Галина Александрова - Домовенок Кузька и Бабёныш-Ягёныш
Жаль, что не хватило смеси на весь огород. Только крапиву вдоль забора вымазали да лебеду в картошке раскрасили.
Стоит лебеда несчастная, листочки у нее слиплись, повисли, да и цвет, если честно, не такой уж и красивый получился.
Смешайте мед с чернилами и зубным порошком — сами увидите. Только чернила обязательно должны быть синие и в пузыречке стеклянном, а мед — липовый и незасахаренный.
Посмотрели на свою работу ребята и на речку мыться побежали — сами они не чище той самой лебеды были: слипшиеся и синие. Кто знает, вдруг вредители не на сорняки, а на них самих переползут?
А Кузька с ними на речку не пошел. Домовята в речках не купаются, потому что их русалки за пятки хватают. Щекотно же.
Кузька решил утра дождаться и в росе искупаться. Пришел домой — чучело-чучелом, весь синий от чернил, на липкий мед дрянь всякая налипла, волосы торчат, как у старого лешего.
— Шпашайся, кто может! — вопит шишига Юлька. — Шмерть наша пришла.
— Я не смерть, я домовенок, — обижается Кузька, — это я от старания такой чумазый.
— Ты не чумазый, ты ужашно штрашный! — уже тише вопит шишига. — Может, это все-таки не ты?
— Вот техи-растехи! — горячится Кузька. — Совсем шишиги от рук отбились. Своего родного домовенка не узнают.
— Ура! Это не шмерть наша! Это домовенок наш! — опять громко голосит шишига Юлька. Бросилась она на шею к домовенку, радуется.
— Ой, а ты вкушненький, — говорит, — весь в чернилах, в зубном порошке. А я штрасть до чего чернила люблю. Можно я тебя немножечко пооблизываю? Ну пожа-а-алуйшта!
— Вот еще глупости, — не соглашается Кузька, — иди лучше горшок из-под смеси и кисточки оближи. И то пользы больше будет.
Обрадовалась шишига Юлька, побежала чернила с горшка слизывать, а Кузька отправился ночевать к коровке. Негоже порядочному домовенку грязь в дом нести.
Домовые вообще спать не любят. Скучно им спать, за это время столько дел переделать можно! Но дела ночью делать нельзя — дела шум очень любят, а хозяева шум по ночам терпеть не могут: он Дрему прогоняет и Баюнка пугает. Зато в коровнике шуметь сколько угодно можно — коровка знай себе жвачку жует, на шум никакого внимания не обращает. За ночь Кузька и бока ей вычистил, и подстилку поменял, и паутину по углам на кулак намотал. Даже запыхался немножко. Зато как только первый лучик солнца у него в носу пощекотал, на огород побежал. За ночь гусеницы вполне могли на сорняки переехать! И с детьми, и с чемоданами, и с кое-какой мебелишкой.
Что ожидало домовенка на грядках! Вредители нарезают себе салат из капусты на завтрак, а на лебеде, крапиве, лопухах дедушкины пчелки с пасеки прилипли. Лапки у них в меду увязли, глазки чернилами залило, зубной порошок нос залепил. Ничего не понимают бедные пчелки: летели на запах меда, а прилетели на верную погибель.
— Ох, беда-беда, огорчение! — всплеснул руками Кузька, — Хотели, как лучше, а получается все хуже и хуже.
— Пчелок жалко, — всхлипнула шишига Юлька. Она тоже рано утром на огород прибежала, — хорошие у наш пчелки были. Не будет у наш больше пчелок.
— Почему это не будет? — не понял Кузька.
— Пчелки такие всегда чиштенькие, такие нарядные, они лучше шо штыда умрут, чем в таком ужашном виде на пчелы покажутся.
— Ой, мамочки! — подпрыгнул на месте Кузька — Пчелки, милые, не стесняйтесь, пожалуйста, я смотреть на вас не буду. Ты, шишига, за водой беги да других шишиг приводи, что не самые вредные. Будем пчелок от стыда спасать.
До вечера трудились Кузька и шишиги. Каждое крылышко пчелам отмыли, каждую лапку. Пчелки высохли и передумали со стыда умирать. Только чихали еще долго от зубного порошка. Когда он в нос попадает, то от чихания никакого спасу нет.
А Кузька написал объявление — он совсем недавно азбуку освоил — и повесил на забор.
«Дорогие пчелки с недедушкиной пасеки! Предупреждаю: это не мед, а гадость какая-то. Есть и приземляться строго запрещается. Вам же хуже будет.
Домовенок Кузька».
Пчелы, правда, читать не умели, но Кузька-то об этом не знал. Как все дети, только что научившиеся читать, он думал, что если он буквы знает, то и все знать должны. Но пчелы с других пасек и так на липкие сорняки не полетели. Потому что их дедушкины пчелы предупредили.
А сорняки к вечеру завяли. Наверное, тоже от стыда. Очень неприятно быть липким и синим, когда кругом все чистые и зеленые.
Глава 5. Ветродутор
Стыдно домовенку. Настолько стыдно, что он даже на Матвейку Бабенышем Ягенышем не обзывается. Матвейке простительно, у него жизнь тяжелая: он в городе живет. А вот себе Кузька никак такого промаха простить не может. Целых семь веков живет он на белом свете, а не мог догадаться, что вредители ни за что капусту на чернила не променяют.
Это еще хорошо, что пчелок спасти смогли. А то ушел бы домовенок из своего родного дома куда глаза глядят. Домовые должны в дом покой и счастье приносить, а не беспокойства и безобразия. Это вам любой словоохотливый домовой разъяснит.
— Больше нипочем на провокации этого Матвейки поддаваться не буду, — обещает он шишиге, — я теперь умным стану и прозорливым.
— Уж пожалуйшта, штань, — просит шишига Юлька, — а то мне ужаш до чего штрашно было пчелок отмывать. Они же до невожможношти кусючие!
— Тогда пойдем за ним вместе следить, — велит Кузька. — Если я вдруг умным не стану, сделаешь мне замечание.
— Ура! — вопит шишига. — Домовенок разрешил мне замечания ему делать! Он меня штаршей шишигой назначил!
Побежали они следить за Матвейкой. И вовремя. Надоело мальчику огородом и домашними животными заниматься.
— Скоро ни огородов, ни животных не будет, — говорит, — будет сплошной прогресс науки и техники.
— А на что он похож, этот прогресс? — робко спрашивает Лидочка.
— На огород и животных точно не похож, — отвечает Матвейка, — а на что похож… Вот смотри, стоит у вас печка. На пол-избы растопырилась, а пользы от нее — всего ничего.
— От печки большая польза, — обиделась за печку Лидочка, — она тепло дает, в ней еду готовят, на лежанке спать можно.
— И всего-то? — фыркает Матвейка, — А вот если бы у вас был прогресс, то печь бы еще и музыку играла, и белье стирала, и холод летом давала.
— Неправда, Не может такого быть, чтобы печка холод, а не тепло в дом несла, — упрямится Лидочка.
— Не может? А вот спорим, что изобрету я такую штуковину ветродутор называется, что ветер холодный в дом задувать будет? Представляешь, у всех в избах жарко, а в вашей — прохладненько, как возле речки в тенечке.
Весь день провозился Матвейка, даже купаться с ребятами не ходил. Все ветродутор изобретал. Славный получился ветродутор: блестит на солнышке, лопастями поигрывает.
— Смотри, — объясняет Матвейка, — будет ветер дуть, лопасти будут крутиться, этот ветерок захватывать и в желобок спускать. А уж по этому желобку ветерок будет в печь течь.
— Какой ты умненький, братец! — всплеснула руками Лидочка. — Как все ладненько и ловко придумываешь! Давай быстрее ветродутор на печь прилаживать, пока бабушка Настасья не вернулась. Вот сюрприз для нее будет!
Сидят домовенок с шишигой под крыльцом, слушают.
— Тебе уже можно замечания делать или еще рано? — притоптывает ногой от нетерпения шишига.
— Нет, я еще прозорливый и умный, — отвечает домовенок. — И мы сейчас этого Матвейку побеждать будем.
— А может, не будем его побеждать? Пушть себе ветер в избу дует, пушть прохладненько будет.
— Ох, тетеха-неразумеха! — сердится Кузька. — А еще шишига называется. Если ветер в печку дуть будет, то куда зола полетит? Быстрее в избу беги, золу в печке ешь. Может, еще успеешь.
Побежала шишига Юлька в избу, залезла в печку, давай золу да сажу горстями в рот напихивать. Шишиги — они такие. Просто жить не могут, чтобы всякую гадость в рот не совать, Торопится шишига, а все равно никак не успевает. Много золы в печке накопилось, — Давай, давай, наворачивай, — торопит ее Кузька.
— Ой, не могу больше, Кузенька, ой, животик оттопырился, — хнычет шишига, — я же маленькая, в меня много не влезет.
— Охти мне, матушки, — схватился руками за голову домовенок, — пропал я. Сейчас этот ветродутор работать начнет, вечный позор на мои лапти будет.
— А ты быштро тоже что-нибудь изобрети, Пожа-а-алуйшта, — торопит его шишига.
Хоть и интересно посмотреть ей, как зола из печки полетит, — шишиги просто обожают всякие безобразия — а переживает она за друга, знает, что все окрестные домовые смеяться над ним будут, если он такое допустит.
Вспомнил домовенок, как Матвейка думал, и стал думать точно так же: сначала почесал лапками в шевелюре, потом поковырял в носу, затем пожмурил глаза, а смотреть вдаль с умным видом не стал. На это времени уже не оставалось.
