Михаэль Энде - Момо
Незаметно для шестерых серых господ ей удалось проползти на четвереньках под длинным столом. Она двигалась до тех пор, пока не достигла другого конца стола. И вот она сидела между ногами похитителей времени, и сердце ее, казалось, выпрыгнет из груди.
Тихо, тихо вытащила она из-за пазухи цветок времени, взяла его в зубы и пролезла между стульями так, что серые господа ее снова не заметили.
Она добралась до открытых ворот, дотронулась до них цветком и одновременно принялась толкать их руками. Ворота бесшумно повернулись на шарнирах и с грохотом захлопнулись. Удар вызвал эхо, многократно повторившееся в зале и в подземном лабиринте.
Момо вскочила. Серые господа, которые ни в малейшей степени не подозревали, что кроме них здесь может появиться какое-то постороннее существо, от страха застыли на своих стульях, уставившись на девочку, как загипнотизированные.
Она, не раздумывая, проскочила мимо них и бросилась к выходу из зала. Но тут серые господа очнулись и кинулись вслед за ней.
— Смотрите, это она, та ужасная девчонка! — услышала Момо возглас сзади. — Это Момо!
— Это невозможно! — закричал другой. — Почему она двигается?
— У нее цветок времени! — завопил третий.
— И с его помощью, — ахнул четвертый, — она сумела сдвинуть ворота?
Пятый с силой хлопнул себя по лбу.
— Значит, мы тоже можем это сделать! Ведь у нас полно цветов времени!
— Было, было полно, — визжал шестой, — но теперь ворота закрыты! Есть только один выход: мы должны отобрать у нее цветок, иначе для нас все кончено!
Между тем Момо исчезла где-то в бесконечно разветвляющихся коридорах, но в их лабиринтах серые господа, естественно, ориентировались, лучше нее. Момо стремглав неслась вперед и порой чуть не попадала в объятия кому-нибудь из преследователей, но каждый раз ей удавалось ускользнуть.
Кассиопея тоже по-своему принимала участие в погоне. Хотя и могла она только очень медленно ползать, но, поскольку всегда заранее знала, где будут пробегать преследователи, то вовремя добиралась до нужного места и ложилась прямо на дорогу. В темноте серые господа спотыкались о нее и кубарем катились по полу. Бегущие следом натыкались на лежащих и тоже падали на пол. Таким способом черепаха не раз спасла Момо от верной поимки. Конечно, и ее частенько отшвыривали к стене, но она упорно продолжала делать то, что, как знала заранее, обязательно сделает.
В пылу преследования некоторые серые господа потеряли свои сигары и бесследно растворились один за другим. В конце концов, их осталось двое.
Момо опять оказалась в огромном зале с длинным столом. Теперь оба похитителя времени гонялись за девочкой вокруг него, но никак не могли ее схватить. Тогда они разделились и побежали в противоположные стороны.
И тут для Момо больше не осталось шанса спастись. Она забилась в угол, со страхом глядя на приближающихся с двух сторон серых господ. Она крепко прижала к себе цветок. На нем оставалось только три вялых лепестка.
Первый преследователь уже протянул руку, чтобы вырвать цветок у девочки, но тут второй оттолкнул его.
— Нет, — закричал он, — это мое! Мое!
Они вцепились друг в друга, и в образовавшейся свалке у одного выпала изо рта сигара. Со страшным воем он закрутился вокруг себя, сделался прозрачным и растворился в ничто. И тут к Момо ринулся последний серый господин. Во рту у него дымился еще изрядный окурок.
— Отдай цветок! — захрипел он, тяжело дыша, но, едва он открыл рот, как и его сигара упала и покатилась по полу.
Серый господин бросился на колени, судорожно пытаясь дотянуться до окурка, но никак не доставал его. Его пепельно-серое лицо повернулось к Момо, он приподнялся на локтях и протянул к девочке дрожащую руку.
— Умоляю, — прошептал он, — умоляю, дитя мое, отдай мне цветок!
Момо все еще стояла, плотно забившись в угол и прижимая цветок к груди. Она совершенно онемела от ужаса и смогла только молча покачать головой.
Последний серый господин медленно закрыл глаза.
— Это хорошо, — пробормотал он, — это… хорошо… что… теперь… все… кончилось…
И с этими словами исчез и он.
Момо растерянно смотрела на то место, где он только что лежал. Но там теперь ползла Кассиопея, на спине у которой светились слова: «Ты откроешь хранилище».
Момо подошла к воротам, дотронулась до них цветком времени, на котором остался один-единственный лепесток, и широко их распахнула.
С исчезновением серых господ пропал и холод, начало теплеть.
Момо широко раскрытыми от удивления глазами рассматривала склад. Здесь, как стеклянные бокалы, выстроенные бесконечными рядами на бесконечных полках, стояло бесчисленное множество цветов времени, и ни один из них не походил на другой — сотни тысяч, миллионы часов жизни!
Становилось все теплее и теплее, как в оранжерее.
А когда с цветка в руках Момо упал последний лепесток, началось что-то наподобие шторма. Тучи цветов времени закружились вокруг нее. Это напоминало теплый весенний ураган, но ураган из огромного количества освобожденного времени.
Момо, как во сне, огляделась по сторонам и увидела на полу Кассиопею, на спине которой светилась надпись:
«Лети домой, маленькая Момо, лети домой».
И это было последнее, что сообщила Кассиопея Момо. Шторм цветочных лепестков усилился до невероятной мощи, он стал таким неудержимым, что подхватил Момо и понес ее, словно она сама превратилась в один из лепестков, все дальше и дальше, прочь из темных подземных переходов, все выше и выше, на поверхность земли, а затем над городом. Она летела над крышами домов и башнями в огромном облаке из цветов, которое все разрасталось и разрасталось. Точно в веселом танце под волшебную музыку, она то плавно опускалась вниз, то поднималась высоко вверх или кружилась вокруг себя в сладостном ощущении воздушной легкости и восторга.
Но вот облако медленно и мягко снизилось, и цветы упали на застывшую землю. И, как снежные хлопья, они начали таять, становясь невидимыми, чтобы вернуться туда, где на самом деле был их дом — в сердца людей.
И в тот же миг опять появилось время, и все снова зашевелилось и пришло в движение. Автомобили ехали, полицейские свистели, голуби летели, а маленькая собачонка у фонаря справляла свою нужду.
А люди даже не заметили, что весь мир в течение часа был неподвижен. Ведь времени с тех пор, как оно остановилось, до нового начала не было вообще. И для людей оно сложилось в один-единственный миг.
Но все же что-то стало не так, как прежде. У людей внезапно появилось бесконечно много времени. Конечно, они очень обрадовались такому факту, но никто даже не догадывался, что в действительности к ним чудесным образом вернулось их собственное, сэкономленное время.
Снова придя в себя, Момо обнаружила, что находится на той самой улочке, на которой она увидела Беппо. И он по-прежнему стоял спиной к ней, опершись на свою метлу и задумчиво глядя вдаль — совсем как раньше. Ему вдруг незачем стало торопиться, и он не мог понять, почему внезапно почувствовал себя таким умиротворенным, спокойным и полным надежд.
«Может быть, — подумал он, — я сэкономил сто тысяч часов и освободил Момо?»
И тут кто-то тронул его за локоть. Он обернулся и увидел перед собой маленькую Момо.
Нет, наверное, таких слов, которыми можно было бы описать радость их встречи. Оба то смеялись, то плакали и, перебивая друг друга, говорили и говорили о всяких пустяках, как говорят люди, опьяненные радостью и счастьем! Они снова и снова обнимались, а прохожие останавливались и радовались, и смеялись, и плакали вместе с ними, потому что никто никуда не спешил. Ведь у всех теперь было много времени!
Наконец Беппо закинул свою метлу на плечо, поскольку в такой день ни о какой работе не могло идти и речи. И они оба, взявшись за руки, пошли через город домой — к старому амфитеатру. У каждого из них столько всего накопилось, чтобы рассказать другому!
А в большом городе можно было увидеть то, чего давно никто не видел: дети играли прямо посреди улицы, а водители останавливались и, радостно улыбаясь, ждали, пока смогут проехать. Некоторые даже выходили из машин, и сами включались в игру. Повсюду стояли оживленно болтающие люди, они делились новостями и просто хорошим настроением. Тот, кто шел на работу, вполне успевал полюбоваться цветами в окне или покормить птиц. И у врачей теперь хватало времени внимательно и терпеливо выслушать каждого пациента. Рабочие могли спокойно и с любовью заниматься своим ремеслом, не думая о том, чтобы за короткий срок сделать как можно больше. Каждый теперь уделял всему столько времени, сколько надо и сколько хотел, ведь времени опять стало более чем достаточно.
Но люди вряд ли догадывались, кого следует благодарить за это, и что в действительности случилось за тот час, который пролетел для них, как миг. Они, наверное, и не поверили бы, если бы им рассказали всю правду. Узнали о ней и поверили только друзья Момо.
