Владимир Одоевский - Отрывки из журнала Маши
– Научите же, маменька, каким образом надобно жить по состоянию?
– Я тебе повторяю, что у меня на каждый род издержек назначена особенная часть моих доходов, и я назначенного никогда не переступаю. Правда и то, что мне легче других завести такой порядок, потому что я каждый месяц получаю непременно определённую сумму. Тем, которые получают деньги в разные сроки, по различным суммам, труднее распорядиться. Впрочем, всякое состояние требует особенного, ему свойственного хозяйства; всякий должен стараться приспособить порядок своего дома к своим обстоятельствам. Так, например, если б у меня было вас не трое, а больше или меньше, тогда бы я иначе должна была распределить свои доходы.
– Это правда, маменька; надобно всё делить поровну.
– Поровну? Я этого не скажу. Дело не в том, чтобы делить всё поровну, но чтобы всякому доставалось сообразно его потребностям. Так, например, я иногда употребляю для себя денег больше, нежели для тебя, то есть беру для себя больше материи, нежели для тебя, а между тем мы получаем поровну, обеим выходит по два платья.
– Всё это очень хорошо, маменька, но только трудно запомнить.
– Совсем не так трудно, как ты думаешь, и я тебе дам прекрасное средство припомнить всё, что я тебе до сих пор говорила.
С этими словами маменька вынула из бюро небольшую книжку, переплетённую в красный сафьян, и сказала мне:
– Вот тебе подарок: с сегодняшнего дня ты будешь сама располагать теми деньгами, которые я назначаю для твоего содержания, словом, ты будешь делать для себя то, что я делаю для целого дома. Каждый месяц ты будешь получать от меня сумму денег, для тебя назначенную, сама будешь располагать ею и записывать издержки в этой книжке. На левой стороне ты напишешь в ней слово: приход, выставишь год и месяц; на другой страничке – слово: расход, и также выставишь год и месяц; на этой странице по числам ты будешь записывать свои издержки. Понимаешь ли?
– Кажется, маменька.
– Заметь ещё вот что: каждый месяц ты мне стоишь около двадцати рублей; однако эта сумма, двадцать рублей, не издерживается в каждом месяце. В начале зимы или лета я приготовляю всё, что для тебя нужно; в следующие за тем месяцы я откладываю ту сумму, которая остаётся от мелочных ежемесячных издержек. Теперь у меня к первому мая осталось для тебя шестьдесят пять рублей, да сверх того тебе следует получить на нынешний месяц двадцать рублей, итого восемьдесят пять рублей. Подумай же хорошенько, на что ты должна их употребить; завтра я спрошу тебя об этом.
8 мая.
Всё, что говорила до сих пор маменька, было довольно трудно для моего понятия, так трудно, что я не решилась записывать в журнал моих ежедневных с нею об этом разговоров, и уже по прошествии недели, вразумев хорошенько всё, что маменька мне говорила, я решилась записать их. Я прочитала маменьке всё записанное мною, и она похвалила меня, сказав, что я совершенно поняла её.
Итак, у меня теперь восемьдесят пять рублей! Что ни говори маменька, думала я, а это много денег. Я помню, когда папенька давал мне в день моих именин синенькую бумажку, я не знала, что с нею делать; а теперь у меня семнадцать новых синеньких бумажек!..
По совету маменьки я написала на первом листе с левой стороны: «Приход, 1 мая, 85 рублей» и, пришедши к маменьке, сказала ей:
– Маменька! Теперь время приходит думать о том, что мне надобно к лету: поедемте в лавки.
– Погоди, – отвечала она, – надобно прежде подумать, что тебе именно нужно.
– Но как же я могу знать, не побывав прежде в магазинах?
– Ничего нет легче, – сказала она, – ты знаешь, что мы должны издерживать деньги только на те вещи, которые нам действительно нужны. Подумай хорошенько, чего тебе недостаёт в твоём гардеробе, сообразись с своими деньгами и реши наперёд, что тебе именно нужно.
Подумавши немного, я нашла, что мне необходимо нужно два платья, потому что хотя и есть у меня два белых платья, но одно уже старо и стало мне узко и коротко, другое можно ещё поправить. Розовое платье ещё можно носить, но голубое никуда не годится. Порядочно рассудив об этом, я сказала маменьке:
– Мне бы хотелось иметь два платья: одно получше, однако ж не очень маркое, а другое просто белое. Как вы думаете, правду ли я говорю?
– Посмотрим, – отвечала маменька. – Что тебе ещё нужно?
– Моя зимняя шляпка совсем уже истаскалась; я думаю, что теперь мне надобно другую, соломенную.
– Тебе нужны ещё башмаки, перчатки.
– Это правда, маменька, но это всё безделица, и у меня ещё останется довольно денег.
– Тем лучше; никогда не должно издерживать всего своего дохода, надобно думать и о непредвиденных случаях; для них надобно всегда оставлять что-нибудь в запас. Тебе случается терять платки, ты неосторожна и часто мараешь свои платья, наши недостатки всегда нам стоят дорого; кто не хочет избавиться от них, тот должен сберегать для них, в запас, деньги. Подумай ещё хорошенько, не нужно ли тебе ещё чего?
– Тут, кажется, всё, маменька.
– Хорошо, но я всё думаю, что ты что-нибудь забыла, и потому я тебе советую определять не слишком большую сумму на свои платья, например не больше тридцати рублей на оба платья, пятнадцать или двадцать на шляпку – это уже составит пятьдесят рублей.
– Но у меня восемьдесят пять рублей, маменька.
– Это правда; вспомни, однако, что у тебя остаются ещё другие издержки и что мы условились оставлять хотя что-нибудь к будущему месяцу. Завтра мы поедем в лавки.
9 мая.
Сегодня я проснулась очень рано: я почти не могла спать от мысли, что сегодня я сама пойду в магазины, сама буду выбирать себе платья, сама буду платить за них. Как это весело!..
Я возвратилась домой. Как странно жить в этом свете и как ещё мало у меня опытности! Войдя в лавку, я стала рассматривать разные материи; прекрасное тибе, белое с разводами, бросилось мне в глаза.
– Можно мне купить это? – спросила я у маменьки.
– Реши сама, – отвечала она. – Почём аршин? – продолжала маменька, обращаясь к купцу.
– Десять рублей аршин, это очень дёшево; это настоящая французская материя; её ни у кого ещё нет.
– Тебе надобно четыре аршина, – заметила маменька, – это составит сорок рублей, то есть больше того, что ты назначала на два платья.
– Да почему же, маменька, я обязана издержать на моё платье только тридцать рублей?
– Обязана потому, что надобно держать слово, которое мы даём себе. Скажи мне, что будет в том пользы, если мы, после долгого размышления, решимся на что-нибудь и потом ни с того ни с сего вдруг переменим свои мысли?
Я чувствовала справедливость маменькиных слов, однако ж прекрасное тибе? очень прельщало меня.
– Разве мне нельзя, – сказала я, – вместо двух платьев сделать только одно?
– Это очень можно, – отвечала маменька, – но подумай хорошенько: ты сама находила, что тебе нужно два платья, и действительно тебе без новых двух платьев нельзя обойтись; ты сама так думала, пока тебя не прельстило это тибе?. Вот почему я советовала тебе привыкнуть заранее назначать свои издержки и держаться своего слова.
Ещё раз я почувствовала, что маменька говорила правду, но невольно вздохнула и подумала, как трудно самой управляться с деньгами. Кажется, купец заметил моё горе, что тотчас сказал мне:
– У нас есть очень похожий на это кембрик.
В самом деле он показал мне кисею, которая издали очень походила на тибе?; я спросила о цене; три рубля аршин. Эта цена также была больше той суммы, которая назначена была мною на платье.
– Нет, это дорого, – сказала я маменьке.
Маменька улыбнулась.
– Погоди, – сказала она, – может быть, другое платье будет дешевле, и мы сведём концы.
И точно: я нашла прехорошенькую холстинку по рублю пятидесяти копеек аршин. Таким образом эти оба платья вместе только тремя рублями превышали сумму, мною для них назначенную.
– Не забудь, – сказала маменька, – что мы должны навести эти три рубля на других издержках.
Мы просили купца отложить нашу покупку, сказав, что пришлём за нею, и пошли в другой магазин. Там, по совету маменьки, мы купили соломенную шляпку, подложенную розовым гроденаплем, с такою же лентою и бантом. За неё просили двадцать рублей, но когда маменька поторговалась, то её отдали за семнадцать рублей. Потом мы пошли к башмачнице; я там заказала себе ботинки из дикенького сафьяна за четыре рубля. Оттуда мы пошли к перчаточнице и купили две пары перчаток.
– Я предвидела, – сказала маменька, – что мы что-нибудь забудем; ведь нам надо взять подкладочной кисеи к твоим платьям.
И мы возвратились в первый магазин. Вошедши в него, я увидела даму, которая, сидя возле прилавка, разбирала множество разных материй, которые купец ей показывал. «Вот шерстяная кисея, фуляры, – говорил купец, – вот тибе? шали, шёлковая кисея, французские кашемиры». Дама на всё смотрела с равнодушным презрением, однако всё покупала. Это ей годилось для утреннего туалета, то для вечера, то таскать дома; и она всё покупала.
