Туве Янссон - Филифьонка, которая верила в катастрофы
Она подняла телефонную трубку, чтобы позвонить Гафсе и сказать ей… ну да, сказать такое, что навсегда пришлепнуло бы Гафсу к стенке. Что-нибудь торжествующее и успокоительное.
Но телефонные провода тоже сдуло ветром.
Филифьонка ничего не слышала, кроме рева бури и грохота съезжавшей с крыши черепицы.
«Если я поднимусь на чердак, ветром сдует крышу, — подумала она. — А если спущусь в погреб, на меня обрушится весь дом. Так всегда бывает, когда что-нибудь случается».
Схватив фарфорового котенка, она крепко прижала его к груди. Внезапно ветром рвануло окно, и по полу вихрем закружились осколки стекла. Потоки дождя заливали мебель красного дерева, а красивый гипсовый хемуль сорвался с пьедестала и разбился вдребезги.
С ужасным грохотом и звоном рухнула на пол огромная хрустальная люстра, доставшаяся ей от дядюшки, маминого брата. Филифьонка услышала, как рыдают и жалуются ее вещи, увидела, как мелькает в разбитом зеркале ее собственная бледная мордочка, и, не задумываясь, ринулась к окну и выпрыгнула из него.
И вот она сидит на песке. Теплый дождик омывает ее лицо, а платье, точно парус, хлопает и развевается вокруг.
Она крепко зажмурилась, поняв, что теперь она — в самом центре опасности и совершенно беспомощна.
Шторм уходил все дальше и дальше, он бушевал, решительный и уверенный. Но все самые страшные звуки стихли. Стихло все, что выло, хрустело, разбивалось вдребезги раскалывалось на части, падало и рвалось. Опасность таилась в самом доме, а вовсе не где-то на воле.
Филифьонка осторожно вдохнула едкий запах водорослей и открыла глаза.
Мрак уже не был так беспросветно-черен, как в гостиной.
Волны медленно бились о берег, плыли мимо нее все дальше и дальше за песчаные дюны, исчезая вдали, у самого горизонта, и снова возвращаясь назад. А спокойные лучи маяка свершали свои медленный круговорот в ночи, неусыпно следя за штормом.
«Никогда раньше я не бывала ночью одна вне дома, — подумала Филифьонка. — Знала бы мама!..»
Она поползла вниз по береговому откосу навстречу ветру — чтобы как можно дальше уйти от дома хемуля, — все еще держа в лапке фарфорового котенка. Ее немного утешало то, что она может хоть кого-то опекать и защищать.
Море стало белым от пены, ветер резкими порывами налетал на соленые гребни волн, и они взлетали над берегом как столбы дыма.
В доме за ее спиной что-то грохнуло, но Филифьонка даже не оглянулась. Она сидела, скрючившись, за громадным камнем и широко открытыми глазами смотрела в ночь. Она больше не мерзла. Самое поразительное было то, что она вдруг почувствовала себя в абсолютной безопасности. Ощущение было для Филифьонки совершенно необычным и показалось ей чарующе прекрасным. Да и о чем, собственно говоря, беспокоиться? Ведь катастрофа уже разразилась. К утру шторм утих. Филифьонка едва обратила на это внимание, она сидела, размышляя о самой себе, о своих личных катастрофах, о своей мебели, и думала: как же ей теперь все о устроить по-настоящему? Собственно говоря, ничего ведь не произошло, просто ветром сдуло дымовую трубу.
Но в глубине души Филифьонка чувствовала, что это — самое важное событие, которое случилось в ее жизни. Оно потрясло и совершенно перевернуло все ее существо. Она не знала, как поступить, чтобы снова вернуться в обычную колею.
Она думала, что прежней Филифьонки уже не существует, и даже не была уверена в том, что желает ее возвращения. Ну а все, чем владела прежняя Филифьонка?
А все, что разбилось, покрылось сажей, треснуло и промокло насквозь? Подумать только, недели напролет восстанавливать все это, клеить, чинить да разыскивать затерявшиеся обломки и осколки…
Стирать, и гладить, и красить, и огорчаться оттого, что некоторые вещи починить невозможно. И постоянно помнить, что непременно остались кое-где трещины и щели и что раньше все было гораздо лучше… О нет! А потом выставить всю эту нищенскую дребедень, как и раньше, в мрачной комнате и по-прежнему думать, что это и есть настоящий домашний уют…
— Нет, этого я делать не стану! — воскликнула Филифьонка и поднялась на ноги. Они у нее совершенно затекли и застыли. — Если я попытаюсь сделать все точно так же, как прежде, я и сама стану прежней. Я снова стану бояться… Я чувствую это. Тогда за мной снова тайком прокрадутся циклоны, ураганы и тайфуны…
Она впервые внимательно посмотрела на дом хемуля. Он стоял на месте. Все, что разбилось, было в доме и ждало, когда она им займется и позаботится обо всем.
Никогда еще ни одна подлинная филифьонка не бросила бы свою прекрасную, унаследованную мебель на произвол судьбы…
— Мама наверняка сказала бы: на свете существует нечто, имя которому долг, — пробормотала Филифьонка.
Уже наступило утро.
Восточная часть горизонта ждала восхода солнца. Над морем проносились робкие порывы ветра, а небо было покрыто тучами, которые забыла прихватить с собой буря. Раздалось несколько слабых раскатов грома.
Погода была неспокойная, и волны не знали, чего хотят. Филифьонка заколебалась.
И тут вдруг она увидала смерч.
Он был совершенно не похож на ее личный, воображаемый смерч — черный, блестящий водяной столб. Это был настоящий смерч, сотворенный природой, — клубящаяся светлая туча, которая сворачивалась книзу в гигантскую спираль. А в том месте, где вода поднималась из моря, чтобы встретиться со смерчем, спираль была белая как мел.
Смерч не ревел, не буйствовал. Тихо и молчаливо двигался он к берегу, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, а восходящее солнце окрашивало его багрянцем. Бесконечно высокий, огромный, он неистово вращался, все приближаясь и приближаясь.
Филифьонка не могла шевельнуться. Она стояла молча, совершенно тихо, гладя фарфорового котенка, и думала: «О моя прекрасная, чудесная личная катастрофа!..»
Смерч продвигался над берегом, совсем близко от Филифьонки. Белый вихрь — теперь уже песчаный столб — величественно скользнул мимо нее и очень спокойно, легко поднял ввысь крышу дома хемуля. Филифьонка увидела, как крыша поднялась, взлетела и исчезла. Она увидела и свою мебель, вихрем взметнувшуюся вверх и исчезнувшую вдали. Она увидела, как все, что украшало ее дом, взлетело в небо: подносы, скатерти, семейные фотографии, и грелки для чайника, и бабушкин серебряный сливочник, и памятные изречения, вышитые шелком и серебром, — все, все, все! И она с восторгом подумала: «О, как прекрасно! Как могу я, бедная маленькая Филифьонка, противиться великим силам природы?! Что еще можно сделать после всего, что произошло! Все вычищено и выметено до основания!»
Смерч торжественно прошествовал над землей, становясь все уже и уже, а потом лопнул и растворился в воздухе. Он был больше не нужен.
Филифьонка глубоко вздохнула.
— Я больше никогда не стану бояться, — сказала она себе. — Теперь я вольная птица. Теперь я могу делать все, что хочу.
Она поставила котенка на камень. Одно ушко у него непонятно когда, видимо ночью, отбилось, а на мордочке появились жирные пятна, из-за чего она приобрела совершенно новое выражение, чуть хитроватое и дерзкое.
Солнце поднялось. Филифьонка спустилась к берегу на мокрый песок. Там валялся ее коврик. Море разукрасило его ракушками и водорослями, и ни один коврик в мире никогда не был так тщательно выстиран. Филифьонка хихикнула. Взяв коврик обеими лапками, она потянула его за собой в воду.
Она нырнула в большую зеленую волну, уселась на коврик и поплыла прямо в шипящую белую пену, а потом снова нырнула на самое дно. Над ней одна за другой катились прозрачно-зеленые волны. И Филифьонка снова поднялась на поверхность — к земле и к солнцу. Она отплевывалась, и хохотала, и кричала, и плясала со своим ковриком в волнах.
Никогда за всю жизнь ей не было так весело!
Гафсе пришлось довольно долго кричать, прежде чем Филифьонка ее заметила.
— Это ужасно! — кричала Гафса. — Милая, добрая, бедная фру Филифьонка!
— Доброе утро! — поздоровалась Филифьонка, вытаскивая коврик на берег. — Как поживаете?
— Я вне себя, — разразилась Гафса. — И я все время думала только о вас! Какая ночь! Я видела этот смерч, я видела, как он появился. Ведь это же настоящая катастрофа!
— Какая катастрофа? — невинно спросила Филифьонка.
— Вы были правы, ах, как вы были правы, — сокрушалась Гафса. — Вы ведь говорили, что будет катастрофа. Подумать только, все ваши прекрасные вещи!.. Весь ваш прекрасный дом!.. Я всю ночь пыталась вам дозвониться, я так беспокоилась, но телефонные провода сдуло ветром…
— Как мило с вашей стороны! — сказала Филифьонка, выжимая воду из шапочки. — Но на самом деле это было совершенно лишнее. Вы ведь знаете, что, когда полощешь ковры, надо всего-навсего подлить в воду немного уксуса и тогда их цвет совершенно не изменится! И вовсе незачем беспокоиться!
