Элинор Фарджон - Дубравия
Как и прежде, сюда был отправлен гонец, чтобы возвестить прибытие Короля Трудландии, и, как и прежде, никто его не встречал.
Город был погружен в безмолвие, жалюзи на всех окнах были спущены, на улицах — ни души. Однако спрашивать дорогу было не нужно: дворец, выстроенный из отполированного золота, с золотыми куполами и шпилями, сверкавший ярче солнца, был виден издалека. Конь Короля из последних сил дотащился до ворот и рухнул на землю. Юный Король лишь с большим трудом слез — верней, свалился — с седла и велел жирному привратнику, стоявшему в парадных дверях, доложить о себе. Привратник только зевнул, словно не слышал, так что Джону пришлось самому искать дорогу к Тронному Залу. Там, в великолепных золотых креслах, полулежал полусонный Король Южной Долинии, а у его ног, откинувшись на груду золотых подушек, полусидела Принцесса. По всей комнате на позолоченных оттоманках с горами подушек отдыхали в ленивых позах придворные. На всех них были золототканые одежды, и Джон с трудом мог разобрать в этих беспорядочных кучах, где люди и где подушки. Но насчет самого Короля у него не возникло никаких сомнений, да и насчет его прекрасной дочери тоже. И она действительно прекрасна, подумал Джон, только уж очень толста. А ее отец был еще толще. Когда Джон приблизился, он улыбнулся медленной, сонной, сладкой улыбкой, но произнести хоть одно слово не взял на себя труда.
— Я явился, чтобы сделать предложение вашей дочери, — пробормотал Джон.
Улыбка Короля сделалась еще более сладкой и сонной, словно он хотел сказать: «Дело твое». И так как все, по-видимому, ждали, что он сделает, то Джон решил поскорее приступить к делу. Но у него иссякли последние слова и силы, и в отчаянии Джон решил прочитать свое утерянное стихотворение: без сомнения, оно тронет сердце Принцессы. У него мутилось в глазах, но наконец он припомнил, как казалось ему, все от начала до конца, и, упав на колени перед полулежащей Принцессой, юный Король прожурчал:
Ты сала жирнее,
Ты таешь от зноя,
Меня ты смущаешь
Своей толщиною.
Все мужество может
Растаять сейчас…
Я очень надеюсь
На твердый отказ.
Принцесса зевнула ему в лицо.
Так как за этим ничего не последовало, Джон поднялся с колен, выбрался из дворца, поставил своего коня на все четыре копыта, взобрался кое-как ему на спину и медленной иноходью потрюхал в Трудландию. «Боюсь, что это было не совсем то стихотворение», — говорил он себе несколько раз по пути.
Министры ждали его в нетерпении.
— Ну как, столковались вы с Принцессой Южной Долинии? — спросили они.
— Разумеется, — сказал Джон. Министры засияли от удовольствия.
— Когда же она станет вашей супругой?
— Никогда, — сказал Джон и пошел наверх, к себе в комнату, и позвал Селину, чтобы она принесла ему холодный апельсиновый сок. Она была мастерица его готовить, и вскоре уже перед Королем стоял высокий бокал с соломинкой, а сверху прыгал оранжевый шарик льда. Пока он потягивал сок, Селина спросила:
— Ну как, поладили вы с Принцессой Юга?
— Нет, — сказал Джон.
— Не пришлись ей по вкусу, да?
— Не забывайтесь, Селина.
— Извольте. Больше вам ничего не надо?
— Надо. Завтра я еду свататься к Принцессе Восточной Болотии.
— Тогда вам понадобятся галоши и макинтош, — сказала Селина, беря дорожный баул и намереваясь его унести.
— Погодите, Селина, — сказал Король. Селина остановилась.
— Куда вы деваете то, что находите у меня в мусорной корзинке?
— В мусорную яму, — сказала Селина.
— А на этой неделе вывозили мусор?
— Я специально послала за мусорщиком, — сказала Селина, — там набралось до самого верха.
Ее ответ так раздосадовал Короля, что, когда она зашла и сказала, что в ванной комнате все приготовлено и он может пойти и принять прохладный душ, он стал барабанить пальцами по стеклу, стоя к ней спиной и напевая песенку, словно ее вообще не было в комнате.
VПоездка в Восточную Болотию сильно отличалась от поездки в Северную Нагорию и Южную Долинию. Чем ближе туда подъезжал Король, тем громче завывал и резче сек ему лицо ветер, чуть не сдувая его с коня. По правде говоря, Джону казалось, что тут собрались ветры со всех концов света, и все они разом, что есть духу, дуют и воют, хлещут и бьют, ревут и свистят. Они сталкивали друг с другом ветки деревьев, сшибали наземь столбы и тумбы. В ушах Джона стоял такой звон и грохот, ему с таким трудом удавалось удерживать на голове шляпу и самому удерживаться в седле, что было не до окрестных красот. Но то, что кругом сыро и мрачно, а город, построенный из серого камня, на редкость безобразен, он все же разглядел.
«Да, это местечко не назовешь тихим», — сказал себе Джон, припоминая безмолвие Севера и сонливую истому Юга; и он был совершенно прав. Горожане как оголтелые носились взад-вперед по улицам, вокруг кипела и бурлила жизнь: окна дребезжали, двери хлопали, собаки лаяли, повозки грохотали, люди, с топаньем бежавшие по своим делам, орали во все горло.
«Интересно, здесь хоть меня ждут?» — подумал Джон, — ведь, как и прежде, до него сюда прибыл гонец, — и с удовлетворением увидел, что, когда он приблизился ко дворцу, построенному из серых гранитных глыб, двери распахнулись и навстречу ему устремилась толпа. Впереди всех мчалась девушка с развевающимися волосами, в короткой юбке и с клюшкой в руке. Она подскочила к Королю, схватила коня за гриву и закричала:
— Ты умеешь играть в болотный хоккей?
Не успел Джон ответить, как она выкрикнула:
— Нам не хватает одного игрока! Пошли! — и стащила его на землю. В руки ему сунули клюшку, и не успел он оглянуться, как очутился — не по своей воле — на огромном открытом поле позади дворца, по щиколотку в грязи. Поле это было на краю обрыва: внизу хлестали о скалы холодные, серые, злые волны, а наверху не менее яростно хлестал людей ветер.
Игра началась, но в чем она заключалась и на чьей стороне он играл, Джон так никогда и не узнал: час напролет его бил по щекам ветер, дубасили по ногам клюшки, кололи лицо холодные соленые брызги. Ему орали в уши, яростно швыряли его туда и сюда, заляпывали от макушки до пят грязью. Наконец игра, по-видимому, закончилась. Джон в изнеможении опустился на землю. Но отдохнуть ему не удалось: та же девушка ткнула его кулаком в спину и сказала:
— Вставай! Ты кто?
— Король Трудландии, — собрав последние силы, ответил Джон.
— Подумать только! И зачем же ты сюда пожаловал?
— Предложить свою руку Принцессе.
— Вот оно что! Валяй!
— Неужели вы и есть… — еле вымолвил юный Король.
— Вот именно. Почему бы и нет! Ну, не тяни резину!
Джон сделал отчаянную попытку собраться с мыслями и отыскать в памяти утерянное стихотворение, но из уст его, обгоняя друг друга, вылетели такие слова:
Ты грома грознее,
Ты злее горчицы,
Такой уродилась —
Чего тут стыдиться.
Но я-то — другой,
Мне себя не сломить,
Я очень надеюсь
Отвергнутым быть.
— Это уж из рук вон! — взревела Принцесса и, подняв клюшку высоко над головой, ринулась на Короля. За ней следом бежали негодующие придворные, каждый с поднятой клюшкой. Джон кинул один взгляд на перепачканную буйную ораву и бросился наутек. Лишь чудом успел он взобраться на спину коня и пустить его в галоп, прежде чем на него обрушились их клюшки. Джон летел во весь мах, пока крики восточноболотцев не стихли вдали, а постепенно стих и ветер, и вскоре измученный и грязный юный Король подъехал к своим собственным дверям и перевел наконец дух. Министры поджидали его на парадной лестнице.
— Приветствуем вас, сир! — вскричали они. — Ну как, ударили вы по рукам с Принцессой Восточной Болотии?
— Еще как! — отдуваясь, сказал Король. Министры заплясали от радости.
— И когда же она назовет счастливый день?
— Никогда! — заорал Джон; он кинулся наверх, к себе в комнату, и громко позвал Селину, и велел ей расстелить постель. Она давно набила себе в этом руку, и вскоре уже постель была готова и манила его лечь и отдохнуть. Доставая шлафрок и шлепанцы, Селина спросила:
— Ну, что вы думаете о Принцессе Востока?
— Ничего не думаю, — огрызнулся Джон.
— Не пришлись ей ко двору, да?
— Вы опять забываетесь, Селина. Помолчите.
— Извольте. Больше ничего не желаете?
— Желаю, — сказал Джон. — Еще как желаю. Ничего другого не желаю, только…
— Только что?
— Только мое стихотворение.
— Ваше стихотворение? Тот стишок, что ли?
— Вот-вот.
