Галина Красовская - Серебряное дерево
Через некоторое время он снова явился в больничную палатку. Пряча за спиной трубку и запинаясь от смущения, он попросил:
— Мне бы ещё... Другую... Не растёт, чтоб её... Гром и молния! — И Гарпун стыдливо тронул голую щёку, где когда-то лихо торчала рыжая бакенбарда.
— Это можно! Вырастет отличная новая бакенбарда! — успокоил старого солдата профессор Гематоген и велел Витаминчику заняться гарпуновской бакенбардой.
Через семь дней на щеке Гарпуна показалась седая щетина. Она стала расти, расти, и выросла новая бакенбарда. Правда, она была короче старой, но это было не очень заметно, и Гарпун был счастлив.
И в третий раз пожаловал бравый вояка в больничную палатку. Там была одна сестричка Ампулка. Гарпун аккуратно приподнял кончиками пальцев белоснежную занавеску и протиснулся в палатку.
Потоптавшись на месте и помолчав, сколько было можно, Гарпун махнул перед лицом рукой и сказал:
— Разве это физиономия? Страх один... Решето... Если б от этих шрамов избавиться...
— Что ты, Гарпун! Зачем от них избавляться! Шрамы и седины тебя, наоборот, даже облагораживают... — ласково заверила его Ампулка.
Польщённый Гарпун ухмыльнулся, боком вытолкнулся из палатки и больше сюда не приходил. Только при встрече с Ампулкой бравый солдат заливался густой краской от ушей до кончика носа.
Снова стал носить Гарпун милицейскую форму и высвистывать разные ноты своим свистком-свирелью. На досуге он по-прежнему любил порыбачить и часто угощал своего спасителя Гема и его Друзей свежей ухой.
Ещё сильнее полюбил Гарпун море, которое наконец-то увидел своими глазами. Тем более, что это было Свирельское море! В неизменной тельняшке и бескозырке, с пиратской трубкой в зубах он частенько красовался на капитанском мостике маленького катера, на котором свирельцы катались по свирельскому морю. Во время остановок катера Гарпун усаживался на палубе, поглаживал новую бакенбарду и начинал:
— Помню, в молодости, когда я еще не был списан на берег...
И хотя в глазах старого вояки светились хитринки, ни один свирелец теперь не сомневался в правдивости Гарпуна.
Вылечив двух самых тяжёлых больных, профессор Гематоген начал лечить всех желающих.
Садовник Грушка избавился наконец от своего ревматизма, и теперь свирельцы узнавали, будет дождь или нет, не по Грушкиным костям, а в бюро погоды.
Дошла очередь и до старого Хвойки.
Хвойка не любил пить горькие лекарства, а чудесные пилюли, слышал он, были горькие. Он начал отнекиваться, но профессор теперь действовал настойчиво.
— Или пей, Хвойка, пилюли, или иди на пенсию! — сказал Гем. — Сторож не имеет права ходить в очках, слушать слуховым аппаратом и носить звонок, чтоб не засыпать на дежурствах!
Хвойка снял шапку, три раза почесал затылок и, мужественно вздохнув, согласился глотать пилюли.
Представьте себе, очень скоро он стал бравым сторожем. Некоторые свирельцы даже перестали с ним здороваться, потому что не узнавали его. Хвойка сперва обижался на невежливых, но потом как-то поглядел на своё отражение в озере и всё понял.
Из водяного зеркала ему весело усмехалось усатое лицо, которое ни в какое сравнение не шло с прежней стариковской физиономией.
Хвойка крякнул от удовольствия, потом схватил очки, слуховой аппарат и звоночек-будильник, увязал их в носовой платок и забросил подальше. Но свирельские ребятишки разыскали узелок, разделили между собой Хвойкины вещички и придумали новую игру — «в сторожа Хвойку».
Глава шестнадцатая.
КАК СВИРЕЛЬЦЫ ОЖИВИЛИ СЕРЕБРЯНУЮ РОЩУ
Победив Булыгана, свирельцы спокойно взялись за дела.
Какое счастье, что вернулся Гранат! В его туго набитой походной сумке, кроме яда для змей, было много эликсирных порошков, а у Коренька их как раз осталось совсем мало — он почти все истратил, когда сажали новый лес. Гранат быстро приготовил новые эликсиры, свирельцы начали поливать ими семена деревьев, и деревья стали расти в семь раз быстрее обычного. И воды теперь было у свирельцев целое море.
Но далеко ещё было до прежней Свирелии, где росли могучие деревья.
— Вырубить да сжечь лес — недолгое дело, — бормотал Хвойка. — А новый вырастить — вот беда-то! — целых сто лет надо!
— Да-а, раньше, бывало, деревья росли, что грибы после дождя, сами из земли лезли, а теперь каждый кустик обхаживай, — вздыхали лесники.
— Лес надо сажать по-научному, — важно говорил лесничий Коренёк, подражая мудрецу Гранату.
На щеках Коренька теперь торчала огненно-рыжая щетина — он стал отращивать себе бороду, как мудрец Гранат.
Коренек писал какие-то цифры, составлял специальные карты и, перед тем как посадить семена деревьев, делал над ними опыты, в точности, как Гранат когда-то. Учёные книги про лес он читал по тридцать три странички в день и старался, чтоб мудрец Гранат его похвалил.
Были в теперешней Свирелии и несознательные граждане.
— А ну их, эти деревья! — отмахивались они. — Жди и жди, пока лес вырастет! Может, нас тогда уже и на свете не будет?
— Ай-ай-ай! — стыдил таких учитель Минус. — Зато дети и внуки вспомнят о нас добрым словом...
О чём бы теперь ни заговаривал Минус, он всегда сводил речь к тому, что нет хуже врага у человека, чем лень. Разноцветными мелками учитель рисовал на доске большое сердце и свирелью-указкой показывал, как в сердца ленивых детей попадает вирус зла, и они покрываются каменной коркой.
Увидев эту страшную картину, свирельчата тут же прекращали шалости и, зажав уши, принимались учить уроки. А на уроках труда старательно строгали, пилили и стучали молотками. И, конечно же, после этого все свирельцы, и малыши, и взрослые, ухаживали за деревьями охотно и старательно.
— Вручную опрыскивать деревья труднее. Могу приспособить под опрыскиватель водомёт, — предложил Фитилёк и добавил, глянув на Лягушонка: — Если, конечно, разрешит командир...
— Можно! — согласился польщённый Лягушонок. — А то, чего доброго, он заржавеет... Сейчас время мирное... Перекуём водомёт на эликсиромет. Так и сделали. Фитилёк перестроил водомёт, а Коренёк заявил, что брызгать будет только он сам.
По три раза в день ходил Коренёк к Серебряной роще и обрызгивал каждую корягу.
А Грушка и Хвойка пропадали в садах.
— Отощала земля, плохо родит, — жаловался Грушка Хвойке.
— Да-а, — раздумчиво тянул Хвойка. — Не то, что раньше, — жирная была землица... Да мы ведь сами — вот беда-то! — не уберегли её... Теперь обласкать её надо, может, подобреет...
И скоро свирельцы уже опять не удивлялись, если, как раньше, на деревьях вырастали яблоки величиной с арбуз и груши, налитые таким солнечным соком, что хоть вешай их в палатках вместо электрических лампочек.
По просьбе Грушки Чик придумывал этим сортам плодов звучные названия, например, «Победа», «Майский цветок», «Солнечное сияние». Учёные-садоводы многих стран приезжали в Свирелию за ростками необыкновенных деревьев. А сами свирельцы были щедро вознаграждены за недавние лишения и теперь могли вдоволь наедаться превосходными фруктами.
И если кто-нибудь интереса ради ложился под деревом, открывал рот и ждал, когда персик сам упадёт ему в рот, к нему тут же подходил Грушка.
— Влезь на дерево и сорви себе персик, — строго говорил Грушка. — А заодно глянь, не спрятался ли там, наверху, какой-нибудь паук или усач...
Грушка уже не баловал свирельцев тянучками и коктейли приготавливал только по праздникам.
И вот долгожданная прохлада легла на сады и леса Свирелии, мягко окутала иссохшие тела серебряных деревьев.
— Вот теперь, пожалуй, пора оживлять серебряные деревья! — сказал Гранат.
— Приготовить лопаты! — скомандовал Коренёк.
Он выдал каждому по горсточке материнской земли и порошки эликсира, а Лягушонок пригнал к роще целую цистерну свежей воды, настоенной на цветочных лепестках.
Весёлые песни разносились по стране. Свирельцы ловко подкапывали под корягами землю, обильно поливали её цветочной водой, обрызгивали эликсирами.
Коренёк каждому давал немножко побрызгать из своего эликсиромёта.
Гранат недалеко от рощи устроил себе маленькую лабораторию, установил Ватрушкин котёл и, когда кончались эликсиры, снова варил их в котле, так что свирельцы могли вдоволь поливать эликсирами несчастные серебряные деревья.
Через семь дней и семь ночей семь серебряных деревьев — только семь, те, что не слишком пострадали от кактусов и колючек — стали распрямляться, зеленеть и из безобразных коряг, похожих на скрюченные старческие руки, превращались в деревца с розовыми стволами и нежными серебряными листьями.
А остальные деревья, истерзанные колючками, так и остались распластанными на земле, на могилах свирельцев, погибших на войне. Буйно разрослись на могилах травы и цветы и скрыли коряги от глаз.
