Такэдзи Хирацука - Папа большой, я маленький
Кот Няо, попугай Пэтяко и заяц Мимисукэ подошли к двери, за которой заперлась Маленькая старушка, и постучали.
— Бабушка! Открой дверь. Мы пришли извиняться.
Но старушка не открыла им и ничего не ответила.
— Что же делать? — сказал Няо. — Как выпросить прощения у старушки. А что, если мы споём ей песню и спляшем? Она подумает: «Что это там?» Выглянет в щёлку, а мы тут и попросим прощения.
И они принялись плясать и петь перед дверью. Но Маленькая старушка всё равно не открыла им. Может, она так рассердилась, что заболела? Нет. Она слышала, о чём говорили друзья, и тихо посмеивалась за дверью:
— Я уже не сержусь, но немного подожду открывать. Пусть думают, что я сердита на них.
Кот Няо, попугай Пэтяко и заяц Мимисукэ устали петь и плясать и забарабанили в дверь, громко распевая:
— Перестань сердиться,
Грозно хмурить лоб.
Будешь некрасивой,
Сморщенной, как боб.
Друзья пели так весело, что Маленькая старушка не утерпела и засмеялась.
VIII
— И вправду сердиться нехорошо, — сказала она. — Давайте помиримся. Входи, Няо, входи, Пэтяко, входи, Мимисукэ!
— Но как же мы войдём? Дверь-то заперта, — сказал Няо.
— Ах да! Я же забыла открыть дверь.
И старушка хотела было повернуть ключ, но он не поворачивался.
— Не открывается… Странно!
Старушка изо всех сил дёргала за ручку, стучала по двери, но дверь не отворялась.
Няо, Пэтяко и Мимисукэ не могли понять, в чём дело.
— Открывай же, бабушка! Мы устали ждать! — шумели они за дверью.
Маленькая старушка просто не знала, что ей делать.
— Няо! — крикнула она. — Сбегай, позвони дятлу Кицуцукэ. Пусть придёт поскорее и исправит замок.
— А кто такой дятел Кицуцукэ? — спросил кот Няо.
— А это такая птица с длинным клювом. Она живёт в лесу и всё время долбит по дереву клювом.
Няо и Пэтяко быстро позвонили дятлу Кицуцукэ.
Пришёл Кицуцукэ, засунул длинный клюв в замочную скважину, стал стучать.
Стучал, стучал, замок не открывается.
— Странно! Заболел, наверно, замок. Надо врача позвать, — сказал он и ушёл домой.
IX— Бегите скорее за врачом! — вскричала в нетерпении старушка.
Заяц Мимисукэ побежал за врачом. Пришёл врач Сова.
— Где больной? — врач Сова обвёл всех большими круглыми глазами.
— Болен замок моей комнаты. Никак не открывается, — сказала старушка из-за двери.
— Вот как! Замок болен?! — удивился врач Сова. Он достал из сумки шприц для уколов и сказал: — Сейчас сделаем укол замку.
Сова засунул острый шприц в замочную скважину.
— Ай! Больно! — завопила старушка.
Вот так чудеса! Делали укол замку, а больно старушке. Отчего бы это?
— Понятно, — сказал врач Сова. — Болен не замок, а вы, Маленькая старушка.
— Я?! Как это так? — изумилась старушка.
— Да, вы очень тяжело больны. И болезнь ваша перешла на замок. Вы заперли в сундук интересные сказки и не выпускаете их, не так ли? Вот тут-то и кроется причина вашего недуга. Детям нужно рассказывать много-много разных сказок. Откройте ваш сундук и выпустите оттуда все сказки. Вам сразу станет легче, и дверь сама собой откроется.
X
— Да, я и вправду виновата, — призналась Маленькая старушка. — Сейчас открою «Сундук сказок».
Она взяла ключ и открыла сундук. Потом подняла крышку… И что бы вы думали?
Из чудесного сундука поднялся белый дымок, а вместе с ним выскочили на волю всевозможные сказки.
Дверь в комнату старушки сама по себе отворилась, и кот Няо, попугай Пэтяко и заяц Мимисукэ вбежали в комнату.
Какие же сказки были в «Сундуке сказок»? О, всякие, разные и великое множество. Начнёшь рассказывать, конца-краю не будет.
Так что послушаем их в другой раз.
А сказка про Маленькую старушку на этом кончается.
ПАПА большой, Я маленький
Повесть
ПАПА, МАМА И Я
апа выше меня на пятьдесят пять и восемь десятых сантиметра. Стало быть, я ниже папы на пятьдесят пять и восемь десятых сантиметра. Значит, мы видим предметы с разной высоты.
— Однако лёжа мы видим всё одинаково, малыш, — говорит папа.
Мы часто разговариваем с папой, развалясь на татами[2].
Это самое любимое моё занятие. Иногда мы беседуем с ним, лёжа на лужайке в парке, а то в садике на крыше универмага. Однако в Токио негде особенно поговорить лёжа, поэтому мы обычно располагаемся на татами в комнате или на веранде своего дома и болтаем о всякой всячине. Бывает, нам достаётся за это от мамы.
— Вы что, крокодилы, что ли? Всё время валяетесь на полу. Прибрались бы лучше в комнате!
— Сердится! — хихикаем мы с папой.
Я очень люблю, когда папа смеётся.
— А что, лежать приятно, — говорит папа. — И львы, и тигры, и лисы, и мыши — все ходят на четвереньках. Это всё равно что ходить лёжа. Поэтому зверям наплевать, высокого они роста или низкого.
— А червякам?
— И червякам наплевать. Змеи, дождевые черви и слизняки вовсе не захотели иметь ног и живут себе лёжа.
— А птицы, папа?
— Птицы? Они глупые. Стали на двух ногах ходить. Никакого тебе покою. Прыгали, прыгали да и поднялись в небо.
— Выходит, и люди глупые?
— Пока да. Были бы умными, войн не было бы. Так что людям ещё учиться надо.
— Чему?
— Мирно лежать.
— Сначала дело делать надо, а потом уж лежать, — смеясь говорит мама. Она в соседней комнате. — Ну-ка, займитесь делом оба, и папа, и ты, малыш.
Моё дело читать книги. У папы другие дела. Например, надеть на обе руки моток ниток и сидеть смирно, пока мама сматывает нитки в клубок.
Однако это не только папино занятие. Иногда и мне достаётся держать моток. Чаще всего папе поручают вешать полки, чинить рамки картин, менять лампочки, когда они перегорают…
— Плохо быть длинным, — жалуется папа.
— Нет, папа, коротышкам гораздо хуже. Когда помогаешь что-нибудь нести, всегда конец достаётся. А нижний край тяжелее верхнего.
— Легче всего маме: она не низкая и не высокая, — говорит папа.
— Поэтому маме и приходится делать всё остальное, — смеётся мама.
С ВОРОБЬЕМ НАПЕРЕГОНКИ— Ну, я пошёл!
Каждое утро мы с папой уходим — он на службу, я в школу.
«Ну» он выкрикивает, когда суёт ногу в ботинок. «Я» — когда выскакивает за порог. «Пошёл» — когда бежит к остановке. До чего же папа быстро бегает! Рраз — и там.
Зато с работы он возвращается медленно-медленно.
Туда посмотрит, сюда поглядит, остановится и выпустит струйку дыма в небо. Не спешит.
— А вот и я! Возьми-ка, малыш, подарок, — сказал он на днях, придя домой.
В носовом платке что-то топорщилось.
— Разверни-ка!
— Ой! Воробей! Мама! Иди скорее, взгляни — папа воробышка принёс.
В платке, нахохлившись, сидел воробей.
— Он, кажется, ранен, — сказала мама, заглянув в платок.
— На перекрёстке нашёл, недалеко от нашей фирмы.
— Правда, папа?
— Ну да. Смотрю: лежит под деревом и подмаргивает мне: помоги, мол, дяденька, ты такой большой и сильный.
У воробышка была ранена нога. Он стал пить из тарелки, свалился прямо в воду и намок. Однако не испугался, а, наоборот, ободрился и захлопал крылышками.
— Выпусти его…
— Не надо, папа. Пусть переночует у нас. Я возьму его к себе в постель, обниму, и мы будем спать вместе.
— Нет, нет. Поместим его поближе к окну. Ты очень ворочаешься. Ещё задавать. Да и воробей тоже неспокойно спит, — сказала мама и положила воробья в картонную коробку на ворох ниток, чтобы ему было тепло.
В ту ночь я видел удивительный сон. Мы с воробышком играли в догонялки.
«Ну… я… полетел!..» — крикнул воробей и упорхнул.
Не успел я выскочить из дому, а он уже на остановке.
«Ох и шустрый воробей! Как папа», — подумал я и проснулся.
— Мама! А где воробей?
— Улетел рано утром.
— Здорово они ворочаются во сне, эти воробьи, — сказал папа. — Разбросал все нитки из коробки и улетел.
Папа засмеялся, а глаза у него были такие славные, как у воробья.
«Что большой, что маленький — никакой разницы», — подумал я.
ИГРА В ВАЖНЫЕ ЛЮДИКогда папа лежит рядом со мной на татами, мы с ним вроде бы одинаковые. Будто товарищи. Но когда папа не в духе, он совсем другой. Смотрит на меня свысока и молчит. Такой большой и непонятный.
— Я сегодня не в духе. Ничего тебе рассказывать не буду, — говорит он.
Тогда я иду к маме.
— Что это с папой? — спрашиваю я. — Вы поссорились?
