Эдуард Лабулэ - Сказки
— Я не привёл поросёнка, — сказал Гудбрандт, — по дороге я променял его на козу.
— И прекрасно! — воскликнула добрая жена. — Какой ты умный и предусмотрительный человек! Если серьёзно подумать, то что бы мы сделали со свиньёй? На нас стали бы указывать пальцами и говорить: «Посмотрите на этих людей, они проедают всё, что получают». Но от козы у меня будет молоко, сыр, не говоря уже о козлятах. Загони её поскорее в хлев!
— Да я и козы не привёл, — ответил Гудбрандт, — я променял её на овцу.
— Узнаю тебя в этом! — вскричала она. — Это ты сделал для меня! Разве я в тех летах, когда легко бегать по горам и по долам. А овечка даст мне молоко и тереть. Так загони её в хлев.
— Да я не привёл и овцы, — сказал Гудбрандт, — по дороге я променял её на гуся.
— Благодарю, от души благодарю — подхватила добрая жена. — Ну что бы я стала делать с овцой. У меня нет ни пряслицы, ни постава. Это большая хлопотня — ткать. А когда соткёшь, надо резать, кроить и шить. Гораздо проще покупать готовое платье, как мы и делали всегда. Но хороший, жирный гусь — это именно то, чего я хотела. Мне нужен пух для нашего одеяла, и мне давно хочется поесть когда-нибудь жареного гуся. Надо запереть его в птичник.
— Да я и его даже не привёл, — проговорил Гудбрандт, — я променял его на петуха.
— Милый друг, — сказала добрая жена, — ты умнее меня. Петух — прекрасная вещь. Он ещё лучше часов, которые надо заводить каждые восемь дней. Петух поёт каждое утро в четыре часа и говорит нам, что пора вставать, прославить Бога и приняться за работу. Ну что бы я стала делать с гусем? Стряпать я не умею, и для нашего одеяла, благодаря Бога, у меня хватит мху ещё мягче пуху. Так посадим петуха в птичник.
— Да и его нет, — отвечал Гудбрандт, — потому что на закате дня я был так голоден, как охотник. Чтобы утолить свой голод, я был вынужден продать петуха за червонец. Иначе я умер бы с голоду.
— Благодарю Бога за то, что он навёл тебя на эту мысль! — сказала хозяйка, — Всё, что ты делаешь, Гудбрандт, всё мне нравится. Для чего нам петух? Ведь мы сами свои хозяева, никто не имеет на нас никаких прав. Мы можем лежать в постели до тех пор, пока захотим. Ты здесь, мой милый, и я счастлива, мне ничего больше не нужно, как твоё присутствие.
Тогда Гудбрандт отворил дверь.
— Ну, сосед Пётр, что вы на это скажете? Несите сюда свои 20 червонцев.
И он поцеловал свою старую жену в обе щёки так же нежно, как если бы ей было только двадцать лет.
IIIНо история этим не оканчивается: всякая медаль имеет две стороны. День не казался бы столь прекрасным, если б не был изгоняем ночью. Как бы безупречны и добры не были все женщины, однако между ними встречаются и такие, которые не всегда отличаются таким хорошим расположением духа, как хозяйка Гудбрапдта, Нужно ли говорить, что в этом виноваты мужья? Если бы они всегда уступали, разве им противоречили бы когда-нибудь! Уступать, скажут некоторые господа с усами. Да, разумеется, уступать!
IV История соседа Петра, который хотел быть главою в домеПётр Седая Борода совершенно не походил на своего соседа Гудбрандта. Он был непреклонен, властолюбив, зол и обладал терпением собаки, у которой отнимают кость, или кошки, которую давят. Он был поистине несносным человеком, если бы Бог, по своей благости, не дал ему жены, вполне его достойной. Она была своевольна, упряма, сварлива, всегда готовая молчать, когда не говорил ничего её муж, и кричать, как только он открывал рот. Для Седбй Бороды обладание таким сокровищем было великим счастьем. Не будь у него такой жены, откуда узнал бы он, что терпение есть достоинство, не свойственное дуракам, и что кротость есть первейшая из добродетелей.
Однажды он возвратился домой после тяжёлой пятнадцатичасовой работы ещё шее обыкновенного, спросил супу, который ещё не был готов, и принялся проклинать женщин и их лень.
— Бог ты мой! Ты, Пётр, отлично говоришь, а вот не хочешь ли испытывать неё на деле? Переменимся: завтра я буду работать за тебя, а ты оставайся дома и хозяйничай. Вот и увидим, кому из нас труднее и кто лучше исполнит своё дело.
— Ну так и по рукам! — вскричал Пётр. — Надобно же наконец, чтобы ты на опыте узнала, что выносит бедный муж, Это научит тебя уважать другого, а ты очень нуждаешься в таком уроке.
На другое утро, как только стало рассветать, жена вышла из дому с граблями на плече и серпом у пояса. Она была рада видеть восход солнца и весело распевала во всё горло, как жаворонок.
Пётр был несколько озадачен, оставшись в доме один, но не хотел в этом сознаться даже себе и тотчас же принялся бить масло, точно никогда прежде чем-нибудь другим и не занимался.
Когда человек берётся за новое ремесло, то утомляется довольно быстро. В горле у Петра пересохло, пот лил с него градом. Он отправился в погреб, чтобы достать из бочки пива. Он уже выдернул втулку и только что хотел подставить под кран кружку, как услыхал над своей головой хрюканье: это, боров пришёл в кухню и хозяйничал там по-своему.
— Пропало моё масло! — вскричал Пётр.
Он быстро поднялся по лестнице, работая при этом и руками, и ногами. Какое зрелище представилось глазам его! Маслобойня опрокинута, сливки рэьлитп по полу, и в их потоках барахтаетея боров.
Тут вышел бы из терпения и не такой человек, как Пётр. Он бросился на виновного борова, который с хрюканьем cпасался бегством. К несчастью, хозяин настиг вора и так ловко ударил его втулкой в самое темя, что боров тут же упал мёртвый.
Выдернув своё окровавленное оружие из головы убитого борова, Пётр вспомнил, что не заткнул бочку и что пиво течёт из неё на землю. Он побежал в погреб. К счастью, пиво не текло уже. Правда, зато в бочке не осталось его ни капли.
Надо было снова приниматься за битьё масла или отказаться от удовольствия ожидать обеда. Пётр отправился в молочную и нашёл там столько сливок, что ещё можно было поправить беду. И вот он снова и с ещё большим усердием бьёт масло. Вдруг он вспомнил, хотя уже несколько поздно, что корова до сих пор стоит в хлеву и что сегодня она ещё не кормлена и не поена, хотя солнце стоит уже высоко на небе, Он тотчас же хотел бежать в стойло, но опыт сделал его благоразумнее.
— Ведь здесь ползает по полу мой сынишка, — подумал он, — и если я оставлю маслобойню, то он снова оборотит её.
Он привязал маслобойню себе на спину и отправился качать воду, чтобы напоить корову.
Колодезь был глубок, и ведро опускалось очень, туго, Пётр вышел из терпения и нагнулся, чтобы сильнее потянуть верёвку вниз. Сливки полились из маслобойни, и прежде чем попасть в колодезь, окатили голову бедного хозяина.
— Кончено! — сказал — Пётр, — Значит, масла у нас сегодня не будет. Надо позаботиться хоть о корове. Теперь уже поздно гнать её в поле, но на крыше нашей избы растётславная травка, и корова ничего не потеряет, оставшись дома.
Выгнать корову из хлева и взвести её на крышу было не трудно. Дом был построен в лощине, так что крыша находилась почти в уровень с землёю. Широкая доска сыграла роль лестницы, и корова очутилась на своём воздушном пастбище.
Оставаться на крыше стеречь её Петру не было возможноети. Надо было варить суп и нести его жнецу. Но это был человек осторожный и не хотел доставить своей корове случая переломать кости, а потому он привязал ей вокруг верёвку, свободный конец которой опусил сквозь отверстие трубы и печки в кухню. Сделав это, он вошёл в дом и прикрепил верёвку к своей ноге.
— Теперь, — думал он, — я спокоен. Корова будет есть смирно, и с ней не случится ничего неприятного.
После этого он собрался варить суп: положил в котелок добрый кусок свиного сала, овощей, налил воды, выбил кремнем искру и, вздув огонь, поставил котелок на очаг.
Вдруг, корова, спадает с крыши, и тащит хозяина в трубу головой вниз, ногами вверх. Что произошло бы из всего этого — неизвестно, если бы толстая железная перекладина не задержала Петра в трубе. И вот и хозяин, и корова висят на одной верёвке: она снаружи, он в трубе, оба между небом и землёю, издавая самые отчаянные крики.
Счастье, что хозяйка Петра была нетерпеливее своего мужа.
Напрасно прождавши супа лишних три секунды, она пустилась бежать к дому со всех ног, точно он загорелся. Увидя висящую корову, она схватила серп и перерезала верёвку.
Это было большим счастьем для бедного животного, потому что оно снова почувствовало себя на земле, которая ей гораздо больше по сердцу, чем крыши и верёвки. Для Петра это было также весьма приятным обстоятельством, потому что он не имел странной привычки любоваться небом, показывая ему свои пятки. Но судьба решила, что сегодня ему всё должно удаваться: огонь не загорелся, и вода была холодна, так что Седая Борода вышел из этого испытания с честью, только с расцарапанным лбом, ободранным носом, разодранными щеками.
