Мария Красавицкая - Санины сказки
Ехали, ехали — приехали. Вышли из электрички, и Саня сразу же увидела много настоящих лошадей. Они паслись на лугу, огороженном забором из жердей. Паслись себе и на Саню не обращали никакого внимания.
— Сейчас мы их приманим, — сказала бабушка. Вынула из сумки кусок сахара и постучала им по столбику забора.
Первой стук услышала лошадь такого… такого непонятного цвета: спина темно-коричневая, почти черная, а брюхо — такое же светлое, как песок на взморье.
— О лошадях не говорят: какого цвета. Говорят: какой масти. Эта лошадь караковой масти. — И бабушка позвала: — Иди сюда, караковая!
Караковая мотнула головой, тряхнула гривой, как будто сказала: «Иду», — и подошла.
Бабушка положила сахар Сане на ладошку:
— Угости!
Караковая, когда подошла, оказалась такой громадной: Санина голова была ей чуть выше колена. Сане страшно было протянуть к ней руку.
Караковая и не стала ждать, когда Саня осмелится. Вытянула шею, нагнула голову и осторожно взяла с ладошки сахар. Губы у нее были мягкие, как мамина бархатная юбка.
— Бархатные, бархатные губы! — шепотом сказала Саня, от восторга она всегда начинала говорить шепотом.
Караковая кивнула: да, губы у меня бархатные! Потянулась, лизнула Санину пустую ладошку. Язык у нес оказался шелковый.
Саня угостила караковую и морковкой, и хлебом.
— Хватит ей, другие тоже хотят, — сказала бабушка и отставила сумку подальше: караковая пыталась узнать, нет ли там чего еще.
Саня тем временем так осмелела, что стала гладить караковую по груди. Караковой это понравилось. Губами она потрепала Саню за волосы. Капюшон куртки у Сани был откинут. Наверно, караковая подумала, что это — сумка. И стала ощупывать капюшон губами. Было, конечно, немножко страшно, было щекотно и очень, очень приятно. Саня так и замерла.
Ничего караковая в капюшоне не нашла. Вздохнула, окутала Саню теплом.
— Бабушка, надо дать ей еще! — взмолилась Саня.
Опять с ладошки — кусок сахару, кусок хлеба, морковку. А тут и другие лошади поняли, что караковую угощают, и подошли. Но караковая оказалась жадной. Она прижала уши, оскалила крупные желтые зубы. Она стала лягаться и толкать других лошадей. Ей хотелось их прогнать.
— Ах, вот ты какая! — сказала бабушка. — Ну, смотри у меня!
Она сняла кушак со своего плаща. Один конец кушака прикрепила к уздечке караковой, второй — к столбику изгороди.
— Вот так! Постой и успокойся.
— В угол, в угол караковую поставили! — рассмеялась Саня. Столбик и в самом деле оказался угловым.
Конечно, караковая сердилась. Топала ногой, дергала кушак. Тем временем Саня угостила других лошадей: и рыжую с белой лысинкой на голове, и вороную, и серую в яблоках, и нескольких совсем красных. О них бабушка сказала: гнедые.
Но все-таки караковая нравилась Сане больше всех. И она выпросила у бабушки самые-самые последние остатки угощенья. И скормила их караковой.
Всю ночь Сане снилась караковая и только караковая. А потом… Саня и верила, и не верила тому, что случилось потом, в тот день, когда выпал первый снег.
Случилось же вот что. Саня днем была в детском саду. А бабушка дома, одна. Вдруг раздался звонок. Бабушка открыла дверь. За дверью стояли… караковая лошадь и маленький жеребенок — тоже караковый, но с белой звездочкой на лбу и в белых «чулочках» на ногах.
— Здравствуйте! — сказала караковая человеческим голосом.
— Здравствуйте! — ответила очень удивленная бабушка.
— Саня дома? — спросила караковая.
— Нет. Саня в садике.
— Ах, как жаль! — караковая огорченно помотала головой. — Что же нам с тобой теперь делать? — обратилась она к жеребенку.
— И-го-го! — заплакал жеребенок. — Я совсем замерз! — И крупные слезы потекли у него из глаз.
— А что случилось? — спросила бабушка. — И как вы сюда попали?
— Другие лошади нас обижают. Особенно моего жеребенка. — У караковой тоже потекли слезы.
По правде сказать, бабушка караковой не поверила. Чтоб такая задира позволила обидеть жеребенка. Как-то не похоже.
А караковая, стряхнув на пол слезы, продолжала свой рассказ:
— Они нас выгнали. Не пустили в конюшню. А снег идет. Нам холодно и голодно. А Саня — добрая девочка. И мы решили, что она приютит нас до весны.
Бабушке стало жалко жеребенка: он весь дрожал. И так плакал, что на полу получилась лужа.
— Но как же вас приютить? — Стала вслух думать бабушка. — Еще жеребенка — как-нибудь. Но вы-то, караковая, такая большая.
— Это — ничего! — Караковая очень обрадовалась таким бабушкиным словам. Голову вскинула, нежно заржала. — Сейчас мы станем маленькими!
Она топнула передней ногой. И жеребенок тоже топнул передней ногой. И тотчас они стали маленькими, совсем игрушечными. Даже на колесиках.
— О, так вы волшебные! — Бабушка хотя и удивилась, но такое превращение ее обрадовало: теперь-то лошадей можно было приютить до весны.
— Волшебные, волшебные! — тоненьким голосом ответила караковая и первой вкатилась в квартиру. — Но вот что плохо: говорить мы больше не сможем.
— Ничего, — ответила бабушка. — Как-нибудь разберемся.
К приходу Сани бабушка из кубиков построила гостям конюшню. Накормила их хлебом и морковкой, дала по маленькому кусочку сахара.
А когда Саня пришла из садика, бабушка рассказала ей всю эту историю.
На следующий день Саня взяла с собой в садик караковую и ее жеребенка. И объяснила детям, как они к ней попали.
— Ты все врешь! — сказал Эдик. — Твоя бабушка просто купила их в «Детском мире». Ты — врунья!
— Не врунья, а фантазерка, — сказала воспитательница, Евгения Семеновна.
Саня подумала, что тогда уж не она фантазерка, а бабушка. Но все равно ей очень хотелось верить, что лошадки ее — волшебные. Всю зиму, всю весну они были ее самыми любимыми игрушками.
А когда во дворе детского садика за ночь вся, снизу доверху, покрылась белыми цветами огромная черемуха — лошадки исчезли.
— Ушли на луг, — сказала бабушка. — Теперь мы с тобой как-нибудь поедем к ним в гости.
На лугу к ним, как и прошлой осенью, первой прибежала караковая. И ее жеребенок. Он стал большой. На лбу у него была белая звездочка, все четыре ноги — в белых «чулочках».
Жеребенок мягкими губами взял у Сани с ладошки сахар, мигом его схрумкал. А потом губами ткнулся Сане в щеку. И она подумала, что он ее поцеловал.
Саня гладила и караковую, и жеребенка. И очень ей хотелось, чтоб осенью, когда ляжет на землю первый снег, они снова пришли к ней домой.
Лазунчик
С дерева Сане на рукав упал маленький красный червячок. Закрутился, завертелся.
— Ты кто, червячок? — спросила Саня.
— Я не червячок! — весело ответил нежданный гость. Голос у него был тоненький, как у комаришки. — Я мальчик. Меня зовут Лазунчик.
Саня присмотрелась. В самом деле, это был крохотный мальчик. В красной рубашке, в красных штанишках, в красной шапочке. Даже туфли у него были красные.
— А почему тебя так зовут?
— Сейчас узнаешь!
И Лазунчик вприпрыжку помчался вверх по рукаву. На плече он поплясал немножко, подпрыгнул и уцепился Сане за ухо. Поболтал ногами и — раз! — подтянулся. И залез Сане в ухо.
— Теперь мы будем с тобой играть!
Играть — это всегда интересно.
— Я буду тебе приказывать, — продолжал Лазунчик, устраиваясь в ухе поудобнее. — А ты будешь выполнять приказы.
— Буду, — сказала Саня.
— Полезай на эту липу!
— Зачем?
— Как — зачем? Сверху все красивее. Полезай!
И Саня полезла. Лазунчик подавал советы:
— На эту ветку! Теперь — на эту.
Лезла Саня, лезла и залезла на самую макушку. Оглянулась. Действительно, сверху и цветы на клумбах стали красивее, и трава зеленее, и небо — ближе.
— Хорошо? — спросил Лазунчик. — Сейчас станет еще лучше. Прыгай на ту ветку.
Та ветка, на которую он велел прыгнуть, была на соседнем дереве.
— Как же я прыгну? — недоумевала Саня.
— Как белка. Ногами оттолкнись, руками ухватись. Быстрей!
Оттолкнуться-то Саня оттолкнулась, а ухватиться не успела. И стала падать. Правда, липа оказалась доброй. Она подставляла Сане веки, передавала ее с одной ветки на другую.
Так что, оказавшись на земле, Саня не очень ушиблась. Но она очень испугалась. И, конечно, заревела. На рев из дому вышла бабушка.
— В чем дело?
— У-упала!
Ветки доброго дерева еще качались. И бабушка поняла, что Саня упала с липы.
— Зачем ты туда лазила?
— Не говори, что это я приказал! — зашептал Лазунчик. — Не говори!
И Саня сказала:
— Не знаю.
— Ах, не знаешь? Тогда — иди в комнату и постарайся вспомнить, что ты на липе забыла.
Сидеть в комнате скучно. Но Лазунчик утешил:
