Элинор Фарджин - Дубравия
— Ну, что вы думаете о Принцессе Востока?
— Ничего не думаю, — огрызнулся Джон.
— Не пришлись ей ко двору, да?
— Вы опять забываетесь, Селина. Помолчите.
— Извольте. Больше ничего не желаете?
— Желаю, — сказал Джон. — Еще как желаю. Ничего другого не желаю, только…
— Только что?
— Только мое стихотворение.
— Ваше стихотворение? Тот стишок, что ли?
— Вот-вот!
— Что же вы не сказали этого раньше? — сказала Селина и вынула его из кармана.
VI
Юный Король затопал ногами от гнева.
— Значит, все это время оно было у вас? — вскричал он.
— Почему бы и нет? Вы его выкинули.
— Вы сказали, что бросили его в мусорную яму.
— Ничего подобного я не говорила.
— Вы сказали, что не помните, о чем оно.
— И не помню. Никогда, даже в школе, не могла выучить стихи наизусть!
— И все равно держали его у себя!
— Одно другому не мешает.
— Но почему вы это сделали?
— А это уж не ваша забота. Подумать только: так обращаться со своим делом! — строго сказала Селина. — Человек, который не уважает дело своих рук, не заслуживает того, чтобы ему давали его в руки.
— Но я уважаю, правда, уважаю, Селина, — сказал юный Король. — Честное слово. Я так жалел, что скомкал и выбросил свое стихотворение. А знаете почему? Потому что оно вам не понравилось.
— Я этого не говорила.
— А… а на самом деле?
— Неплохой стишок.
— О, Селина, правда? Правда, Селина? О, Селина, я забыл его. Прочитайте мне его…
— И не подумаю, — сказала Селина. — Может, это научит вас в другой раз запоминать то, что вы написали, прежде чем выбрасывать.
— А я вспомнил! — вскричал вдруг юный Король. — Да, я помню его от слова до слова. Послушайте. — И, схватив ее за руку, он сказал:
Ты ягодки слаще,
Голубки добрей,
Любой восхитится
Любимой моей,
Я жить без тебя
Не смогу никогда
И очень надеюсь,
Что скажешь ты «да»!
Селина молча теребила край передника.
— Разве не так? — встревоженно спросил юный Король.
— Более или менее.
— Селина, скажите «да»! Скажите «да», Селина!
— Спросите меня завтра, — сказала Селина, — в Западной Дубравии.
— В Западной Дубравии? — с удивлением воскликнул Джон. — Но вы же знаете, ходить туда запрещено.
— Кто это запретил?
— Наши отцы и матери.
— Ну а у меня никогда не было ни отца, ни матери, — сказала Селина. — Я сирота.
— И вы ходите в Западную Дубравию? — спросил Король.
— Очень часто, — сказала Селина. — Всякий раз, когда я свободна. Завтра я свободна полдня. Если хотите — ждите меня у черного входа, и мы пойдем вместе.
— А как мы туда попадем?
— В заборе есть лаз.
— А что нам нужно взять с собой? — спросил Король.
— Только это, — сказала Селина и положила стихотворение обратно к себе в карман.
VII
На следующий день сразу после второго завтрака, когда Селина окончила работу, и привела себя в порядок, и надела розовую блузку с кружевами и шляпку с лентами, юный Король встретился с ней у черного хода, и они пустились рука об руку к ограде, отделявшей Трудландию от Западной Дубравии.
Как обычно, там была кучка детей, старавшихся заглянуть за ограду, и сквозь нее, и во все несуществующие щелочки, и они с любопытством смотрели, как Король и Селина шли вдоль ограды и Селина тыкала в каждую доску пальцем, считая про себя. Удивительно, взрослые, а ведут себя, как маленькие, и дети пошли гурьбой вслед за ними, чтобы увидеть, что будет дальше. Но Король и Селина от волнения ничего не заметили. Когда они дошли до семьсот семьдесят седьмой доски, Селина сказала:
— Вот здесь! — и сунула палец в дырочку, и опустила защелку с внутренней стороны. Доска откинулась, как узкая дверь, и Селина с Королем протиснулись внутрь, а следом протиснулись все дети.
Они были в Дубравии, но что это? — Король не верил своим глазам и принялся протирать их. Перед ним, как и в первый раз, поднимался завал из веток, цветов и листьев, но ветки были живые, на них пели птицы, листья зеленели, наливаясь радостным светом прямо на глазах, а что до цветов — о, никогда в жизни Джон не видел и не нюхал таких цветов! Пройти сквозь завал оказалось нетрудно — ведь за руку его вела Селина. Миновав его, Король снова принялся тереть глаза. Вместо серой песчаной пустыни перед ним расстилался зеленый луг с веселыми ручейками, и водопадами, и купами деревьев; среди деревьев стояли коричневые домики и белоснежные храмы; на покрытой мхом земле синели фиалки, в воздухе летали всевозможные птицы, пятнистые олени пили из ручьев, а на траве резвились белки. И никто из них не боялся ни Селины, ни Короля, ни детей.
За деревьями лежал изогнутый дугой золотой берег, лаская глаз блестящими раковинами, разноцветными камешками и сверкающим песком, на него накатывали легкие изумрудно-голубые, прозрачные, как стекло, волны; вдали резко выдавался в море белый утес с пещерами и гротами. Лебеди, чайки и другие морские птицы кружили над водой, прочеркивая небо серебряными штрихами, или стояли на песке, чистя клювом перышки. Они смотрели на людей так же безбоязненно, как лесные твари.
Все утопало в лучезарном свете, словно слились воедино лучи солнца и луны, и было похоже на самый чудесный сон.
— О, Селина, — вздохнул Король, — я никогда еще такого не видел.
— Ты уверен? — спросила Селина.
Нет, Король вовсе не был в этом уверен. Да, он нюхал эти цветы, видел эти ручьи, бродил по этому берегу в… в… когда это было?.. в самом раннем детстве. И одно за другим они исчезли: то ли в воду канули, то ли провалились сквозь землю, то ли — когда он стал подрастать — он сам потерял к ним интерес, и они перестали казаться ему такими прекрасными, и тогда кто-то, видно, перебросил их через ограду в Дубравию.
Но здесь все было волшебным, не только полянки и берега. Дети, которые пролезли сюда вслед за Королем и Селиной, теперь весело носились взад-вперед, бегали наперегонки по траве, плескались в ручьях, шлепали босиком по воде вдоль залива, играли цветами, ракушками и камешками и рыскали ватагой по пещерам и домам. И оттуда они выбегали с множеством сокровищ: куклами, дудочками, кукольной посудой, детскими книжками с картинками; куклы эти были прекрасны, как феи, дудочки пели, как соловьи, посуда сама собой наполнялась королевскими яствами, со страниц книг соскакивали эльфы и герои, чтобы поиграть вместе с детьми. При виде этого Король издал громкий возглас, точно вспомнил что-то давно забытое, тоже кинулся в небольшой храм неподалеку и вышел оттуда со своим первым музыкальным волчком. Он запустил его в траве, и раздалась музыка, нежная, как та колыбельная, что пела про себя его мать, когда он еще не родился.
— О, Селина! — вскричал Король. — Почему родители запрещают детям сюда приходить?
— Потому что они все забыли, — сказала Селина, — и знают лишь то, что в Дубравии скрывается нечто; опасное для Трудландии.
— А что это? — спросил Король.
— Грезы, — сказала Селина.
— А почему я ничего этого не видел, когда пришел сюда в первый раз?
— Потому что ты с собой ничего не принес и никого не привел.
— А на этот раз я принес свое стихотворение, — сказал Король.
— И привел меня, — сказала Селина.
Король взглянул на Селину — впервые с тех пор как они зашли в Западную Дубравию, и увидел, что она — самая прекрасная девушка на свете, что она — Принцесса. Ее глаза, ее волосы и все ее лицо светились, такого сияния он не замечал ни у кого, даже у самой Селины. Улыбка ее была так прелестна, прикосновения рук так нежны, голос так певуч, что у Джона закружилась голова. И на ней было такое красивое платье — розовое, как лепестки розы, серебристое, как иней, а над головой переливалось что-то вроде радуги.
— Селина, — сказал Король, — ты — самая прекрасная девушка в мире!
— Да, — сказала она, — здесь, в Дубравии.
— Где мое стихотворение, Селина?
Она дала Королю листок, и он прочитал вслух:
Ты звездочки ярче
В пустыне ночной,
Нежнее травы
На лужайке весной.
Звезда ли, трава,
Отзовись мне, молю!
Не знаю я, кто ты,
Но очень люблю.
— О, Селина! — вскричал Король. — Ты — Принцесса?
— Да, — сказала Селина. — Здесь, в Дубравии.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, — сказала Селина. — Здесь, в Дубравии.
— И там, в Трудландии! — вскричал Король и, схватив ее за руку, потянул за собой через преграду из цветов и веток, где порхали птицы, за забор.
— А теперь, Селина, — сказал он, затаив дыхание, — выйдешь?
— Куда выйду?
— Замуж. За меня.
