Сакариус Топелиус - Подарок тролля
Так подрастала она в одиночестве и стала высокой, тонкой и прекрасной, как день; но, когда ей было всего семнадцать лет, умер и ее отец.
Когда он еще лежал при смерти, девушка встала на колени у его кровати и заплакала.
— Мой добрый, дорогой батюшка! — сказала она. — Ты знаешь, как я горюю оттого, что ты уйдешь от меня. И знаешь, что во всем мире нет ни единого человека, на которого бы я могла опереться. Но, как бы я ни горевала, что ты меня покидаешь, боюсь, я никогда не перестану танцевать! Если я не смогу танцевать, я не смогу и жить!
Однако отец нежно положил руку на голову дочки и посмотрел ей в лицо.
— Танцуй, моя девочка! — сказал он ей и умер.
В ту ночь девушка была совсем одна в маленьком домике на холме, где лежал мертвым ее отец. Она не в силах была лечь спать; отворив дверь, она вышла из дому.
Ночь была прохладной, небо темным. Но в этой тьме сверкало бесконечное множество ярких звезд. Никогда она не думала, что их так много. Она вдыхала легкий прозрачный воздух и смотрела вверх на молчаливые звезды, думая, что добрый ее отец теперь ближе к Богу и к звездам, чем к ней. Он был высоко-высоко, в мире душ. И она высоко-высоко простерла руки, словно желая приблизиться к нему, и поднялась как можно выше на носки.
— Ах, я так далеко от тебя, так глубоко внизу, так глубоко внизу на земле! — вздыхала она, склоняясь низко к траве.
Но тут все звезды словно заулыбались и стали подмигивать ей, говоря:
— Вставай! Вставай!
И она снова, подняв руки, вскочила на ноги и, сама не зная, как это получилось, принялась танцевать.
Она танцевала «Танец Скорби» по своему отцу.
Ее слезы струились и блестели при свете звезд, а из сердца вырывались глубокие вздохи. Но она танцевала так прекрасно, как никогда прежде. Танцем она утешала боль и горе. А когда кончилась ночь, она тихо уселась на пороге, глядя, как восходит солнце над землей, где она осталась теперь совсем одна, без отца и без матери.
Когда отца похоронили, девушке нужно было как-то найти себе работу, потому что она была бедна. Домик не принадлежал ее родителям, а когда те немногие вещи, которые там находились, были проданы, нашлось немало людей, которые захотели получить вырученные за них деньги. И девушка осталась с пустыми руками.
Ветреным и бурным был день, когда она спускалась вниз с высокого холма, где прожила все свое детство. Она оборачивалась и смотрела на маленький домик до тех пор, пока могла его разглядеть. А когда он скрылся за поворотом дороги, девушка плотнее повязала грудь своей маленькой шалью, простерла руки и, словно кружащийся вихрем листок, затанцевала вниз, в долину.
«Теперь я выхожу, танцуя, в широкий мир, чтобы попытать счастья», — подумала она, летя все дальше и дальше вперед.
Под вечер пришла она к бедному крестьянину и спросила, не может ли он нанять ее в служанки. У него была жена и четверо маленьких детей, а так как в поле всегда было немало работы, он, верно, подумал, что хорошо бы, если бы кто-нибудь присмотрел за ребятишками, пока они с женой трудятся. И он спросил девушку, какое ей надобно жалованье.
Она ответила, что с нее довольно и еды, а иной раз какой-нибудь одежки, если будет в том надобность. И она осталась на службе у крестьянина, присматривать за его детьми.
В доме было четверо малышей, но нельзя сказать, чтобы на них было приятно смотреть. Мыли их только раз в две недели, да и то один нос. Одежка ребятишек была в лохмотьях, и они были до смерти запуганы побоями. Ведь крестьянин с женой знали лишь одно средство, когда дети плакали, — задавать им трепку.
Когда девушка осталась одна с детьми, она первым делом повела их к маленькому лесному ручью и отмыла дочиста. А потом уселась в траву и стала чинить их одежку.
Но когда крестьянин с крестьянкой вернулись домой, они страшно рассердились, что девушка выкупала детей.
— Это запросто может накликать на них смерть, — сказали они, — потому что дети жутко боятся чистой воды.
Еще они сказали, что в следующий раз пусть девушка сидит дома с детьми в благодатном тепле, чтобы не приходилось зря топить.
С этого дня девушке пришлось сидеть в душной крестьянской горнице со всеми детьми. Печальная пошла у нее жизнь. А хуже всего было то, что дети вечно ссорились. Стоило только одному малышу раздобыть хотя бы такую малость, как щепка, другой уже завидовал братцу и вырывал щепку у него из рук.
Девушка сидела за прялкой и пыталась уговорить детей, но они только кричали и дрались. И тогда, подумав, какими тесными узкими рамками ограничена ее жизнь, как она скучна, ужасна и бедна, девушка поднялась и с веретеном в руках стала танцевать.
Казалось, будто это птица машет крыльями, стараясь вырваться из клетки. Казалось, будто буйный ветер летает над колосьями в поле, а те кланяются и колышутся. И дети, позабыв свои раздоры и злобу, тихонько сидели, глядя на нее во все глаза. Потом они стали радоваться и смеяться. А развеселившись, тотчас подобрели; когда же они стали по-настоящему добры, девушка станцевала им «Танец Солнечного Луча». Во время танца она была совершенно спокойна и красиво изгибалась, принимая самые прекрасные позы. Дети сидели с открытыми ртами, затаив дыхание. Когда родители вернулись домой, они страшно удивились, почему в горнице так тихо, ведь обычно там было, словно в зверинце, так как малыши всегда громко орали и дрались.
Крестьянин с женой открыли дверь и увидели, что девушка спокойно сидела за прялкой, а дети — кружком на полу у ее ног.
С тех пор всякий раз, когда детям становилось скучно или они начинали ссориться, девушке стоило лишь сказать: «Если будете хорошо себя вести, я потанцую для вас» — и целый час они делали все, что она хотела, потому что не знали ничего увлекательнее ее танцев.
Родители все удивлялись, как это получается, что дети так ее слушаются. И вот однажды, вернувшись с поля, они неслышными шагами прокрались к двери и заглянули в замочную скважину (а уж хуже этого ничего на свете не бывает).
Что же они увидели?
На полу тихие, словно мышки, сидели дети, а посреди горницы девушка — ослепительно красивая — танцевала как раз свой самый веселый «Танец Солнечного Света».
Тут крестьянин с грохотом распахнул дверь и твердыми шагами вошел в горницу.
— Ты что, ума решилась, девчонка?! — закричал он. — Танцуешь? А почему не сидишь за прялкой? Не за то даю я тебе еду и кров, чтоб ты танцевала!
— Дети были так печальны, — кротко ответила девушка. — Они радуются, когда я танцую. Не орут и не дерутся.
— Если дети орут, им надо задать трепку! — воскликнул крестьянин. — Березовый веник — в очаге.
— Я держу служанку, чтоб она вязала и пряла, а не бегала бы, как дурища, по горнице, — завизжала старая крестьянка.
Дело кончилось тем, что они не захотели больше ни одного дня держать девушку в своем доме. Пусть убирается куда хочет. Ей не позволят портить их детей.
Она еще издалека слышала, как кричат и воют дети. Видимо, березовый веник опять достали из очага.
И снова одна-одинешенька девушка отправилась странствовать по белу свету. Через несколько дней пришла она в большую господскую усадьбу.
Усадьба, белая и красивая, лежала средь зеленых лесов на берегу голубого озера. А вокруг раскинулся огромный парк с деревьями и цветами. Девушка вошла в усадьбу и спросила, нельзя ли наняться на службу.
Домоправительница была крупная, жирная женщина в белом переднике, с золотыми сережками в ушах. Она как раз кормила обедом слуг и служанок, сидевших на кухне за длинным накрытым столом.
Все обернулись и посмотрели на девушку.
Они казались такими благополучными, сытыми и недоверчивыми. И никто ей доброго слова не удосужился сказать.
Домоправительница, упершись в бок жирной рукой, посмотрела сверху вниз на девушку так, словно смотрела на какого-то маленького червяка у своих ног. И спросила, на что, собственно, она годна.
Девушка ответила, что умеет и прясть, и вязать, и варить кашу, и печь хлеб. А еще она, верно, сможет садовничать.
— Для всего этого у нас уже есть люди, — отвечала домоправительница, — люди куда более умелые, чем ты, можешь мне поверить. Стина умеет прясть, а Мина — вязать. Садовник же с двумя мальчишками работает в саду. Сама я пеку хлеб, варю кашу и стряпаю всякую разную еду. Не станете же вы довольствоваться одной кашей — или как? — добавила она, повернувшись к слугам и служанкам.
А те давай хихикать, смеяться, словно она сказала нечто необыкновенно остроумное.
Девушка меж тем молча стояла у дверей. И тут вдруг домоправительница, внезапно повернувшись к ней, спросила:
— Хочешь стать птичницей? Девушка, которая ходила за нашими курами и голубями, как раз уехала к матушке; можешь получить ее место, если станешь хорошенько ухаживать за этими тварями.
