Елена Соловьева - Цветник бабушки Корицы
— Но мы даже не попробовали этого сделать! — сокрушалась Крапива.
— И на старуху бывает проруха, — успокоил ее Че, — сейчас приходите в себя. Внешних повреждений вроде нет, оставляю вам свою заветную фляжку. А нам с Марго и Георгием нужно кое-что проверить.
И, взяв девочку под локоток, Камрад шепнул: «Пойдем-ка, разыщем директрису».
Дверь в кабинет Старушки Франкенштейн Чертополох открывал с превеликой осторожностью, будто опасаясь, что оттуда снова вывалится светящийся спрут. Но спрут не вывалился. Георгий переступил порог первым. В кресле, повернутом к окну, охала и возилась, как больная курица, только Лилия Филадельфовна.
— Давайте мы отвезем вас в больницу! — немедленно бросился к божьему одуванчику Камрад.
— Нет-нет, — слабо улыбнулась она, с удивлением рассматривая темные очки, которые держала в трясущихся пальцах, — я хочу домой… если можно. Я покажу, куда.
Че подмигнул Маргарите, легко подхватил старушку и чуть ли не на вытянутых руках понес к выходу из театра. Девочка предупредительно распахнула перед ними стеклянную дверь на улицу. Оглядев шеренгу припаркованных у театра машин, Че уверенно направилась к роскошному авто Афелии. В отличие от хозяйки, после смерти Короля цветов машина в воздухе не растворилась.
Более того, дверца ее сама собой приветливо распахнулась. Но Маргарита сегодня на мелкие чудеса уже внимания не обращала.
— Куда прикажете? — поинтересовался Че, усаживаясь за руль, после того как заботливо устроил на заднем сиденье Нашу Лилечку. Та слабо махнула рукой в направлении центра.
— Понял, — с улыбкой кивнул Камрад, — Маргарита, Георгий, садитесь впереди.
Всю дорогу Лилия Филадельфовна выглядела очень больной, но до дверей квартиры дошла самостоятельно. Чертополоху, правда, пришлось повозиться с ключами и замком, потом он долго нашаривал выключатель. А когда вспыхнул свет, Франкенштейн опять чуть не упала, споткнувшись о гоночный велосипед в прихожей. Ее квартира выглядела так, будто в ней жили сразу две избалованные девочки-подростка, правда, из разного времени: красная электрогитара соседствовала с патефоном, на трубе которого болтался носок, а шляпка из выцветшей соломы валялась на полу рядом с кедами. На стенах постеры «Ранеток» в рамах висели вперемежку с фотографиями 50-х годов прошлого века. Там и тут лежали мягкие игрушки. Вот только мебель в главной, самой просторной комнате квартиры сиротливо жалась к стенкам, в центре на деревянном паркете мелом была нарисована пентаграмма — точная копия той, что украшала стеклянную пирамиду и горшок Короля-афелиума.
— Я думаю, пора все рассказать, Лилия Филадельфовна, — голосом строгого врача сказал Че, усаживая старушку-девочку на диван, половину которого занимал огромный плюшевый медведь, — а то, не ровен час, опять что случится.
— Только не это, — прохныкала директриса, стаскивая с головы бейсболку, — я же не знала, чем оно обернется. И потом, вы же понимаете, каково сознавать, что молодость уходит, и ты превращаешься в старую хрычовку. — Она всхлипнула, и слезинки закапали с ее подбородка за ворот футболки с Винни-Пухом. — У меня была только одна мечта — не поддаваться этой проклятой старости. Чего я только не предпринимала, каких только средств не перепробовала! И пластические операции, и золотые нити, и здоровый образ жизни, и тысячу диет, миллион кремов. Грязи, пчелы, лечебные фекалии. Я не вылезала из салонов. Любая, любая новая разработка. Но время, гадство, куда сильнее нас, а тут… эта статья о Грише Садовнике.
— Та, где он говорит, что открыл секрет мгновенного воплощения желаний? — уточнил Че.
— Ну да, я помчалась к нему немедленно, хотя было уже темно. Нелучшее время для визитов. Мой «альфа-ромео» едва не застрял в этом дурацком парке. В каморке Гриши горел свет, я постучалась, никто не ответил. Дверь была открыта, я ее толкнула, и там… — Франкенштейн всхлипнула.
Камрад пошарил по карманам и вытащил еще одну фляжку.
«Сколько их у него?» — подумала Маргарита, наблюдая, как Чертополох наливает темную жидкость в стакан, который стоял тут же, у диванной ножки.
— Там, — продолжила Наша Лилечка, машинально выпив предложенное, — у стены лежал Гриша, и никого, только перед ним в горшке этот… цветок.
— Афелиум? — подсказал Камрад.
— Тогда мне еще никто не сказал, как он называется, — огрызнулась Старушка Франкенштейн. — Просто цветок в горшке, довольно аляповатом горшке, кстати. Понимаете, я была взбешена тем, что этот садовник умер и ничего мне так и не рассказал. Меня как будто обманули, жестоко обманули. Вы понимаете?
— Думаю, нет, — отозвался Чертополох строго. — Вы проверили, может быть, Грише на тот момент еще требовалась помощь?
— Куда там, — поморщилась девочка-старушка, раздосадованная тем, что ее отвлекают от главного, — он был абсолютно мертв. Один из моих мужей заведовал поликлиникой, я знаю. Я осмотрелась в этом гадючнике. Прошла из оранжереи в его комнатку. Там поверх всякого хлама валялись блокнот и страница из книги. Лежали так, будто их недавно читали. Ну я их прихватила на всякий случай и… цветок. А вот зачем я взяла это дрянное растение — объяснить сейчас не смогу. Оно ведь мне и внешне-то не очень понравилось. Даже каким-то противным показалось. Нескладным уродцем, совершенно не стильным. Вернулась домой, полистала на ночь блокнот. Абракадабра какая-то, формулы. Цветок в комнате стоял. Я заснула. И увидела странный сон. Будто присело ко мне на краешек постели нелепое существо — то ли зеленый марсианин, то ли здоровая такая ящерица, которую зачем-то поставили на задние лапы. Гребень у нее начинался со лба и шел по всей спине, хвостом, что ли, заканчивался, но глаза красивые, немножко наискось, большие, такого цвета… как… ну вот тот мой шарфик.
— Бирюзового, — подсказал Че, проследив, куда указывала рука Франкенштейн.
— Да-да, бирюзовый, совсем я после этого… происшествия память потеряла, — кокетливо поглядела на Чертополоха Наша Лилечка, видимо окончательно придя в себя, — ну это существо мне и сказало, что знает секрет Гриши Садовника и мне его откроет, только я должна сделать все так, как написано на третьей странице блокнота. Дождаться девяти часов вечера. Начертить пентаграмму, в центр поставить афелиум, произнести слова и мысленно представить себе, как хочу выглядеть, какой хочу быть. Вот тогда я и узнала, как цветок называется. И это чертово имя просто врезалось мне в память. Сон был таким реальным, будто и не сон вовсе. Утром я первым делом к блокноту кинулась. На третьей странице действительно что-то вроде инструкции, не без труда я разобрала каракули этого садовода. Меня натурально начало лихорадить… Еле указанного времени дождалась. Пентаграмму очень тщательно перерисовала, но… будто что-то пошло не так. Помню, я сказала те слова, помню ослепительную вспышку света, искры — и дальше… я ничего не помню. Вплоть до сегодняшнего дня, когда очнулась у себя в кабинете.
— И Афелию Блюм не помните? — недоверчиво спросил Че.
— А кто это? — искренне удивилась директриса.
— И спектакль-мистерию? Ничего, что зал театра вдребезги разнесли и всю труппу чуть на тот свет не отправили?
— Да вы о чем? — Из глаз старушки снова потекли слезы, и голос стал совсем детским. — Вы меня путаете. Я просто хотела… Я хотела чуть-чуть продлить свою молодость, сохранить красоту, хотела, чтобы меня дольше любили.
— А вы не знали, что людей любят еще и за то, что называют «внутренней красотой», «мудростью», «прекрасными душевными качествами»? — вдруг вполне человеческим голосом спросил пекинес, бросив прикидываться бессловесной собачкой.
Плаксивая гримаска на лице старушки застыла как приклеенная, нижняя челюсть отвисла.
— Что? — пролепетала она.
— Ничего, — невежливо ответил герр Чертополох, — думаю, вы должны подписать вот эту бумагу и завтра же уехать отдыхать в теплые страны месяца на два. Вам нужно погреться на солнышке. — Камрад ловко достал из своего саквояжа («Когда он успел его пронести?» — удивилась Маргарита) папочку и ручку. — Вот здесь! — строго приказал он.
— Конечно-конечно, — покорно согласилась Наша Лилечка, боязливо косясь в сторону Георгия.
— А где тот листок и блокнот, который вы взяли в оранжерее Гриши Садовника? — очень строго спросил Камрад.
— Пусть девочка посмотрит вон там.
Маргарита выдвинула ящик кокетливой белой тумбочки с позолотой.
— Там только листок из книги, больше ничего, — рапортовала она Че.
— Бери что есть, — отозвался он. — А мы уходим. Лилии Филадельфовне нужно прийти в себя, завтра она отбывает в Турцию.
— Ведь так? — вместо прощания грозно тявкнул пекинес.
— Конечно-конечно, — опять с готовностью повторила старушка, и по щекам ее покатились слезы.
