Иоганн Гете - Сказка
С такими речами подошла она ближе; красавица Лилия подняла на нее взор и сказала, уронив руки:
— Не огорчай меня похвалой не ко времени! Не увеличивай моей скорби. Видишь, здесь, у моих ног, лежит мертвой бедняжка канарейка, что обычно так сладостно вторила моему пению. Заботясь о ней, я приучила ее сидеть на арфе и не касаться меня; сегодня, восстав ото сна, я запела тихую утреннюю песнь, а моя певунья особенно весело принялась выводить мелодичные трели, и вдруг над моей головой закружил ястреб; бедная испуганная пичужка спряталась у меня на груди, и в тот же миг я почувствовала ее предсмертные содрогания. Правда, хищник, сраженный моим взглядом, беспомощно ковыляет теперь там, у воды, но разве утешит меня его наказание? Моя любимица умерла, и к грустным могильным кустам у меня в саду прибавится еще один.
— Не печалуйтесь, прекрасная Лилия! — воскликнула старуха, вытирая слезу, вызванную этим горестным рассказом. — Возьмите себя в руки! Мой старик велел вам сказать: не давайте волю скорби, не забывайте, что величайшее несчастье — предвестье величайшего счастья, ибо урочный час близок. И вправду, чего только не творится на белом свете. Вот взгляните на мою руку, как она почернела! Да еще маленькая какая стала, — мне надо спешить, не то как бы она совсем не пропала. И надо же было мне оказывать любезность блуждающим огонькам! Надо же было повстречать великана! Надо же было окунуть руку в воду! Может, вы дадите мне кочан капусты, артишок и луковицу? Я отнесу их реке, и тогда моя рука опять станет белой, почти как у вас.
— Капуста и лук, пожалуй, найдутся, а вот артишоки искать здесь нечего. В моем большом саду много разных растений, но ни одно не цветет и не приносит плодов, зато, если я отломлю побег и посажу его на могилу кого-нибудь из моих любимцев, он тут же зазеленеет и пойдет в рост. К сожалению, все эти купы деревьев, все кусты, все рощи выросли у меня на глазах. Все роскошные кроны пиний, стройные обелиски кипарисов, исполинские дубы и буки — только печальные надгробные памятники, молодыми побегами посаженные в бесплодную почву моими руками.
Старуха не очень-то вникала в эти речи, — она глядела на свою руку, которая рядом с белоснежными руками прекрасной Лилии, казалось, с каждой минутой все больше чернела и уменьшалась. Старуха уже хотела взять свою корзинку и поспешить в обратный путь, но, вспомнив, что забыла самое важное, вынула из корзины собаку, превращенную в холодный камень, и поставила в траву у ног красавицы Лилии.
— Мой муж посылает вам это на память, — сказала старуха. — Вы знаете, достаточно вашего прикосновения и этот драгоценный камень оживет. Мой милый мопс, конечно, будет радовать вас, а я не буду скучать по нем, — ведь я буду знать, что он принадлежит вам.
При виде милого мопса на лице прекрасной Лилии выражались и радость, и как будто даже удивление.
— Много предзнаменований совпало по времени, и это рождает во мне некоторую надежду. Но увы! Что, если это просто свойственный нашей натуре самообман, что, если, когда нас преследуют несчастья, мы просто тешим себя надеждой на близкое счастье?
Что знаменья! К добру ли птахи гибель?
К добру ль подруги черная рука?
А мопсик ониксовый, мой дружок? Он прибыл
Лампады вестником — но помощь далека…
Иль жизнь прожить мне счастью непричастной,
Всем даренному? Свыкнуться с тоской?
Зачем не вышел храм на берег праздный?
Зачем же мост не вырос над рекой?[1]
Песнь, что пела прекрасная Лилия, сопровождая ее мелодичными звуками арфы, любого привела бы в восторг, а старуха слушала ее рассеянно, — ей уже не терпелось уйти, но тут ее задержало появление зеленой змеи. Та слышала последние строки песни и сразу стала убеждать Лилию не падать духом.
— Предсказание о мосте сбылось! — воскликнула она. — Спросите старуху, какой великолепной аркой перекинулся он через реку. То, что до сего дня было непрозрачными яшмой и кварцем, тускло мерцавшими разве что по краям, превратилось в прозрачно сияющие самоцветные камни, не сыскать другого берилла, столь чистой воды, не сыскать другого смарагда столь яркой окраски.
— Что ж, в добрый час, — сказала Лилия, — но, простите меня, я не верю, что предсказание уже сбылось. По высокой арке вашего моста могут перейти на ту сторону только пешеходы, а нам обещано, что по мосту одновременно будут переправляться на ту и другую сторону лошади, экипажу и самые разные путники. Разве не было предсказано, что со дна реки для поддержки моста подымутся крепкие устои?
Старуха все время не спускала глаз со своей руки, теперь сна прервала разговор и попрощалась.
— Подождите минутку, — сказала прекрасная Лилия, — захватите с собой мою канареечку! Попросите лампаду превратить ее в красивый топаз; я оживлю ее прикосновением руки и буду коротать время с канарейкой и вашим милым мопсиком. Но спешите изо всех сил! Как только закатится солнце, непреодолимое тление охватит мою бедную птичку и навеки разрушит ее гармоничный облик.
Старуха завернула мертвую птичку в свежие листики и положила в корзинку.
— Как бы то ни было, — сказала змея, продолжая прерванный разговор, — а храм сооружен.
— Но он еще не стоит у реки, — возразила красавица.
— Пока еще он покоится в недрах земли, — сказала змея. — Я видела королей и говорила с ними.
— Но когда же они восстанут? — спросила Лилия.
— Я слышала, как прозвучали в храме великие слова: «Урочный час близок!»
Лицо красавицы озарилось радостной улыбкой.
— Во второй раз за этот день слышу я сулящие счастье слова! Придет ли наконец тот день, когда я услышу их трижды?
Она встала, и тут же из-за кустов выступила, прелестная девушка и взяла у нее из рук арфу. Вслед за ней вышла другая, она унесла выточенный из слоновой кости складной стул, на котором сидела красавица, и серебряную подушку. Затем появилась еще одна, с большим шитым жемчугом зонтом, и остановилась в ожидании, — не нужен ли он будет Лилии, если та соизволит прогуляться. Все три девушки были полны очарования и на редкость красивы, и все же они не могли не признать, что Лилия затмевает их своей неописуемой красотой.
Меж тем прекрасная Лилия с удовольствием глядела на удивительного мопса. Она наклонилась, коснулась его, и в то же мгновение мопс вскочил, бойко огляделся, побегал туда и сюда, затем бросился к своей благодетельнице и запрыгал вокруг нее. Она взяла его на руки и прижала к сердцу.
— Хоть ты и холоден, хоть ожил еще лишь наполовину, я рада тебе, — воскликнула она, — и обещаю весело с тобою играть, ласково гладить, крепко прижимать к сердцу и нежно любить тебя.
Сказав так, она выпустила его из своих объятий, прогнала, подозвала снова, затеяла веселую игру, радостно, словно дитя, резвясь с ним на лужайке, и те, кто глядел на нее, приходили в восторг и вместе с ней радовались ее милым забавам, так же как перед тем их сердца отзывались состраданием на ее горести.
Это веселье, эти милые затеи были прерваны появлением печального юноши. Облик его был все тот же, уже нам знакомый, но, казалось, его утомил полуденный зной, а теперь, глядя на любимую, он с каждой минутой все больше бледнел. На руке у него смирно, как голубь, сидел, опустив крылья, ястреб.
— Зачем ты принес сюда эту злую, ненавистную мне птицу, что убила сегодня мою певунью-канареечку? Нехорошо это с твоей стороны! — воскликнула Лилия.
— Не брани бедную птицу! — возразил он. — Обвиняй себя и судьбу и дозволь мне не разлучаться с товарищем по несчастью.
Тем временем мопс не переставал ластиться к красавице, а она весело отвечала на заигрывания своего прозрачного любимца, отпугивала его, хлопая в ладоши, а потом бежала за ним, звала к себе, старалась поймать, когда он удирал, прогоняла, когда он к ней льнул. Юноша, все больше и больше досадуя, молча глядел на эти забавы. Но когда она взяла на руки безобразного мопса, на его взгляд препротивного, когда она прижала его к своей белоснежной груди и ее небесные уста коснулись поцелуем черной морды, юноша не выдержал и в отчаянии воскликнул:
— Ужели я обречен злой судьбой быть подле тебя и быть с тобой разлученным? Ужели я, из-за тебя потерявший все, Потерявший даже себя самого, обречен своими глазами видеть, что эта мерзкая образина радует, привлекает тебя, наслаждается в твоих объятиях? Ужели я должен и впредь скитаться сюда и обратно и совершать все тот же печальный круг, переправляясь с одной стороны реки на другую? Довольно! В сердце моем еще тлеет искра былой отваги, пусть вспыхнет она в этот миг последним пламенем. Если камни могут покоиться у тебя на груди, пусть я стану камнем, если твое прикосновение несет смерть, я хочу умереть от твоей руки.
С этими словами он сделал резкое движение; ястреб слетел с его плеча, а он кинулся к красавице. А она, желая остановить его, протянула вперед руки, но тем скорее его коснулась. Он лишился сознания, и скованная ужасом Лилия ощутила у себя на груди милую ее сердцу тяжесть его тела. Она вскрикнула и отступила на шаг, а прелестный юноша мертвым упал из ее объятий на землю.
