Девочка-медведь - Андерсон Софи

— На шестой день жизни ты превратилась в медвежонка. Ох, видела б ты лицо твоей матери, — плечи Анатолия сотрясаются в беззвучном смехе, — но не сомневайся, она тебя сильно любила и ей всё равно было, как ты выглядишь. Зато я понял, что нельзя этого так оставлять. Всё моё детство мне враз вспомнилось. И что горше всего жить не пойми кем, то в человека, то в медведя обращаясь, как в капкане посерёдке застрявши… Очень я хотел уберечь тебя от такой доли.

Анатолий разглядывает своё огромное медвежье тело и хмурится.

— Отправился я к матери моей, Царице-Медведице, уговорил, чтоб она прошлое своё вспомнила. Сколько дней вспоминала, не скажу, но из крох, что она наскребла в памяти о жизни человеческой, понял я всё о том, как и почему Липовое дерево проклятие на нас наслало.

— И пришёл сюда? Дерево искать, да?

— Думал, сам смогу дело это уладить, — тяжело вздыхает Анатолий, — думал, сумею мимо Змея прошмыгнуть и умолю дерево снять проклятие…

Глаза Анатолия наполняются слезами.

— А сам сдуру только разъярил Змея окаянного, а твоя мама бросилась выручать меня и… — он всем телом содрогается, словно хочет подавить рык или рыдание, — на моей совести смерть её.

Я уже готова пожалеть Анатолия, обнять его, но не сдвигаюсь с места и жду продолжения, морозный воздух через шерсть покусывает меня.

— Валялся я, весь изломанный да обожжённый, подле логова дракона огненного. Там и помер бы, кабы яга Валентина не спасла.

Вот оно что! В избушкином рассказе о спасении души рыбака говорилось про Валентину и Анатолия.

— Даже когда Валентина вернула меня в мир живых и исцелила мои раны, я ещё много дней думал, что умру от разбитого сердца. Не мог я на глаза тебе показаться после всего, что натворил. Но тайком подглядывал за тобой, что ни день глядел, и моё сердце мало-помалу исцелялось, мужеством наполнялось. Думал: ещё чуть-чуть — и так душой окрепну, что смогу отцом тебе достойным быть. — Анатолий поднимает голову, его глаза искрятся воспоминаниями. — Иногда ты бегала медвежонком, а иногда девчушкой, но всё время лучилась счастьем. Бабушка души в тебе не чаяла, а ты резвилась-забавлялась и каждой клеточкой своего тела смеялась от радости. Не нуждалась ты во мне, в тоске-печали моей.

Я рвусь возразить — нарычать на него, что всё равно нуждалась в отце, хоть в грустном, хоть в каком, что он по-любому должен был взять меня к себе и растить, раз я ему дочь. Но глаза Анатолия полны такой муки и раскаяния, что мой гнев остывает и его уносит, как клочки Змея метелью.

— Сам знаю, что кругом виноват, — печально вздыхает Анатолий. — Только понял это слишком поздно. Тебя уже забрала к себе Мамочка, и удобного момента во всём тебе признаться как-то не подворачивалось.

— Как я оказалась у Мамочки?

— Пришёл я однажды на тебя поглядеть, а тебя нет. — По мохнатой щеке Анатолия сползает слеза и, застыв на морозе, поблёскивает как звёздочка. — Твоя бабушка сказала, что отдала тебя человеческой женщине, чьё сердце переполнялось любовью.

— Так бабушка сама отдала меня?

— Но не потому, что не любила или не хотела, чтоб ты жила с ней, — спешит объяснить Анатолий, — она думала, так для тебя лучше всего будет. Чем дальше, тем дольше ты была человеком, вот бабушка и решила, что ты счастливее будешь с человеческой матерью, чем с ней. Ты не думай, она Мамочку не с бухты-барахты выбрала. Месяцами подглядывала, как та травки свои целебные в лесу собирает, а когда Мамочка забрела к пещере, бабушка твоя возьми да подтолкни тебя к ней в руки.

Я, как всё узнал, выследил, где ты с Мамочкой живёшь. Тогда уже решился, что всё как есть расскажу и заберу тебя к себе, чтоб самому растить. Но… — Анатолий снова вздыхает и качает головой, — видел я, как счастливо вам с Мамочкой живётся, как любит она тебя, как лелеет. Вы сразу друг к дружке сильно привязались, душа в душу зажили, и не посмел я лезть к вам с правдой своей. Понял, что такой горемыка, как я, не сможет так заботами тебя окружать, как Мамочка. Уж как я старался, всё равно не поворачивался язык правду сказать, и всё тут. Прости ты меня. Не думай, что я не любил тебя или растить не хотел… неправда это. Очень я люблю тебя, больше всего на свете хочу, чтоб ты семьёй моей была.

Моё сердце смягчается, но в следующее мгновение я снова закипаю гневом, вспомнив, как проснулась медведем.

— Мог бы хоть намекнуть мне насчёт проклятия, — взрёвываю я, — хоть как-то подготовить меня ко всему этому! — Я опускаю взгляд на свои лапы и качаю головой.

— Нет мне прощенья, но я твёрдо верил, что больше ты в медведя превращаться не будешь. С тех пор как ты поселилась у Мамочки, ты всё время оставалась человеком, вот я и решил, что жизнь с ней вдали от леса раз и навсегда развеет проклятие.

— Как же, развеяла. — Я в досаде вдавливаю когти в присыпанную золой землю. — Ты знаешь, почему я теперь вся превратилась в медведя?

— Я так и не выучился повелевать превращеньями туда-сюда, — грустно качает головой Анатолий, — зато приметил, в каких обстоятельствах это бывает. Есть тут свои порядки.

— Например, какие?

— Когда я в рыбаки подался и с другими рыбаками в море ходил, совсем не превращался. И с матерью твоей родной, Настасьей, тоже всё время человеком оставался. А как погибла она и я в лесу в одиночку зажил, тут-то и полезло из меня медвежье.

— Бабушка говорила, что, когда в медведя превращаешься, человеческие воспоминания меркнут и забываются. Это правда?

— Да, но знай, насовсем они не исчезают. Взять бабушку твою — она хоть и медведь с головы до пят, но тоже нет-нет да и вспомнит что-нибудь из человеческой жизни. И я когда медведем становлюсь, воспоминания человеческие то уходят, то снова приходят. Но тебя я никогда не забываю, и как к тебе отношусь — тоже. Думается мне, даже когда конкретные воспоминания уходят, ты всё равно помнишь что-то о тех, кого любишь. Они-то и притягивают тебя назад, в человеческую жизнь.

— Часто ты теперь туда-сюда превращаешься?

— Раз по нескольку в год. Как с Мамочкой твоей сдружился, так уже реже. Из-за неё-то мне и хочется быть человеком. — Анатолий смущённо, кривовато улыбается, и я замечаю, что на подбородке, где у него в человеческом облике растёт борода, шерсть и правда малость клочковатая. — Сдаётся мне, мы с тобой больше над своими превращениями властны, чем сами думаем.

— А вот и нет. На празднике мне уж точно не хотелось быть медведем! Тогда почему у меня отросли медвежьи лапы?

— Кто человеком быть хочет, должен сам к людям тянуться, впускать их в свой мир, а не отгораживаться от них. Думаю, у нас обоих с этим делом не ахти. Но поверь, просить помощи или принимать её совсем не так трудно, как кажется.

Я вспоминаю момент, когда сорвалась со снежной крепости, прямо перед тем, как начала превращаться в медведя. Тогда ко мне тянулось множество рук помощи, только я слишком боялась ухватиться за них. Боялась, что ребята не удержат меня, уронят или, того хуже, я увлеку их за собой и они расшибутся.

Я смотрю вдаль, где на корабле меня поджидают Мышеловчик, Юрий, Иван, Блакистон, избушка и Елена.

— Кажется, я сама это поняла за время нашего странствия. Без моих друзей я бы ни за что не смогла сюда добраться и тем более убить Змея.

Анатолий прослеживает мой взгляд.

— Похоже, что за эти несколько дней ты выучилась куда как большему, чем я за десяток с лишком лет.

— Я поняла, где моё место, — шепчу я. Нетерпение уже припекает пятки, так мне хочется бежать к своим друзьям на корабль, благодарить их за помощь, а потом сломя голову мчаться домой, к Мамочке и Саше. Но сначала я должна перенести Липовое дерево. Только тогда я смогу попросить его спасти Сашу и потом меня.

Я решительно поднимаюсь на лапы и поворачиваюсь к Анатолию:

— Мне тут кое в чём нужна твоя помощь.

— Всё, что ни попросишь.

— Помоги мне оттащить это дерево к избушке на курьих ножках. Оно, конечно, тяжеленное, но вдвоём мы справимся. Ты и я, вместе.