Сергей Афоньшин - Сказы и сказки нижегородской земли
— Чай, пустите ночевать, люди добрые?
Хозяин ответить не успел, как Родинка приветила:
— Ночуй, ночуй, матушка! И тебе, и внучке, и козочке места хватит, изба просторная!
Обогрелась старушка и, перед тем как спать, присела козочку подоить. Под струйками молока зазвенел подойник, словно песенку запел, заговорил, как живой. Подивился хозяин:
— Какой звонкий! Чай, не серебряный?
— Кто его знает, — ответила бабка, — от родителей достался!
Подоила козочку, кружку молока внучке налила, остатки в хозяйские крынки слила, подойник на стену повесила. И уснула возле внучки на лежанке. А хозяину не спалось, все по избе ходил да на подойник завидовал: «Ох, много тут серебра положено!»
Вот ночевала старая и утром в дорогу засобиралась. За ночлег алтын-денежку хозяину подает и спасибо сказывает. А безбородый в ответ:
— А что так мало? Меньше полтины не беру! За себя полтину да за внучку с козой по четвертаку — вот и рупь целковый!
Пошарила бабка по сарафану, ощупала карманы и не нашла ни грошика. Тут Родинка голос подала:
— Полно, хозяин, не жадничай, отпусти без выкупа!
Но заупрямился конопатый:
— Коли нечем за постой заплатить, так козу с подойником в заклад оставляй!
Призадумалась старушоночка, затуманилась. А у девчушки на глазах слезинки выскочили.
— Ладно, — молвила старушка, — оставим и козу и подойничек. Только ты, добрая душа-хозяюшка, не ленись по утрам нашу козочку доить!
Потом на прощанье козочку приласкали, по спинке погладили и со двора потрусили. Только лапотки заскрипели да посошок застучал по мерзлой дороге.
Прошла неделя-другая, а старушонка за козой не приходила. Хозяин, радуясь, посмеивался: «Видно, рубля не накопила. Вот и отпусти бы каргу без заклада. А теперь у нас лишняя скотина на дворе да серебряный подойник на стене!»
Только козочка по старой хозяйке скучала. А новая ее утешала:
— Не грусти, голубка, скоро хозяюшка придет!
Вот как-то вышла Родинка во двор козочку подоить, присела и начала в подойник молоко чиркать. Зазвенел, запел подойник, словно песенку веселую запел. А козочка вдруг передним копытцем по донышку стук-постук! Подскочило молоко из подойника и бабеночке в лицо брызнуло.
— Эка озорница! — молвила Родинка и тряпочкой лицо вытерла.
Подоила, в избу пришла и мужу рассказывает, как ее коза молоком обрызгала. Глянул безбородый и не узнает жены. На щеках и на лбу ни одного пятнышка, ни бородавки, ни родинки, лицо чистое да белое, брови стрелами, глаза как синие луковицы, а коса густая, волнистая, ниже пояса. Удивился безбородый, на жену глядючи:
— Ух ты, какая стала баская! Видно, не простое у козы молоко, наговоренное!
Хвалил жену, а сам завидовал: «Какая ведь раскрасавица! Такую бабу и боярин подберет!»
На другое утро говорит жене:
— Дай-ка я сам разок козу подою!
Схватил дойничек, выбежал во двор и давай козу за вымя тянуть. Но поджалась коза, не дает молока мужику. Со зла начал он козу кулаком в бок тыкать, неистово за соски тянуть. Надоил молока чуть на донышко, плеснул себе в лицо и умылся. Бросил подойник и домой прибежал.
— Ну-ка, погляди, жена, какой я стал? Пропали ли мои шадрины да конопатины?
Глянула Родинка и ахнула. У мужика разом козлиная бороденка выросла, из ушей шерсть полезла, а на лбу бугорки-рожки наметились. Тут кто-то в сенях по полу пробарабанил. Глянули на улицу, а там коза с подойничком на рогах вприскок в ту сторону, куда старушка с девчоночкой ушли. И больше ее не видели.
Рассказывают у нас старые люди, что с той поры и повелись на свете люди с жиденькой козлиной бородой, по приметам самые скупые и непокладистые. Этому и поверить можно. В лесной-то стороне и не такие чудеса бывают.
Сказка про пихту
Жил в селе над Ветлугой паренек, по прозвищу «Русой». Вот весной послал его отец поляну под просо корчевать, а мать свое наказала:
— Еловых веточек на помело принеси. Да смотри, сынок, на чужих девчонок с той стороны не заглядывайся!
Вот пришел Русой на свою поляну, пеньки да коренья выкорчевал, землю вскопал. И, покончив с делом, принялся матушкин наказ выполнять. Ломает еловые веточки и припевает:
Елочка, сосеночка,
Боюся, уколюся я!
Милая девчоночка,
С тобою расстаюся я!
А парня и вправду вскорости в царское войско забирали. И очень не хотелось ему к царю в солдаты идти. Услыхала его песенку одна марийка в белой рубашке, Айна-егоза, черные онучки, карие глаза, девчоночка, что за Ветлугой жила. Послушала, пожалела молодца и закричала через реку:
— Ой ты, парень, русая головка, покажи-ка удаль да сноровку, переплывай на мой берег! Тогда не придется тебе с девчоночкой прощаться. А елочки возле моей избы растут совсем не колючие, а мягкие, как лебяжий пух!
Бросил парень лапник, что матушке на помело наломал, и стал из-под руки мариечку разглядывать. И так она ему издали понравилась, что сразу забыл о своих стариках и на другой берег переплыл. И повела его Айна в свой край лесной, богатство да житье-бытье показывать.
Шли да шли, вдруг расступился лес, и показалось селение. Избы сосновые, крыши лубяные, крылечки резные, а вокруг деревья, как ели, голубые. Потрогал парень Русой веточки на деревьях — мягкие. К щеке веточку приложил — совсем не колется как шелковая! Парень удивляется, а девчоночка радуется:
— Вот какие добрые да мягкие наши елочки. Нигде таких не найти!
Потом повела Руса в избу, родным показывать:
— Поглядите, какого братца я себе с той стороны реки переманила.
Тут в избе стол накрыли, хлеб, пироги да медвежий окорок подали, сотового меду понаставили, и все наперебой гостя честили. А на ночь Руса в чистой горнице спать положили. Айна пихтовый веничек наломала и под подушку подложила, чтобы голове повыше было. И такой нежный да настойчивый запах от того веника был, что, засыпая, подумал Русой: «Вот поживу тут до той поры, как это дерево отцветет, семян наберу и в свой край отнесу. То-то подивятся наши!»
А поутру этой думкой с Айной поделился. Сразу позадумалась девчоночка. Не одну неделю Русой в чужом племени жил, помогал жито сеять, поляны распахивать, пеньки выдирать. И все спрашивал Айну, скоро ли их мягкие елки зацветут и обсеменятся, чтобы ему поскорее семян набрать и к своим уйти. А девчоночка Айна так к братцу Русу привыкла, что о разлуке с ним и думать было горько. И часто подумывала: «Чтобы пихта-дерево подольше не цвело!»
Но вот подул ветер с полудня, жарой дохнуло, и зацвела пихта. Обрадовался Русой. А девчоночка Айна совсем пригорюнилась, сидя на завалинке. Шла мимо бабка-подгоренка, что в избушке под горой у леса жила и смерти ждала. Остановилась, на Айну глянула пристально и, клюкой постукивая, сказала, как прокаркала:
— Ох, знаю, о чем девка призадумалась. Но сделаю так, что долго-долго здесь парень проживет, ожидая семян от пихты-разлапушки! А ты, черноглазая, глазки утри, личико проясни и мне блинков, да маслица, да медку за службу принеси!
И ушла бабка-подгоренка, клюкой постукивая. А девочка в тот же час отнесла ей в избушку и блинов, и масла, и меду. И села у дома Русого с поля поджидать. А старая карга-подгоренка, ночи дождавшись, в плошку-жаровню горячих углей насыпала, да гнилушек, что во тьме мерцают, да медвежьей желчи с печенью туда же подбросила. И в ночь-полночь со зловонной жаровней под пихтами кругами ходила и деревья окуривала, наговоры свои припевая:
Огонь замри, зелье курись,
Волшебной силой проявись!
Жизни цвет, той дикой силе
Ты надолго покорись!
Потом пучок ядовитой травы веха в жаровню бросила и еще раз все пихты кругом обошла. И после колдовского дела в свою избушку под горушкой уплелась. После полуночи с неба вдруг потянуло холодом, и пал на деревья и травы злой иней-утренник. А когда взошло солнышко да обогрело, весь цвет пихтовый завял и обсыпался. Порадовалась Айна: «Не уйдет теперь братец Рус!» А Русой опечалился и сказал:
— Видно, не дождаться мне семян ваших мягких елочек. Завтра домой пойду!
На ночь в последний раз Айна пихтовый веник связала и под изголовье Русу положила. Долго не спалось парню. Запах от веника дурманил голову и отгонял сон. К полуночи Русой уснул и увидел себя во сне медведем. Он бежал домой, в родные края, бежал по-звериному, на четвереньках, стуча по тропе медвежьими когтями.
Утром Руса в горнице не нашли. Искали, звали — не докликались. От селения к лесу медвежий след разглядели. И рассудили, что парень по родному дому затосковал и убежал, обернувшись медведем. С того дня загоревала Айна накрепко, не ела, не спала. И все плакала да плакала, обнимая соседнюю пихту. Долго она слезами землю под деревом поливала. И зацвела голуба-пихта заново. Обрадовалась Айна и от горя да радости не переставала пихту слезами поливать.
