Константин Арбенин - Король жил в подвале и другие сказочные истории
– Как тебе не стыдно! – воскликнул он. – Что ты творишь! Ты же клоун, а не паяц! Разве ты не чувствуешь больше разницу между смешным и пошлым? Если от шуток тошнит, а остроты дурно пахнут, значит, это уже не юмор, а казарма! Мы, клоуны, как повара: чувство вкуса – главное в нашей профессии. А ты ему изменяешь! И с кем! Над чем ты шутишь? Что это за воляпюки без трусов? По-твоему, это смешно? Заметь, даже стриптизёрши не начинают снизу! Вспомни слова нашего учителя: обнажая недостатки, говорил он, не забудь прикрыть достоинство. Мы же давно не в цирке, теперь у нас слишком широкая аудитория, чтобы разрешить себе такую узость темы! Нас смотрят даже глухие! Если тебе не стыдно перед сурдопереводчиками, постыдись хотя бы несчастных, читающих по твоим губам! Пойми, друг мой: трагический актёр может позволить себе всё вплоть до бездарности, но комик – комик не имеет права на вульгарность и пошлятину, ибо на него смотрят дети!
Так сказал белый и поймал себя на том, что впервые в жизни он произнёс членораздельный монолог без единой шутки. Рыжий долго держал в руках паузу, а потом выдал полную местоимений фразу:
– Ты думай что хочешь, но я не виноват, что она предпочла меня…
Если два шутника одновременно теряют чувство юмора, то причиной тому – женщина. Бабёф поначалу даже и не понял, о чём это толковал ему Туф. А дело было в воздушной гимнастке Ие. Возраст всё больше притягивал её к земле. Наконец настал момент, когда она решила перестать порхать с жёрдочки на жёрдочку и принять одно из предложений со всеми обтекающими последствиями – семьёй, домом и, может быть, даже детьми. Поразмыслив сердцем, она остановила свой выбор на Туфе – его программа выходила ежедневно, а стало быть, денег он получал больше, чем Бабёф, решила она. И, отстучав срочную телеграмму, Ия явилась к рыжему клоуну с самыми серьёзными намерениями. Белый ничего ещё об этом не знал… Поворот сюжета оказался для него столь неожиданным и жестоким, что бедняга заболел, слёг и неделю провёл в полной горизонтальной прострации. Когда он всё же стал выползать на работу, его бледный вид поразил прежде всего гримёров – надобность в белилах временно отпала. На свадьбу Бабёфа не пригласили.
Оркестр маэстро Мементини исполнил вариацию на тему свадебного марша.
После отповеди Бабёфа Туф обозлился. Его передачи окончательно поглупели, шутки расползлись по плоскости. В народе программу стали называть не иначе как «Разноцветная задница». Но рыжего это не смущало, он продолжал в том же духе, с теми же буквами. Со стороны казалось, будто он делает это кому-то назло. И лишь одно событие заставило его опомниться – появление первенца. У клоуна и воздушной гимнастки родился сын. Туф на всё посмотрел его детскими глазами, расстроился и впал в глубокую депрессию. Комику стало не до шуток. Не показывая вида жене, он стал заниматься самокопанием, тосковал о чём-то и ждал, когда же появится его друг Бабёф и объяснит, что делать дальше. Но Бабёф видеть и слышать бывшего товарища не хотел, к тому же он давно переживал собственный творческий кризис. Передача Бабёфа поскучнела, стала тусклой и не выражала ничего, кроме упадка сил её автора; в народе её окрестили «Улыбка, притянутая за уши». Публика, ещё недавно требовавшая пиццы и воспоминаний, пресытилась. Оба запала иссякли, не взорвав своих бомб. Окончательно утратив интерес к смешному, белый клоун ушёл с телевидения и стал снимать полнометражный художественный фильм для большого экрана. Работа над сценарием и первый опыт постановки такого рода настолько захватили его, что пришлось, само собой, вылезти из унылого состояния. Радость творчества вернулась к Бабёфу и привела с собой славу. Фильм получился автобиографичным, трагикомическим и поимел бешеный успех у публики. Киностудия тут же заключила с режиссёром контракт ещё на две постановки. Тем временем бывшей воздушной гимнастке, ныне домохозяйке Ие начал надоедать однообразный юмор её рыжего мужа. Посмотрев фильм господина Бабёфа, она поняла, что совершила роковую ошибку. Но рок роком, а воздушный гимнаст никогда не забывает о страховке: эту ошибку, решила она, легко можно исправить. Не тратя времени даром, Ия проворно оформила развод с рыжим и в тот же вечер явилась к белому с намерениями ещё более серьёзными, чем прежде. Бабёф принял её с фонтанчиками счастья на глазах и усыновил мальчика. В его следующем фильме воздушная гимнастка исполнила главную женскую роль, а спустя ещё девять медовых месяцев родила ему сына.
Свадебный марш был исполнен повторно, на бис.
Как ни странно, уход Ии положительно подействовал на Туфа. У него будто две горы свалились с плеч. Совесть и ревматизм перестали мучить, а вместо них появились азарт и жизнерадостная злоба, которые и были, по большому счёту, его главными музами. На смену супружеским разносолам вновь пришла холостяцкая яичница без глаза, рыжий стал худеть и приобретать прежнюю форму. Туф закрыл свой телевизионный проект и сочинил заявку на постановку цветной широкоэкранной кинокомедии. Заявку приняли на той же студии, где работал Бабёф. Пути клоунов стали частенько пересекаться в коридорах фабрики грез, но друг с другом они не здоровались, запутывали взгляды и пригибали глаза. Белый с супругой полулегально присутствовали на премьере туфовской картины. Публика чуть не взорвала хохотом зал, Ия вежливо улыбалась, Бабёф плевался газированной слюной. Когда по окончании просмотра рыжий кинорежиссёр вышел на авансцену и зрители встретили его овацией, белый не выдержал и стремительно покинул зал. Не имея больше возможности высказать свое впечатление об увиденном автору лично, с глазу на глаз, господин Бабёф опубликовал в центральной газете разгромную статью. Возмущённый господин Туф ответил тем же – накропал подробный критический приговор всем киноработам своего коллеги. Белый выдал ещё статью, рыжий парировал открытым письмом. Пошло-поехало, публикации приобрели затяжной периодический характер. Белый обвинял рыжего в несерьёзности, голом комиковании и поверхностном взгляде на жизнь. Рыжий ставил белому в вину смешение стилей, недопустимую в комедии сопливость и подозревал его в извращённой любви к несчастливым финалам. Дело осложнялось тем, что всё это время клоунам приходилось снимать своё кино в соседних павильонах и они по-прежнему сталкивались нос к носу в узких коридорчиках студии. Чтобы не показывать друг другу глаз, оба завели себе тёмные очки, как это принято у настоящих маститых кинорежиссёров. В сочетании с клоунскими париками очки выглядели нелепо, но нелепости, как известно, только украшают знаменитых людей. А господа Туф и Бабёф стали прочно знамениты. Критики теперь ругали их фильмы, но любовь публики отнять не могли. Картины срывали прокатные кассы с петель, зрители одинаково бойко шли и на опусы Туфа, и на экзерсисы Бабёфа и с не меньшим удовольствием следили за их перепалкой в прессе. Будучи по природе своей лучше всех осведомлена, публика знала, что всё это – не по-настоящему, что вся газетная эпопея – ловкий и остроумный рекламный трюк, затеянный белым и рыжим клоунами по их взаимной договорённости. Публика упорно не хотела воспринимать этих господ по отдельности.
Оркестр маэстро Мементини замер, барабанщик пустил напряжённую дробь.
Однажды, как раз когда противостояние достигло критической точки, судьба столкнула клоунов лбами на банкете в честь открытия международного кинофестиваля. По одну сторону стола с яствами режиссёр Туф давал интервью зарубежным журналистам, по другую сторону – мастер Бабёф вёл беседу со своими зрелыми учениками. Бывшие товарищи умышленно повернулись друг к другу спинами, но тонкий поэтический слух белого уловил слова своего ненавистного коллеги.
«Не вижу смысла, – говорил рыжий мэтр, – спорить о вкусах с тем, у кого вкуса нет. Я имею в виду публику. Поэтому мои произведения изначально безвкусны, в них есть только цвет и запах». Бабёф вскипел, развернулся к Туфу вполоборота и утрированно громко произнес: «Тот, кто считает свою публику дурой, сам – публичный дурак!» Рыжий на секунду замолк, потом тоже развернулся и, как бы по неаккуратности, выплеснул на белого шампанское из своего бокала. Все присутствующие повели ухом, журналисты навострили фотоаппараты и телекамеры. Бабёф не спеша отряхнулся, отдал ученикам стакан с виски, взял со шведского стола порцию торта и запустил ею прямо в лицо обидчику. Туф снял очки и усмехнулся. Потом он внезапно издал боевой клоунский вопль – оглушительный и противный. После этого в ход были пущены все остальные торты и пирожные. Клоуны устроили настоящее кремовое побоище – прямо у всех на виду. Вечером шоу продемонстрировали по телевидению. Публика была в восторге: клоуны поливались шипучим лимонадом, таскали друг друга за волосы, переворачивали столы, били посуду головами – да так, что никто не в силах был их разнять. Публика сразу догадалась, что всё это не взаправду, а так, для развлечения угрюмых кинематографистов. «Молодцы наши-то, – восклицала публика. – Во чего учудили!» Когда клоунов удалось-таки растащить в разные стороны, каждый из них был с головы до ног по-боевому вымазан тортом и комкал в руках честно добытый парик своего врага. Публика и в этом распознала специально заготовленный сюрприз, ведь ещё никто и никогда не видел Туфа и Бабёфа без клоунских париков. Оказалось, что у рыжего на самом деле волосы седые и редкие, а белый был попросту лыс. Фотографии опростоволосившихся знаменитостей опубликовали буквально все уважающие себя жёлтые издания, вокруг банкета поднялся ажиотаж, ажиотаж добавил популярности фестивалю, кремовые бои вошли в моду. В конечном итоге и зрители, и устроители не остались внакладе, а скорее даже наоборот. На клоунов посыпались выгодные предложения, их стали приглашать на всякие ответственные, но скучные мероприятия – специально покидаться тортами. Но им уже было не до смеха, не до популярности, не до приглашений. Туф и Бабёф не смогли оправиться от случившегося. Бывшая жена рыжего и нынешняя супруга белого клоунов, известная киноактриса, на том банкете не присутствовала (она занималась с детьми британским диалектом). Дуэль на тортах посмотрела по телевизору, сыновьям смотреть не разрешила. После просмотра Ия, не медля ни минуты, упаковала имущество, посадила детей в машину и уехала в неизвестном направлении. Бывшим супругам она послала телеграммы идентичного содержания: «Вы превратили жизнь балаган зпт не желаю быть жертвой вашего искусства зпт спасаю детей тчк воздушным поцелуем Ия». А про себя подумала ещё так: одно дело – быть музой поэта, но музой клоуна быть невыносимо…
