Станислав Брейэр - Город в капле и другие сказки
А утром он проснулся рано-рано и побежал к ветеринаровой избе, да ещё не добежав, кричит:
– Дядя Степаныч! Живой? Оленёнок!
– Живой, – улыбнулся сонный Степаныч. Он из-за оленёнка всю ночь не спал, выхаживал. – Теперь будет жить. Так что бери его домой, корми из сосочки парным молоком – и вырастет у тебя настоящий олень. – Дал ветеринар Диме бутылочку с соской и сказал: – А я теперь досыпать буду…
Живёт в деревне, что у заповедного леса, мальчик Дима, а у него настоящий олень, и рога у оленя будто ветви. В этих рогах внутри кровь течёт, и они тёплые.
Олень Диму в лес на себе возит, а все зверушки, птицы и прохожие добрые люди, увидев такую картину, радуются в удивлении.
Какой национальности облака?
Небо ясное! Трава зелёная и пахнет хорошо! И мальчики вышли во двор.
– Я с тобой больше не играю, – вдруг заявил первый.
– Почему? – удивился второй.
– Ты – плохой национальности. Не нашей. Мне всё про вас родители рассказали.
– И играй сам со своей национальностью, – обиделся второй.
Тут кузнечик – прыг, прыг в траве. И первый его поймал.
– Я его поймал, – сказал первый. – Он будет нашей национальности.
Второй поймал другого кузнечика:
– А этот не вашей. Он нашей национальности.
– А эта лягушка – нашей национальности, – первый схватил лягушку, она лапками задрыгала со страху.
Подошла девочка, засмеялась:
– Вы чего?
– А этот жук – нашей национальности, – продолжал делить мир первый.
Девочке тоже стало интересно, она тоже кое-кого поймала:
– А вот – наш! Хороший, поглядите! И тот, который бежит, тоже наш, а не ваш, и не ваш! И вот, вот это облако, – прекрасное облако летело над землёй, – нашей национальности!
Мальчики изумились такому нахальству. Не поймала, а уже говорит, что её.
– Ну а вон то – моё облако, нашей национальности то есть, – назначил первый.
– А то нашей! И то нашей! Нашей – два облака, а вашей только одно! – кричал второй первому. – Ха-ха!
– А тогда!.. А тогда, – закричала девочка, – вот те все остальные облака и тучки – нашей национальности, а не вашей и не вашей! Ха-ха-ха!..
– А ты, собственно, – разозлился первый, – какой национальности будешь?
– Да! Какой? – поддержал второй.
Неожиданно у девочки глаза заплакали маленьким дождиком. Ей родители строго запретили говорить, какой она национальности, потому что могут не понять.
А тут с неба из тучки настоящий дождь пошёл.
– Моя! Моя! – начали дети ловить дождинки. Руками и ртом.
– Ой! – сказал первый. Это ему в глаз попала большая капля. Он закрыл глаз рукой.
Все трое спрятались под огромный лопух. Под ним дождя нет.
– Их же всех не переловишь, – сообразил первый. – Боли-и-ит!.. И как нам теперь быть?
– Дай, подую, – предложила девочка и подула на глаз. – Полегчало?
А потом и второй подул.
Дождь уютно шлёпал о лопушиный лист. Из карманов стали вылезать лягушки, насекомые и ещё кое-кто. И скорей прочь!
– Чепуха какая-то, – сказал первый. – Мы зачем мир делили?
– Сам начал, – ответил второй. – Ты только не обижайся, но так тебе и надо.
Тот сказал:
– Я больше мир делить не буду.
– И я не буду больше, – сказал второй. – Что мне, заняться нечем, что ли?
– Хороший дождь, – улыбнулась девочка. – Он пахнет хорошо. Он весь мир умоет-умоет, и всё заблестит как новенькое.
– Кап, кап, – капает дождь на лопух. А дети сидят задумчивые, мирные. И слушают музыку. Прекрасную детскую музыку: кап, кап!..
Степан из клёна
Тёмной ночью, холодной ночью – на могучем клёне посреди степи листья шуршат, а ветви скрипят, будто стихи говорят. Вот шёл тогда по степи Стёпушка-сирота, которому не было в огромном мире ни тепла, ни ласки, ни приюта.
Заметил его могучий клён – и раскрылся. Мальчик в кленовую дверцу вошёл, а клён закрылся.
– Не снится ли мне? – удивился маленький путник. – Тут кленовая комнатка! Вот из кленового пола растут кленовый столик со стульчиком, а на столе кленовая миска со свежим хлебом и кленовая кружка с кленовым сладким соком. А вот и кроватка мне по росту – над ней у изголовья Спаситель с иконы мне улыбается, и лампадка горит. Вроде огонёк маленький, а свет от него большой, и светло тут. И кленовым запахом пахнет…
Наелся Стёпушка (от того хлеба, сколько ни отламывай, а меньше не становится), напился из кружки (а в той кружке соку не убывает, сколько ни пей). И уснул мирным сном на кроватке.
С той поры зажил он хорошо. На том клёне летом и зимой прекрасные птицы поют – радуют Стёпушку. А он то в кленовой комнатке, а то по степи бродит, смотрит, где какие травы и кусты, да где животные обитают. Его дикие волки не трогают.
Так день за днём, а год за годом. Вот подрос Стёпушка, и стала ему кроватка маловата, и в кленовой комнатке тесновато ему стало.
Взял он топор и стал изнутри стены обтёсывать, жильё своё расширять.
– Клён-то толстенный, ему ничего плохого не будет, – сказал Стёпушка. А деревянную кроватку выбросил, чтобы места не занимала.
А вот ещё время прошло, ещё больше подрос Степан, и стало ему опять тесно. И опять он расширил топором кленовую комнатку.
Да потом ещё, да ещё расширял.
Терпел могучий клён, из последних сил прекрасными листами зеленел. Только стал Степан замечать, что раз от разу – хлеб в миске всё черствей; а соку в кружке раньше было всегда до краёв, сколько ни пей, а потом всё меньше, меньше – а теперь вовсе на донышке. И не такой он сладкий…
И наконец засох огромный клён. Птицы улетели и больше не пели Стёпушке. И хлеб на столе стал сухим, да кружка опустела. А Спаситель с иконы давно не улыбается, а смотрит на Степана с большой грустью и жалостью. И лампадка хоть горит, да почти не светит.
Заплакал тогда Степан, стал прощения молить у Спасителя. Потом вышел из сухого дерева, отправился в город к начальнику всех лесов и степей, упросил назначить его, Степана, смотрителем в той степи, где его клён стоит.
Дал ему начальник немного денег, так Степан купил за них на базаре – кленовые саженцы. Взвалил их себе вязанкой на спину и отправился в обратный путь.
В город-то шёл быстро, а тут вязанка очень тяжела. Остановится Степан, водицы из ручья попьёт, пот со лба утрёт – и дальше несёт свои саженцы. День да ночь всё шёл – и принёс к родному дому, то есть к клёну иссохшему.
Передохнул – стал вокруг клёна лунки копать, саженцы сажать, из ручья поливать.
А как подходит срок получать жалованье, то бежит он скорей в город да на все заработанные деньги опять накупает кленовых саженцев и в родной степи их сажает. И следит, чтоб никакая букашка им не повредила!
А в сухой комнате, где уже клёном и не пахнет, Спаситель с иконы глядит на Степана уж не с грустью и жалостью, а с надеждой в ясных очах. И лампадка светит всё ярче.
Вот приехал из города начальник лесов и степей.
– А где степь? – спрашивает Степана. – У меня тут по карте – большая степь полагается, где ничто не растёт. А здесь целый лес из маленьких прекрасных клёнов! Скоро вырастут огромными, ветвистыми, всей стране украшение; на них птицы запоют так, что аж в городе будет слыхать! Стало быть, назначаю тебя лесником. На-ка вот тебе, дорогой мой, за такую работу – большую премию. На неё можно хороший дом построить, а не жить в сухом дереве, и питаться не сухим хлебом с кленового стола, да из кружки не воду из ручья пить.
Обнял начальник лесника и уехал. А Степан скорей управился по своему кленовому хозяйству – да со всей своей премией побежал на базар. За кленовыми саженцами…
Таланты
Жили-были сёстры, и все одарены талантами.
У первой сестры – талант сочинять музыку, играть её на скрипке.
У второй сестры – крепкое здоровье (замечательный талант!).
А третья сестра была красавицей – таков был её талант.
А ещё была четвёртая сестра…
От родителей сёстры знали, что талант Господь даёт человеку, чтобы человек делал с помощью этого таланта добро.
– Пусть от меня будет польза, – сказала первая сестра. Она сочинила самую прекрасную мелодию в мире и стала её играть у храма. Вокруг люди собрались, слушают, затаив дыхание, – и в них от музыки пробуждается великая любовь к Богу и к ближним.
– И от меня пусть будет польза, – сказала вторая сестра. Она вышла замуж, родила двенадцать детей и, как было ни трудно в жизни, воспитала их православными христианами.
– И я не буду неблагодарной, а послужу моим талантом, – сказала третья сестра. И ушла в монастырь.
А её подруги, узнав об этом, воскликнули:
– Если такая красавица живёт в монастыре, то нам и подавно надо!
И тоже ушли в монастырь. А многие неверующие юноши, узнав об этом, крепко задумались.
А четвёртая сестрица не имела ни музыкального таланта, ни красоты лица, ни крепкого здоровья, а была она от рожденья – слепа, глуха и нема, да к тому же не могла подняться с кровати. И она мысленно спросила:
