Джеймс Стивенс - История Туана Маккариля
С какой легкостью я скакал, преодолевая милю за милей, и голова моя качалась, опускаясь вниз и поднимаясь вверх, подобно полету ласточки — с такой плавностью и с таким напором, с какими рассекает волны морская выдра. Как ликовало мое сердце! Какой восторг переполнял меня до самых кончиков рогов! Как все в мире было ново! Как само солнце было ново! Как нежен был ветер!..
С недрогнувшей главой и упрямым взглядом я встречал все, что было на моем пути. Старый, одинокий волк отскакивал в страхе, рыча, и уползал, поджав хвост. Увалень-медведь качал головой, полной медленных мыслей, и, зажмурив свои красные глазки, прятался в ближайшем овраге. Олени, мои родичи, бежали от моего каменного лба — или же я теснил их, покуда ноги их не подкашивались под ними, и я топтал их, и они погибали. Я был прославлен, я был любим — я был вождем оленей во всей Ирландии.
Но порой я возвращался из странствий по землям Эйре, ибо сердце мое звало меня в Ульстер; и однажды широкие ноздри мои вдохнули воздух — и я узнал с трепетом и с радостью, что ветер принес мне весть о людях. Гордая голова моя поникла и опустилась в траву, и слезы памяти покатились из моих больших глаз.
Порою я подходил совсем близко к жилищам людей — стараясь не шелохнуться, укрываясь в густой листве или в длинной зеленой траве — и я глядел на них, и оплакивал свою судьбу. Ибо Немед, и с ним четыре мужчины и четыре женщины, спаслись в ту страшную ночь, и стали они плодиться, покуда не выросло число их до четырех тысяч; я слышал их смех под солнцем и знал их буйный нрав — ибо рассудок их был слаб, но они были деятельны. Были они свирепыми воинами и искусными охотниками.
Но однажды, не в силах вынести муки памяти, я пришел к их поселению вновь — и увидел, что никого больше не осталось. Везде, где обитали когда-то люди, царила тишина — земля, что носила их, была усеяна лишь костями, блестевшими на солнце.
И тогда старость подступила ко мне — среди этих останков она прокралась в мои члены: голова моя отяжелела, глаза мои потеряли былую зоркость, колени мои дрогнули — и волки посмели охотиться за мной.
И отправился я вновь в ту пещеру, которая приютила меня, когда я был человеком.
И вот, однажды я выбрался тайком из пещеры, чтобы поесть немного травы — ибо я был осаждаем волками. И они набросились на меня, и мне чудом лишь удалось спастись. Тогда они сели у порога пещеры, глядя на меня горящими глазами.
Я знал их язык. Я понимал все, о чем они говорили друг с другом — и все, что они сказали мне. Но лоб мой был по-прежнему тверд и упрям, и удар моих копыт нес с собой смерть — потому волки не смели войти в пещеру.
«Завтра, — говорили они, — мы разорвем твою глотку, и отведаем твоего живого мяса».
Глава VII
И вот душа моя поднялась до высот Судного Дня, и я увидел все, что может случиться со мною, и принял это.
«Завтра, — сказал я, — я выйду к вам, и встречу свою смерть». И при этих словах волки завыли — и в вое том было ликование, и голод, и нетерпение.
Я уснул и во сне своем увидел, что превращаюсь в вепря: я чувствовал, как во мне забилось новое сердце — как я изгибал свою сильную шею и потягивал затекшие члены. Я проснулся — и вот, я был тем, кем стал во сне.
Ночь была на исходе, и тьма поднимала завесу — наступал новый день. И за порогом пещеры волки звали меня: «Выходи, о Дряхлый Олень. Выходи и прими свою смерть».
И тогда я — с ликованием в сердце — вышел, ощетинившись, из пещеры. И увидев мои вбирающие воздух ноздри, мои выгнутые клыки и красные, налитые яростью глаза, волки обратились вспять. Они бежали, скуля, в безумии от ужаса, и я преследовал их по пятам, прыгая словно дикая кошка, с силой великана, с яростью дьявола, с безумной, ликующей жаждой жизни — убийца, боец, вепрь, которому не было равных.
И я стал вождем кабанов во всей Ирландии.
Когда бы ни обратился я к своим племенам, я видел любовь и покорность; когда бы ни появился среди чужаков — они бежали от меня в страхе. О, как страшились меня волки в ту пору — и огромный, угрюмый медведь трусливо ковылял на тяжелых лапах. Я набрасывался на него во главе своего войска и перекатывал с одного бока на другой… Но не так легко убить медведя — жизнь глубоко запрятана под его вонючей кожей: он поднимался и бежал, я снова сбивал его с ног — и он снова бежал, слепой от боли, натыкаясь на деревья и камни. Ни когтя не смел он обнажить, ни зуба, покуда бежал он, плача как младенец — или покуда ноздри мои выдыхали воздух прямо подле его рта, и я рычал на него, а он стоял недвижимо.
Я бросал вызов всему живому. Всем существам — кроме одного. Ибо люди вновь населили Ирландию — то был Семион, сын Стариаха, и народ его, от которых ведут свой род племена Домнан, и Фир Болэг, и Гальуин. За ними я не охотился — и когда они гнались за мною, я бежал.
Часто, по зову памяти, что жила в моем сердце, приходил я на их поля, дабы увидеть их. И говорил я сам в себе с горечью: «Когда люди Партолона собирались на совет, они обращались ко мне. Сладок был голос мой для всякого, кто слышал его, и мудрыми были мои слова. Глаза женщин сияли, и теплыми были их взгляды, обращенные на меня. Когда-то все любили песнь того, кто ныне странствует по лесу с клыкастым племенем».
Глава VIII
И вот старость подступила ко мне. Усталость прокралась в мои члены, и тоска — в мою душу. Я вернулся в свою пещеру в Ульстере и уснул в ней, и увидел сон — и превратился в ястреба.
Я оставил землю. Ласковый воздух был моей стихией, и мой зоркий глаз видел все, что творилось на сотни миль вокруг. Я мог парить — и падать вниз камнем; я мог зависать в воздухе недвижимо, подобно утесу над пропастью. Я жил в радости и спал в мире, и я познал сполна всю радость бытия.
В то время Беотах, сын Иарбонеля Пророка, и люди его пришли в Ирландию, и была великая битва между ними и потомками Семиона. Долго я парил в воздухе над полем той битвы, и я видел всякое копье, и как метали его — и всякий камень, что был пущен из пращи; я видел, как поднимались и опускались мечи — и как щиты воинов сверкали на солнце… И я видел, что победа была за народом Иарбонеля. От тех людей ведут свой род Туата Де Даннан и народ Анде — происхождение их давно позабыто, но ученые мужи говорят, что пришли они с небес, ибо велика была их мудрость и владение искусствами.
То были боги — жители Зачарованной Страны.
Долгие годы я был ястребом. И был мне знаком всякий холм и ручей, и каждое поле и луг Ирландии. Я знал очертания утесов и берега морского, я знал, какой была всякая местность под солнцем или под луной. И я по-прежнему был ястребом, когда Туата Де Даннан оставили землю и поселились в холмах — ибо сыновья Миля завладели Ирландией, одолев их воинство и разрушив их чары. И от них ведут свой род все, живущие ныне в Эйре.
И вот я сделался стар, и в своей пещере в Ульстере я вновь увидел сон, и превратился в лосося. Во сне моем изумрудные воды моря сомкнулись надо мной, так что я тонул, но не погиб — ибо проснулся я в глубоких водах, и был тем, кем стал во сне.
Я был человеком, оленем, вепрем и птицей — а теперь я стал рыбой. Во всех своих превращениях я ощущал радость и полноту бытия — но в воде радость моя была полнее, сама жизнь была полнее. Ибо на суше всегда было что-то обременяющее и создающее препятствия: подобно рукам, что свисают по бокам у человека, и которыми разум его должен управлять. У оленя же есть ноги, которые нужно сгибать для сна и распрямлять для бега; у птицы есть крылья, которые нужно расправлять и складывать, и чистить перья, и заботиться о них. Но рыба — единое тело, совершенное, от головы до хвоста — не отягощенное ничем. Она способна повернуться одним лишь изгибом тела, и плыть вверх, и вниз и вперед, совершив одно лишь движение.
Как плыл я сквозь нежные воды — как полна была моя радость в мире, где все было гладким — в стихии, которая не дает кануть вниз, но расступается, когда ты летишь вперед. Ибо человек или олень, оступившись, могут упасть, разбившись на дне ущелья; ястреб, усталый, с отяжелевшими крыльями, преследуемый бурей в темноте ночи может погибнуть, разбившись о ствол дерева. Но дом лосося — море, и вода хранит всех ее обитателей.
Глава IX
Я стал королем лососей, и во главе своих соплеменников я странствовал по океанам мира. Зеленые и пурпурные дали расстилались подо мной — и залитые солнцем, изумрудно-золотые пространства надо мною. Порой я плыл в янтарных водах, сам в одеянии янтарном и золотом; порой я плыл в сиянии голубого света, и чешуя моя отражала его, и я был подобен живому драгоценному камню; а порой я оказывался в иссиня-черной тьме, пронизанной серебряными нитями света, — и я плыл, сияя — чудо из чудес в морском мире…
Я видел чудовищ окраинных морей — медленно извиваясь, они проплывали мимо меня; я видел длинныx гладких хищников, чья пасть была полна зубов; и внизу под собою, где воды мрака опускались в еще большую тьму, я видел живые спутанные клубки змей, которые скручивались и распрямлялись, устремляясь в самые темные ложбины и ущелья морского дна, куда даже лососям нет пути.
