Эдит Несбит - Сказки и истории
«ТАЙНАЯ ЛОТЕРЕЯ
Не упустите свой шанс
Очень ценный предмет исключительно редких достоинств будет разыгран в ближайшую субботу в четыре часа пополудни. Стоимость билетов от одного до двух шиллингов за штуку в зависимости от числа желающих; Приз держится в секрете и будет предъявлен по окончании лотереи, но в его ценности не может быть никаких сомнений — этот предмет стоит кучу денег и даже в три раза больше, если иметь в виду его настоящую цену. Получить наш приз — все равно что получить на руки верные деньги. Лотерея проводится в Морден-Хаус, Блэкхит. Приходите в субботу к трем часам дня, чтобы заранее приобрести билеты, а то потом уже может быть поздно.»
Хотя этот текст и показался нам местами не очень удачным, у нас уже не было времени его переделывать. Напечатав рекламные листки, мы вечером в сумерках прогулялись по поселку, опуская их во все попадавшие на нашем пути почтовые ящики. На следующий день Освальд, который всегда старался вести дела по всем правилам, утащил с кухни два противня, просверлил в каждом по паре дырок и наклеил на них листы бумаги со следующим объявлением:
«ТАЙНАЯ ЛОТЕРЕЯ
Главный приз: очень ценный предмет исключительно редких достоинств.
Стоимость билетов 2 и 2 шиллинга.
Выиграв приз, вы получите верные деньги.
Лотерея проводится в Морден-Хаус, Блэкхит.
Суббота, 4 часа дня.
Приходите к трем часам».
Затем он повесил противни себе на грудь и на спину, обмотал в целях конспирации нижнюю часть лица одним их тех вязаных кашне, к которым в другое время относился с глубочайшим презрением, напялил на уши отцовскую шляпу и выскользнул из дома через боковую дверь. В таком виде наш юный герой трижды промаршировал через весь поселок, пока на углу Вемисс-роуд не столкнулся нос к носу с компанией уличных мальчишек, не так давно преследовавших нас, когда мы вели домой только что купленного Козла. Освальд отважно вступил с ними в бой, сняв противни и используя их в качестве щита. Однако, имея дело с численно превосходящим противником, он вскоре был вынужден бросить свою ношу и спасаться бегством, которое в данных обстоятельствах следовало считать единственно правильным тактическим маневром, нисколько не позорным для отступающего.
Погода в субботу была прекрасная, сквозь стеклянную крышу оранжереи светило солнце, повсюду где только можно мы развесили еловые ветки и бумажные розы, которые на фоне зелени смотрелись совсем как настоящие. Мисс Блэйк выделила нам несколько китайских покрывал, которыми мы застелили помост и прилавки, а садовник позволил нам перенести в оранжерею множество азалий и прочих растений в горшках, так что все помещение вскоре было полно благоухающих цветов и листьев.
Самым красивым получился прилавок Алисы, которой мисс Блэйк отдала все ленточки и финтифлюшки, оставшиеся после предыдущего благотворительного базара.
Прилавок Эйч-Оу тоже выглядел неплохо — сладости были аккуратно разложены на серебряных чайных подносах, каждая по отдельности, чтобы они не слипались, а то если сложить все в кучу, потом придется отдирать одну липкую штуковину от других, что нравится далеко не всем покупателям.
Больше всего цветов было на поэтическом прилавке, чтобы хоть как-то приукрасить убогое зрелище, которое представляли собой стихи нашего Ноэля — конечно, внутри его жалких бумажных пакетов лежал засахаренный миндаль, но ведь со стороны этого видно не было. Вообще, на мой вкус красные цветы азалий куда приятнее всякой поэзии. Наверное, они похожи на те цветы, что растут на огромных деревьях в тропических джунглях.
Козла мы заперли в котельной рядом с оранжереей, где он должен был находиться втайне от всех вплоть до момента вручения приза. К половине третьего мы были нарядно одеты, умыты и готовы к приему гостей. Накануне мы еще раз пересмотрели свои богатства, отбирая из них то, что мы могли предложить на продажу. Большинство из этих вещей оказалось на прилавке Освальда. Здесь были две-три настольных игры, которыми мы не слишком дорожили? коробочки с шариками — игру в них мы забросили еще год назад; пара дурацких подтяжек с вышивкой гарусом, которые тетушка когда-то подарила Освальду и которые он не одел бы даже под страхом наказания; набор самых разных причудливых пуговиц для любителей пришивать к своей одежде подобные украшения; множество иностранных почтовых марок, садовые инструменты, сломанный паровоз Дикки и чучело попугая, изрядно побитое молью.
Около трех часов начали прибывать друзья нашей семьи — миссис Лесли, лорд Тоттенхэм, дядя Альберт и многие другие. Базар удался на славу, все были очень довольны, и каждый из гостей обязательно что-нибудь покупал. Миссис Лесли купила заводной паровоз за десять шиллингов, хотя мы честно предупредили ее, что он уже никогда не будет работать, а дядя Альберт приобрел чучело попугая, так и не объяснив, зачем оно ему понадобилось. Все вырученные деньги мы складывали на большое блюдо, стоявшее на видном месте, и сердца наши переполнялись радостью при виде множества серебряных мнет, сверкавших среди горы медяков и даже двух или трех золотых соверенов, также затесавшихся в эту компанию. Теперь я знаю, как должен чувствовать себя человек, собирающий пожертвования, стоя с большой тарелкой в дверях местной церкви.
Поэтический прилавок Ноэля оказался куда более прибыльным, чем это можно было ожидать. Я не думаю, что кто-нибудь из присутствующих в действительности любил поэзию, но все они старательно притворялись такими любителями и знатоками, возможно, не желая обидеть Ноэля, а, может быть, потому что воспитанным людям в их понимании вообще полагается любить поэзию, даже если это всего лишь поэзия Ноэля. Конечно, Маколей и Киплинг пишут по-другому, но лично меня их стихи трогают так же мало, как и творения моего младшего брата.
Специально к этому дню Ноэль написал много новых стихов. Он потратил на это пустое занятие уйму времени, но даже после этого стихов оказалось недостаточно для того, чтобы завернуть в них весь засахаренный миндаль, так что Ноэлю поневоле пришлось пустить в ход и свои старые произведения. Дяде Альберта достался один из последних шедевров, и он сделал вид, что ужасно гордится этим обстоятельством. Он прочел вслух:
«Вы очень мило поступили,
Коль этот стих сейчас купили.
Не бойтесь тратить деньги на базаре,
Их все получит Планкетт, славный парень,
Которого постигла злая участь.
Но с вашей помощью бедняге будет лучше.»
Миссис Лесли попалось нечто лирическое:
«Роза краснеет, синеют фиалок цветы,
И тут, словно бледная лилия, вдруг появляешься ты.
О, если бы ты видела, как падал мистер Планкетт
С высокой лестницы, аж с самой верхней планки,
Ты бы купила на базаре что-нибудь,
Чтоб руку помощи бедняге протянуть.»
Лорд Тоттенхэм вытянул одну из старых поэм, которая называлась «Гибель фрегата „Малабар“». До выхода на пенсию лорд Тоттенхэм был адмиралом, но, несмотря на это, поэма не вызвала у него отвращения. Это был очень милый пожилой джентльмен, всегда хорошо к нам относившийся, хотя кое-кто и считает его «чересчур эксцентричным».
На папиной бумажке оказался новый стих:
«Раскрой глаза и оглядись вокруг,
Засунь себе в карманы руки, друг;
Все, что увидишь, старайся купить,
В карманах найдешь ты, чем заплатить.
Не забывай этот мудрый совет
И с ним получи мой сердечный привет.»
Прочитав это, папа рассмеялся и как будто остался доволен. Небольшой конфуз вышел с миссис Моррисон, мамой Альберта, когда ей достался стишок, который Ноэль в свое время посвятил памяти черного таракана. Этот незадачливый таракан съел подсыпанную ему кем-то отраву и был найден дохлым на полу в прихожей. Миссис Моррисон назвала это стихотворение гадким и сказала, что у нее от таких вещей начинают бегать по коже мурашки. Вот она, эта вещь:
«О, черный таракан, я плачу и рыдаю —
Ужель скончался ты во цвете своих лет?
О, черный таракан, я так переживаю,
И без тебя не мил мне белый свет.
Задрал ты лапы, лежа на спине,
Ужасно горько это видеть мне.
Как я хочу, чтоб ты быв жив опять,
Хоть многим людям это не понять.»
Многие и впрямь это не поняли, особенно женщины, если судить по их довольно-таки кислым улыбкам. Но вслед за тем пришла пора самому Ноэлю прочесть что-нибудь вслух; его поставили на стул, все снова оживились, и каждый из гостей, демонстрируя свою щедрость и широту души, заплатил по шесть пенсов за право послушать юного гения. И юный гений, собравшись с духом, начал декламировать одну из самых длинных своих поэм, прославляющую подвиги герцога Веллингтона:
