Шалва Амонашвили - Амон-Ра
И что же сегодня она видит?
Во-первых, муж напевает песню, то есть, он в хорошем настроении. За все то долгое время, как она рядом с ним, она ни разу не слышала, чтобы муж пел. Да какая там песня? Он засыпал в плохом настроении и вставал тоже в плохом. Весь день проводил в сквернословии, всегда с кем-то ссорился, кого-то ругал. Набрасывался на жену, гонялся с палкой за сыном. Никогда ему никто и ничто не нравилось, ненавидел всех — и соседей, и родных. Муж ее был злопамятным и злым человеком. Таким знали его во всем Городе.
А теперь он наряжается, улыбается. Неужели это первые последствия его помешательства?
Кроме того, жена не могла понять, как он встал на ноги. Ведь всю жизнь он должен был быть прикован к постели, как сказала знахарка, но вот он быстро и красиво наряжается, да еще напевает песню, как здоровый двадцатилетний мужчина. Куда это он собрался таким ранним утром, и зачем достал он давнишнее свадебное одеяние? Не сбывается ли его пророчество, что он встанет через три дня? Сегодня и есть тот самый третий день.
— Боже милостивый! Что это с ним происходит?! — прошептала ошеломленная женщина.
Не прошло и минуты, как к одному удивлению прибавилось другое. "Наверное, я сплю!" — подумала она и ущипнула себя в щеку. Потом еще раз ущипнула, ибо муж, увидев, что жена проснулась, второй раз сказал ей ласково и с любовью:
— Анна, милая, хорошая моя, доброе утро! Прости, что разбудил тебя!
Он сказал — "Анна"?!
Он обратился к ней по имени?!
Да еще ласково?! Пожелал доброе утро?!!
Жена давно уже забыла, что у нее есть имя. Муж всегда звал ее только или "жена", или "женщина". Чужие же люди звали ее только "женщиной". Это был первый случай, когда муж обратился к ней по имени.
— Муж, ты в своем уме?! — с тревогой спросила она. Хотя на щеке она еще чувствовала боль, тем не менее не могла избавиться от мысли, что все это сон. Подобно ему, она тоже не звала его по имени, а только — "муж".
Муж вежливо поправил ее:
— Анна, моя хорошая, ты же знаешь мое имя?
— Знаю, ну и что? — грубо ответила жена.
С первого же дня их свадьбы ни один из них не произносил ласковое слово. "Чтоб гром разразил тебя… Чтоб в гробу я тебя видела… Чтоб ты сдох" и тому подобные выражения были обычными в каждодневной речи жены. Ну и муж, разумеется, не оставался в долгу, обзывая ее и ругая последними словами. И вдруг все становится вверх ногами. Как такое может выдержать сердце?
— Зови меня по имени! — попросил муж спокойно и ласково.
— Чтоб в гробу я тебя… — собралась она свести с ним по-старому счеты.
Но муж не дал ей договорить, одним юношеским прыжком оказался перед ней, поднял на руки и прижал к сердцу.
— Анна, я начинаю новую жизнь, ты понимаешь? — шепнул он на ухо жене. — Забудь, каким я был… Я уже не тот. Умерло во мне все то, из-за чего в гробу ты хотела бы меня видеть… — Муж расцеловал ее в щеки, которые она только что щипала, и приласкал.
— Муж, отпусти меня! — разозлилась она.
— Анна, сказал же я тебе, зови меня моим настоящим именем, ибо я становлюсь настоящим человеком, ты понимаешь, че-ло-ве-ком. Или ты уже совсем забыла мое имя? Я возвращаю тебе твое красивое имя, ты — Анна, моя любимая и верная жена! Верни мне мое имя! — умоляюще произнес муж.
— Иаков, отпусти меня! — смягчилась Анна, вспомнив имя мужа.
— Вот так, моя любимая, был я Иаков и возвращаюсь к Иакову… А теперь надень, пожалуйста, свое единственное нарядное платье, в котором видел я тебя в день свадьбы!
— Иаков, у тебя не болит спина? — осторожно спросила Анна.
— Спина… позвоночник… Анна, разве время говорить о позвоночнике! — воскликнул с каким-то необычным вдохновением Иаков. — Я видел сон, настоящий сон, Анна. Он был таким же настоящим, как видел я Иорама три дня тому назад. Он, да-да, Он натирал мне спину, исцелял меня и говорил, что через три дня я встану… И вот я исцелился, Анна, я встал…
— Муж, отпусти, — закапризничала Анна.
— Говорю же я тебе, Иаков я, а не "муж"… А теперь поверь тому, что я тебе скажу: как только взойдет солнце, в наш дом вернется Иорам. Во сне явился мне один Светлый Человек, Он спустился с Неба, встал передо мною и сказал: "Прощены тебе грехи твои. Выпрямись и ступай по праведному пути". Так сказал Он мне. Вот видишь, Анна, я выпрямился, исцелился, не буду я калекой, выпрямится и моя душа. Сегодня я рождаюсь вновь, и зови меня Иаковом!..
Иаков покружился вместе с Анной, поцеловал ее и нежно уложил на тахту.
Анна никак не могла взять себя в руки. Она захотела сказать Иакову что-нибудь хорошее и ласковое, захотела ответить на его ласку, но так и не смогла перебороть себя. Да она и не знала, как нужно говорить мужу добрые, ласковые слова.
— Опять спрашиваю, ты в своем уме? — произнесла она обычным раздраженным голосом.
— Анна, неужели ты не понимаешь, о чем я тебе толкую! Бог явился мне во сне. Я, говорит, Иисус Христос. Прощены, говорит, тебе грехи твои и ходи впредь по пути добра и любви. Бог так мне сказал! До сих пор я и вправду был не в своем уме, но теперь я возвращаюсь к самому себе. Поверь мне, Анна! Чудо свершается перед тобой!
В маленькой комнате, освещенной тусклым светом одной свечи, действительно происходило чудо: Иаков бросился на колени перед Анной и зарыдал:
— Прости меня, Анна, что причинил тебе столько зла и превратил жизнь твою в ад… Знаю, у тебя доброе сердце, а я чуть было не сделал его каменным. Прости, Анна, моя хорошая…
Иаков заплакал, зарыдал?!!
Такого Анна и вообразить себе не могла.
Сердце женщины растаяло, заискрился в нем какой-то чудный огонек сострадания, и все прошлое вдруг выплеснулось наружу в потоке слез. Она прислонила голову к плечу мужа, обняла его и тоже зарыдала.
Плач их длился долго, они плакали, а в душе каждого поселялась радость. Слезы текли и текли, горькие слезы сожаления, раскаяния. А потом потекли слезы радости от того, что они умеют плакать, умеют быть людьми. И дальше, как жемчужины, как бриллианты, несущие в себе крохотные кусочки радуги, потекли слезы благоговения, слезы счастья от того, что каждый из них рождался вновь и входил в мир добра, любви и заботы, в мир служения.
Наконец, они успокоились, подняли головы, посмотрели друг другу в глаза, ставшие теперь светлыми и прозрачными, как капли горной воды, и улыбнулись друг другу детской улыбкой.
Иаков встал.
— Анна, сегодня с восходом солнца придет Иорам… Потом мы пойдем на могилу Мары. Надень, пожалуйста, платье, которое там! — попросил Иаков и указал на сундук, который стоял в углу.
Анна кивнула головой и подошла к старому сундуку. Сколько прошло лет, как она не заглядывала в него? А зачем нужно было заглядывать? Для кого и ради чего она должна была наряжаться в то единственное платье, которое осталось у нее от приданого, и в котором, в день свадьбы, выглядела она красавицей? Мужу это не надо было, а другие могли даже высмеять ее — наряжается, ишь ты, кокетничает! Но теперь ее попросил сам Иаков, и Анна согласилась. Ее даже охватило нетерпение — захотелось нарядиться побыстрее и заглянуть в маленькое зеркальце. Она ведь собой должна была украсить мужа, который вдруг помолодел, стал обаятельным мужчиной.
Спустя некоторое время очарованные друг другом муж и жена — Иаков и Анна — вышли из своего убогого дома во двор. Дворик тоже был маленьким, а посредине его стояло одно-единственное дерево, высокое и ветвистое.
— Вот-вот придет Иорам… Вместе с ним будет Амон-Ра, сын Мары, маленький ангел… — повторял Иаков и все смотрел на Восток, ждал первых лучей Солнца.
— А ты откуда все это знаешь? — недоумевала Анна. Она еще не верила до конца сну Иакова. "Это предсказание, — думала она, — откуда у Иакова вдруг такой дар?"
Но вот заиграли первые лучи солнца во дворе, а с улицы послышался веселый голос Иорама:
— Оте-е-е-ец! Ты ведь исцелился, отец? Ты уже можешь ходить, оте-ец?
Голос Иорама был добрым, но калитку он открыл все же с осторожностью.
Иорам опешил: в маленьком дворике, под деревом его детства, стояли двое — отец и мать, нарядные и красивые.
На лице отца играла застенчивая добрая улыбка. Он стоял беспомощно и смотрел на сына будто снизу вверх.
Иорам вдруг почувствовал какой-то прилив теплоты в сердце, отчего сердце затрепетало. "Вот как я их люблю! — подумал Иорам, — какие они обаятельные, и чего стыдятся, почему краснеют?!"
Отец сделал несколько робких шагов в сторону сына. Он улыбался, но это была улыбка сожаления и надежды. Иаков не обнял сына, не осмелился, ему было стыдно. Отец бросился к ногам сына и второй раз за это утро зарыдал.
— Прости меня, сын, Иорам… я был тебе плохим отцом… прости, сын… — всхлипывал отец.
Иорам не ожидал такого. Стоял он, ошеломленный, не зная, как быть, и глядел на отца сверху. Тот обнимал его колени и умолял:
— Прости меня, сын…
