Диана Джонс - Дом с характером
– Призываю вас в свидетели! – воскликнул он. – Я жертва гнусных наветов!
– Кто-нибудь, пойдите обыщите его грот, – велел Тимминз.
Несколько кобольдов тут же сорвалось с места. Ролло вскочил на ноги.
– Я пойду с вами! – завизжал он. – Я докажу, что там ничего нет!
Ролло успел пробежать три шага, но тут Потеряшка схватила его за спинку синего сюртука и снова усадила на пол. И осталась рядом, вцепившись зубами в сюртук Ролло, виляя обтрепанным хвостом и подняв одно ухо в сторону Чармейн – словно бы хотела спросить: «Ну не умница ли я?»
– Умница, умница, – ответила ей Чармейн. – Чудесная собачка.
Ролло заверещал:
– Отзовите пса! У меня спина болит!
– Нет. Сиди, пока не вернутся те, кто обыскивает твой грот, – сказала Чармейн.
Ролло скрестил на груди руки и сидел с добродетельным и надутым видом. Чармейн повернулась к Тимминзу.
– Извините, можно спросить, кому понадобились такие большие ходики? Раз уж мы все равно ждем, – объяснила она, заметив, как Питер качает головой и хмурится на нее.
Тимминз поднял голову от исполинских деталей.
– Кронпринцу Людовику, – сказал он со своего рода мрачной гордостью. – Эта штуковина нужна ему для Кастель-Жуа. – Гордость оказалась слабее мрачности. – Он еще ни гроша не заплатил. Никогда не платит. Подумать только, такой богатей…
Ему не дали договорить примчавшиеся назад кобольды.
– Вот, вот! – кричали они. – Он? Нашли под кроватью!
Передний кобольд держал в обеих руках горшок. На вид это был обычный глиняный горшок – в таком делают жаркое в печи, – за тем исключением, что его окружало какое-то сияние – неяркое, радужное.
– Тот самый, – сказал Питер.
– В таком случае, что он, по-вашему, сделал с золотом? – спросил кобольд.
– Как это «что я сделал с золотом»? – возмутился Ролло. – Горшок-то был доверху набит… – Он осекся, сообразив, что выдал себя.
– Уже нет. Посмотри, если мне не веришь, – проворчал кобольд. И со стуком поставил горшок на пол между вытянутых ног Ролло. – Когда мы его нашли, уже так и было.
Ролло нагнулся и заглянул в горшок. И испустил горестный стон. Сунул в горшок руку и вытащил горсть сухих пожелтелых листьев. Потом еще горсть, и еще – и вот уже он запустил обе руки в пустой горшок, а вокруг валялись сухие листья.
– Пропало! – выл Ролло. – Превратилось в листья! Лаббок меня обманул!
– Значит, ты признаешь, что лаббок заплатил тебе за то, что ты сеял раздоры? – спросил Тимминз.
Ролло злобно покосился на Тимминза:
– Ничего я не признаю, кроме того что меня обокрали!
Питер кашлянул:
– Кхм. К сожалению, лаббок обманул его гораздо сильнее. Как только Ролло повернулся к нему спиной, он отложил в него яйца.
Кругом заахали. Носатые кобольдские лица глядели на Ролло, поголубев от ужаса вместе с носами, а потом разом обратились к Питеру.
– Это правда. Мы оба видели, – сказал Питер.
Кобольды посмотрели на Чармейн, и она тоже кивнула.
– Так и есть, – сказала она.
– Ложь! – взвыл Ролло. – Вы со мной шутки шутите!
– Нет, не шутки! – воскликнула Чармейн. – Лаббок выпустил яйцеклад и вонзил его вам в спину, когда вы еще не успели провалиться под землю. Вы сами только что сказали, что у вас болит спина!
Ролло вытаращился на Чармейн. Он ей поверил. Челюсть у него отвисла. Потеряшка поспешно отбежала – Ролло начал кричать. Он отбросил горшок в сторону, он молотил пятками, подняв смерч сухих листьев, он орал, пока лицо у него не стало изумрудно-зеленое.
– Мне конец! – рыдал он. – Я покойник! Внутри меня что-то растет! Помогите! Помогите мне, помогите, пожалуйста!
Никто ему не помог. Все кобольды попятились прочь, не сводя с него перепуганных глаз. Питер скривился от отвращения. Одна кобольдиха произнесла: «Что за сцена, какой позор!» – и это показалось Чармейн такой несправедливостью, что ей волей-неволей стало жалко Ролло.
– Эльфы могут его вылечить, – шепнула она Тимминзу.
– Что вы сказали? – Тимминз щелкнул пальцами – хотя Ролло по-прежнему барабанил пятками и открывал и закрывал рот, звуки совершенно смолкли. – Что вы сказали?! – спросил Тимминз у Чармейн.
– Эльфы, – повторила Чармейн. – В чародее Норланде тоже были лаббочьи яйца. Поэтому эльфы и забрали его лечить. Вчера приходил эльф и принес яйца, которые из него извлекли.
– Эльфы берут дорого, – заметил кобольд, стоявший у правого колена Чармейн – голос его звучал уважительно.
– Думаю, за него заплатил король, – сказала Чармейн.
– Тише! – Лоб у Тимминза собрался в складки и совсем наполз на нос. Тимминз вздохнул. – Сдается мне, – проговорил он, – мы можем не брать с эльфов платы за сани в обмен на то, что они вылечат Ролло. Проклятье! У нас уже два заказа, за которые нам не заплатят! Кто-нибудь, уложите Ролло в постель, а я поговорю с эльфами. И я еще раз предупреждаю всех, чтобы на луг ни ногой!
– Ничего, теперь можно! – радостно сообщил Питер. – Лаббока больше нет. Его убил огненный демон.
– Как?! – вскрикнули все остальные кобольды. – Лаббок погиб?! – загалдели они. – Неужели правда?! Это тот огненный демон, который гостит у короля? Он и вправду его убил?!
– Да, вправду! – прокричал Питер, перекрывая гомон. – Он убил лаббока, а потом уничтожил яйца, которые принес эльф.
– И мы думаем, что и сам при этом погиб, – добавила Чармейн.
Она была совершенно уверена, что никто из кобольдов ее не услышал. Очень уж они увлеклись – плясали, поздравляли друг дружку и бросали в воздух синие колпачки.
Когда гвалт немного унялся и четыре крепких кобольда унесли Ролло прочь – он по-прежнему брыкался и вопил.
Тимминз серьезно сказал Питеру:
– Этот лаббок держал в страхе всех нас – он же отец кронпринца, не кто-нибудь. Как вы думаете, что нам подарить огненному демону в знак благодарности?
– Верните кухонные краны в доме чародея Норланда, – мгновенно ответил Питер.
– Об этом нет нужды и говорить, – сказал Тимминз. – То, что они исчезли, дело рук Ролло. Я хотел спросить, что такого могут сделать кобольды для огненного демона, чего он не в силах сделать сам?
– Я знаю, – сказала Чармейн. Все уважительно притихли, и она продолжала: – Кальцифер и его… гм… близкие выясняют, куда деваются все деньги из королевской казны. Вы им не поможете это узнать?
У колен Чармейн загомонили: «Ну, это пожалуйста!» и «Пара пустяков!» – и раздался сдавленный смешок, словно Чармейн задала отменно глупый вопрос. Тимминз вздохнул с таким облегчением, что на лбу у него разгладились все морщинки, отчего нос – да и все лицо – стали длиннее в два раза.
– Это будет проще простого, – заметил Тимминз, – и к тому же даром. – Он поглядел в конец пещеры, где висели по меньшей мере шестьдесят ходиков с кукушками, покачивая маятниками в шестидесяти разных ритмах. – Если вы сейчас отправитесь со мной, мы, наверное, как раз успеем увидеть, как деньги уходят. Вы уверены, что огненному демону это понравится?
– Совершенно уверена, – ответила Чармейн.
– Тогда прошу вас следовать за мной, – сказал Тимминз. И повел их в дальнюю часть пещеры.
Куда они шли, было непонятно, но уж точно далеко. Чармейн быстро запуталась – так же, как по дороге к кобольдской пещере. Идти пришлось в полутьме, а путь состоял из сплошных углов, резких разворотов и тупиков. То и дело Тимминз говорил: «Три коротких шага и направо» или «Отсчитайте восемь человечьих шагов, поверните налево, потом резко направо и снова налево» – и все это продолжалось так долго, что Потеряшка выбилась из сил и стала скулить, чтобы ее взяли на руки. Чармейн тащила ее, кажется, больше половины дороги.
– Должен предупредить, что здешние кобольды принадлежат к другому клану, – сообщил Тимминз, когда впереди наконец забрезжил дневной свет. – Мне приятно думать, что у моего клана дела идут лучше, чем у них.
Не успела Чармейн уточнить, что он имеет в виду, как вновь началась свистопляска из резких поворотов налево и плавных направо с добавлением парочки зигзагов, – и Чармейн обнаружила, что они очутились в конце подземного туннеля, где светил прохладный зеленоватый дневной свет. Мраморные ступени, сплошь покрытые зеленым налетом плесени, вели наверх, в какие-то кусты. Похоже, когда-то эти кусты специально посадили по обе стороны ступеней, но теперь они разрослись и заполонили все пространство.
Потеряшка зарычала – так рычала бы собака раза в два крупнее.
– Тихо! – шепнул Тимминз. – Теперь – ни единого звука!
Потеряшка тут же перестала рычать, но Чармейн чувствовала, как ее маленькое горячее тельце вибрирует от подавленного рыка. Чармейн поглядела на Питера, чтобы проверить, хватит ли у него сообразительности тоже помолчать.
Питера не было. Были только она, Тимминз и Потеряшка.
Чармейн поняла, что случилось, и пришла в ярость. Где-то в середине путаного пути, когда Тимминз сказал «налево», Питер повернул направо. Или наоборот. Чармейн не представляла себе, в какой момент это произошло, но не сомневалась, что так и было.
