Евгений Шварц - Тень. Голый король (сборник)
«Высокий, статный красавец-блондин, светлоглазый поэт-импровизатор, декламатор и актер, он был совершенно неотразим в глазах женского общества, – вспоминал современник. – И даже отсутствие двух передних зубов и уже тогда заметное дрожание рук не мешало его успеху в обществе ростовской богемы».
Кстати, об отсутствующих зубах. В порядке «исторического уточнения» заметим, что долгое время считалось: свои передние зубы Женя Шварц потерял в 1918 году, когда служил в Красной Армии в продовольственном отряде, изымавшим, если кто не помнит, зерно из амбаров донских казаков. За что Евгений и пострадал.
Правда, как он писал во всех своих анкетах и биографиях, это не казаки ему заехали, а это он сам себе, случайно, вышиб зубы в количестве две штуки, рукояткой револьвера.
Легенда же утверждала, что нигде этот славный малый не служил, а это ему в пьяной драке из-за одной дамы вышиб ее муж, известный ростовский поэт-неудачник.
И только в самое последнее время выяснилось, что Евгений действительно в 1918 году служил в армии.
Но не в Красной, а в Белой.
И не в продотряде, а в армии генерала Корнилова во время знаменитого Ледяного похода из Ростова-на-Дону на Екатеринодар.
Когда несчастные белые офицеры в шинелях, покрытых коркой льда, – был конец марта и дожди поминутно сменялись заморозками – штурмовали станицу за станицей в попытке поднять все казачество на борьбу с большевиками. В царскую армию, как мы помним, Евгения Львовича по известным причинам в 1914 году не взяли, а в армию, пытавшуюся вернуть монархию на престол в 1918 году, то ли добровольно, то ли по мобилизации, он попал.
Так бывает со сказочниками.
И весь реальный ужас той неудавшейся трагической военной кампании Евгений Шварц познал сполна. Казачество генерала Корнилова не поддержало, за что потом и заплатило своим физическим уничтожением, штурм Екатеринодара – не удался, генерал Корнилов – застрелился, а лишившийся зубов Евгений вернулся домой в Ростов-на-Дону.
Тогда же у него начали дрожать руки и дико испортился почерк. Спустя годы, Самуил Маршак сравнивал буквы, написанные Шварцем, с убитыми комарами, ножки которых разбросаны в разные стороны.
Имея такой пункт в своей биографии как участие в корниловском походе, а это было в те времена пострашнее даже пресловутого пятого пункта, – уж не поэтому ли предлагали родители своему беспутному легкомысленному сыну взять псевдоним Ларин? – Евгений Шварц тем не менее рискнул продолжить свой путь на литературный Олимп, не меняя фамилии.
«И что удивительно, – удивлялись те немногие современники, кто знал всю правду с самого начала, – ведь он не отсиживался в тени, нет! Его фамилия постоянно была на слуху, он выступал везде, куда его звали, печатался повсюду, куда пускали, потом взошел на подмостки сцены, потом прорвался на экраны кинотеатров. Правда, тогда не было телевидения, и писателя мало кто видел в лицо. Но все равно это было чудо, что за все эти годы никто из бывших корниловцев не опознал Шварца, что никто не упомянул его фамилию в своих воспоминаниях, которые выходили заграницей, а особенно внимательно читались здесь особого рода читателями!»
А ведь были и такие корниловцы, которые со временем перешли в ряды Красной Армии! Наверняка были и другие свидетели боевых подвигов белогвардейца Шварца, и, тем не менее, никто не вспомнил и не донес?!
Оказалось, и такое бывает.
Вернувшись в Ростов и немного оклемавшись, Евгений Шварц снова идет в актеры местного театрика, где и знакомится со своей первой женой Гаянэ. Он играл в пьесе Велемира Хлебникова с многозначительным названием «Ошибка смерти», играл скромную роль кого-то из гостей, зато один раз в присутствии самого автора. Шварц и сам был чудаком, но такого удивительного создания, как Хлебников, даже он не видал. Потом он кое-что припомнил в своих персонажах из той встречи с Велемиром. В трагедии Пушкина, «Моцарт и Сальери», которую, как известно, можно читать или петь, но только не играть на сцене драматического театра, Шварц все-таки старался по мере слабых сил изобразить из себя Сальери. Сил у него, правда, было немного. Но достаточно, чтобы со своим театриком провинциальным приехать в 1921 году на гастроли в Петроград.
Театр – после неудачных гастролей исчез, а Евгений Шварц – остался.
В начале двадцатых годов, не написав еще ни строчки, Шварц уже был известен во всех литературных обществах и тусовках Петрограда-Ленинграда. Он грузил уголь в порту, в книжном магазине на Литейном работал продавцом, недолгое время служил литературным секретарем Корнея Чуковского, и все это время при каждом удобном случае, диспут литературный, чей-то день рождения, юбилей, премьера у приятеля, свадьба у знакомого знакомых – Шварц превосходно каламбурил, сыпал еще горячими, только что, у вас на глазах испеченными шутками такого качества, что доводил до смешливых истерик даже Зощенко и Хармса, а уж эти, самые остроумные люди своего поколения, в подобных вещах толк понимали.
Чтобы таких мрачных людей рассмешить – тут надо было быть Шварцем!
Несколько лет устный рассказчик и записной остряк-самоучка из Майкопа был всего лишь украшением литературного процесса, протекавшего в Петрограде, но, в конце концов, ему это надоело, и он стал необходимой частью этого самого процесса.
Не переставая – говорить, начал – писать.
Писательская биография великого сказочника складывалась без сказочной легкости.
Долгое время он «подходил к литературе на цыпочках».
Печататься Шварц начал в провинциальной прессе. Впервые обзавелся псевдонимом. Но не Лариным, а стал называться Щуром. Щур – это древнеславянское обозначение домового и некоей певчей птицы. Под этой фамилией в журнале «Воробей» в 1924 году появился «Рассказ Старой Балалайки». «Балалайку» заметил Маршак, и похвалил Мандельштам.
Уже приятно.
На следующий год у Шварца вышло сразу несколько детских книжек «Воробей», «Война Петрушки и Степки-растрепки», «Лагерь» и «Шарики», а, кроме того, и первая книжка детских стихов «Рассказ старой скрипки».
«Вот и хорошо, – заметила в своем дневнике известная в те годы писательница Александра Бруштейн. – А то рассказываешь всем: Женя Шварц, Женя Шварц! А на вопрос, а что он собственно сделал в литературе, ответить-то было нечего. А теперь есть чего!»
После этого писатель Щур исчез, а появился – и уже навсегда – писатель Евгений Шварц. Который сначала стал детским драматургом-сказочником,
потом – драматургом-сказочником, но не совсем детским,
а потом – хоть и вроде бы сказочником, но уже совсем, совсем не детским.
Первая пьеса, которая окончательно решила писательскую судьбу Евгения Львовича, введя его в клан «бессмертных», была сказка «Голый король». Великий Акимов попросил автора дать Театру Комедии пьесу на современную тему. Вместо обычной нормальной советской пьесы Шварц создал вроде как бы сказку, как и положено, всякой сказке – в меру наивную и добрую, но при этом – столь изощренно остроумную, печальную и глубокую, что ее тотчас после блистательной премьеры в 1934 году пришлось запретить.
Затем этой чести – быть заживо похороненными – удостоились гениальные «Тень» в 1940 году и «Дракон» в 1943 году.
Но ведь не посадили, утешали друзья. И то хорошо.
Вроде и они правы.
Зато все остальное – было напечатано, поставлено, исполнено. Все, что связано в наше время у современного читателя с именем писателя Шварца, составляет только сотую часть всего, что он написал вообще. Если любимый писатель Шварца Антон Павлович признавался, что «пишу все, кроме стихов и доносов», то любимый наш писатель Евгений Львович Шварц не писал только доносов.
Стихи он писал, и как убедится читатель этой книги – иногда очень хорошие.
Он сочинял фельетоны в стихах для газеты «Всесоюзная кочегарка», стихи, рассказики, сказки, смешные подписи под смешными картинками для замечательных детских журналов «Чиж» и «Еж», сатирические обозрения для Аркадия Райкина и кукольные пьесы для Сергея Образцова, сценарии детских фильмов «Первоклассница» и «Золушка», фильмов-сказок для детского режиссера Роу, а также сценарий фильма «Дон Кихот» для режиссера совсем взрослого Григория Козинцева, а в трудные в материальном отношении минуты, не отказывался и от либретто для балетов и даже от реприз для цирка.
И это только то, что было на поверхности.
После смерти писателя обнаружился огромный том замечательных, беспощадных, точных и пронзительных воспоминаний и мемуаров. А какие письма он писал своей второй жене, Екатерине Ивановне, и друзьям! Шварц никогда не считал себя великим писателем. Мысль о том, что его письма хоть когда-нибудь будут опубликованы, не приходила ему в голову. В отличие от многих своих коллег он писал письма без черновиков. Потому что считал, что «переписывать письма начисто – стыдно, получится не письмо, а литература». Но если вы прочитаете письма Шварца, то увидите, что по своим чисто художественным достоинствам они совсем не уступают эпистолярному наследию даже такого мастера этого жанра, как Чехов.
