Владислав Крапивин - Колесо Перепёлкина
«Я знаю. А почему не назвал?»
«Постеснялся. Говорит, слишком знаменито. А на городском радио был диктор Гуревич. Ну и вот…»
«А где теперь этот Гуревич? Не диктор, а репродуктор…»
«Там же, где и был. На чердаке. Он спрятан в очень дальнем углу, его не заметили, когда выкидывали другие вещи… Ты можешь слазить и достать?»
«Конечно! Только… давай завтра, ладно? А то послушай, какой у меня опять концерт в кишках.»
Колесо послушало.
«М-да, — сказало оно папиным тоном. — Ладно, давай завтра».
Марш Дунаевского
На следующее утро Гуревича освободили из чердачного плена. Без приключений. Вася опасался, что в старом доме могут оказаться курильщики, наркоманы или пьяницы, но в гулких замусоренных комнатах было пусто. Лишь пустые бутылки и всякие запахи напоминали, что временами здесь бывают люди. В коридоре второго этажа Вася увидел лесенку, ведущую к люку. Крышки у люка не было — черная дыра. С Колесом в левой руке Вася забрался в чердачный полумрак, где пахло сухой землей и гнилым деревом. Стало страшновато. Но тут Колесо вышло на связь с Гуревичем:
«Привет старик! Мы идем!»
Ответы репродуктора были почти не различимы, Вася разбирал лишь отдельные слова:
«Хорошо… рад… слева…»
Видимо, с Гуревичем у Васи не было такого созвучия, как с Колесом.
Колесо руководило поисками. Оно ловило сигналы Гуревича, как локатор. Вася не удержался, заметил:
«С ним ты на расстоянии говоришь, а со мной только при касании».
«Ну… он же радио, у него опыт».
Отыскали репродуктор в затянутом паутиной беспросветном углу. Он висел на вколоченном в балку гвозде. Отплевывая сухих пауков и чихая, Вася на ощупь снял легонького Гуревича с гвоздя и вынес к лучам, бьющим через щелястую крышу. Щелчками отряхнул с него пыль.
«Благодарю», — скрипуче отозвался Гуревич.
Это был старинный динамик из толстой черной бумаги, в форме очень плоского конуса. Макушку конуса прикрывал железный колпачок со шпеньком. По краям бумагу опоясывало ржавое кольцо. Поперек его была приклепана металлическая линейка с круглой коробочкой посередине. На коробочке — три винта. От двух винтов тянулся мохнатый от пыли крученый шнур со штепсельной вилкой. А сзади у репродуктора была дуга, похожая на половинку узкого обруча, с дыркой для гвоздя.
Такое радио Вася не раз видел в фильмах про войну и ленинградскую блокаду.
Колесо радовалось встрече, аж подпрыгивало у Васиной ноги:
«Теперь опять будем вместе, поболтаем всласть!»
Гуревич продолжал скрипуче благодарить:
«Хорошо-то как, что вы появились! Я боялся, что дом вот-вот сожгут и тогда уж полное выключение…»
Вася понес Гуревича домой, продолжая чистить его и обдувать от пыли. А дома повесил у себя над постелью — вместо маленького трехпрограммного динамика (мама включала его по утрам, чтобы бодрая музыка помогала Васе собираться в школу).
«Вас включить?» — спросил Вася.
«Сделайте одолжение… кха… Давно не вещал с помощью проводов, не знаю, получится ли…»
Получилось. Раздался голос городской дикторши, сообщавшей сводку погоды:
— …текущей недели сохранится устойчивая сухая погода с дневной температурой воздуха двадцать четыре — двадцать шесть градусов. Ветер юго-восточный, давление в пределах нормы…
Звук был дребезжащий (наверно, потому, что в середине репродуктора, у колпачка — дырка), зато сводка хорошая.
— А теперь выдерните шнур, пожалуйста, — попросил Гуревич голосом солидного диктора-мужчины. — Мне хотелось бы попробовать себя, так сказать, в сольном амплуа.
Вася послушно дернул штепсель из розетки. Гуревич откашлялся. И вдруг заговорил голосом Левитана, которого Вася слышал в передачах про давние времена:
— …В течение последних суток войска Второго Белорусского фронта, преодолев упорное сопротивление противника, перешли в наступление и прорвали вражескую оборону в районах…
Наступило короткое молчание, а потом из репродуктора запел Леонид Утесов:
Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда.
Ведь ты моряк, Мишка,
А моряк не плачет…
Затем опять молчание, кашель, и наконец:
— …Сегодня в Кремле открылся слет героев первой послевоенной пятилетки. Бурными нескончаемыми аплодисментами, криками восторга и здравницами делегаты слета встретили появление на трибуне вождя советского народа и всего прогрессивного человечества, гения всех народов, светоча мира и надежду… Кха… Лучше вот так… — И запел ребячий хор:
Солнышко светит ясное,
Здравствуй, страна прекрасная!
Юные нахимовцы тебе шлют привет…
«Чего это он?» — опасливо спросил Вася у Колеса. И подумал: уж не свихнулся ли старик на радостях?
«Он транслирует то, что, что запомнил в давние годы, когда жил в квартире. Нового-то ничего не знает…»
«А ты расскажи ему про новое. Побеседуйте тут вдвоем, а я сбегаю на пароход. Надо же когда-то двигаться и на ногах, не только на педалях…»
На пароходе были Акимыч и Степан. Старик занимался хозяйственным делом — в ожидании недалекой осени затыкал ветошью щели в каюте. Степан развлекался: прыгал на шевелящиеся тряпки и цапал их когтями.
— Постыдился бы, — увещевал его Акимыч. — Солидное существо, в возрасте, а ведешь себя, как бестолковый кошачий детеныш…
Оба они обрадовались Васе. Старик не стал больше укорять его за недавнюю ночную отлучку, не понадобилось никаких объяснений.
— А где Филипп?
— Известно где. Как ушел тогда с Ольгой, больше и не показывается. Дело молодое…
— Акимыч, вы думаете, они поженятся?
— Кто знает. Глядишь, дойдет и до того…
Прилетел Крошкин, принес в клюве длинную прядь пакли. Видимо, свой взнос в конопатку каюты.
Вася принялся помогать Акимычу. Рассказал между делом про поездку в Цаплино, про Мику и про ее деда.
Потом они пили крепкий чай с черными сухарями — самая подходящая еда после вчерашних неприятностей с желудком. Диета, так сказать…
К себе Вася вернулся, когда мама и папа были уже дома.
Мама пожелала узнать, где это он гулял без Колеса.
— Я не знала, что и подумать.
— Я решил, пусть оно отдохнет.
— А что это за экспонат повесил ты на стену?
— Старое радио. Нашел… в одном дворе.
— Ты всегда тащишь в дом всякую рухлядь.
— Это не рухлядь. Оно действующее.
— По-моему, это редкая вещь, — вставил свое мнение папа.
— На этой редкой вещи целые колонии вредоносных вирусов.
— Неправда, я его вычистил! — вступился за Гуревича Вася.
— Ты себя-то не можешь вычистить! Посмотри в зеркало, на кого похож! Будто лазил по пыльным чердакам! — Мама была проницательна.
— Я не лазил…
— Я устала стирать эту твою африканскую спец-одежду. Неужели нельзя надеть ничего другого?
— Я к этой привык.
— А я никак не могу привыкнуть к твоей безалаберности… Снимай штаны и рубаху, я их замочу…
— В сортире? — хихикнул Вася. Мама сделала вид, что хочет дать ему подзатыльник. Вася ускакал.
Вечером Гуревич несколько раз порывался сообщить о положении на фронтах Великой отечественной войны и успехах тружеников полей в колхозе «Сталинские зори», а потом исполнить хоровую песню «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Вася деликатно прикрутил средний винт — регулятор громкости…
Несколько дней Вася ходил на «Богатырь» — помогать Акимычу. Пешком ходил, потому что Колесо и Гуревич никак не могли наговориться. Затем два дня сидел дома, потому что наступила дождливая погода. Вася читал энциклопедию «Всё на свете» и, хихикая, говорил себе, что с каждым часом становится все образованнее. Слушал старинную радиопередачу «Клуб знаменитых капитанов» в исполнении Гуревича.
А иногда втыкал штепсель и слушал современные передачи. Но они были скучные. Например:
«…В сообщениях, полученных из Генеральной прокуратуры говорится, что предъявлены обвинения нескольким высокопоставленным военным из структур, близких к силовым министерствам. Генералы обвиняются в действиях, позволивших им оставить на своих личных счетах несколько миллионов долларов. Имена генералов пока не сообщаются в целях сохранения тайны следствия…»
«Зачем им столько денег? — спрашивал у Колеса Вася. — У них же и так все есть. И купить могут все, что хотят…»
«А тебе много денег не хочется?»
«Не-а… Хотя нет, пожалуй хочется. Чтобы двухкомнатную квартиру с телефоном купить. А еще лучше трехкомнатную, чтобы одна комната большая. Тогда можно было бы там раскладывать электрическую железную дорогу, если подарят на Новый год или будущий день рождения…»
«На железную дорогу тоже деньги нужны…»
«Ну, тогда можно без нее… Можно двухкомнатную квартиру и еще старинный морской бинокль. Я его видел в комиссионном магазине, когда там с мамой был…»
