Владислав Крапивин - Колесо Перепёлкина
«А самого Окки-люма не хотели бросить в костер? Вместе с колесом…»
«Ну, нет. Тогда были все-таки не нынешние времена. Это сейчас научились стрелять, взрывать и сжигать больших и маленьких без разбора, а в ту пору такое делать еще не смели… Побить, правда, могли, и довольно крепко. Но пока только горланили: «Выходи, гыша-кнуха, а то хуже будет!»…»
«А что такое «гныша-кнуха»?»
«Ну… это, кажется, «сухая какашка». Такое тогда было самое обидное ругательство… А Окки-люм не выходил, страшно же. А главное — жаль колесо. И заступиться было некому. Были бы живы родители, тогда другое дело, отец мог пятерых одним махом раскидать по сторонам, а мама так бы вцепилась обидчикам в волосы!.. А теперь что? Он сжался в углу хижины и плакал, хотя колесо повторяло: «Не бойся…»
«А убежать не мог?»
«Слушай дальше. Наконец ветхий шалаш растрясли и разломали. Кузнечик оказался среди груды палок и сухой травы… И тогда он встал. С колесом у груди. Все примолкли. Он сказал «хорошо…» и пошел прямо к костру. И все расступались. Окки-люм шел все быстрее, потом побежал. Изо всех сил. И вот костер уже рядом… Окки-люм не бросил колесо в огонь! Он сделал отчаянный прыжок и перескочил костер. И помчался дальше… Пламя было высокое, Окки-люм обжег ноги, и по его куцей одежонке из клочка волчьей шкуры забегали искры. Но он не остановился ни на миг… Впереди был широкий, но мелкий ручей. В ручье отражался большой месяц с серебряными загнутыми рогами. От него по воде тянулась дрожащая светлая дорога. Все видели, как мальчик перешел ручей по этой дороге. И никто не кинулся за ним, потому что за ручьем начинался черный лес, куда ночью ходить никто не смел. В лесу водились гню-гню-кохи, мелкая нечисть, детки и внуки большого Гню-гню…»
«А они были на самом деле?»
«В ту пору были… Но Кузнечик вошел в лес, потому что колесо по-прежнему уговаривало его не бояться… Черные мохнатые гню-гнюшата в самом деле мельтешили среди таких же черных деревьев, но близко не совались. А вскоре сквозь темноту от месяца пробился прямо к Окки-люму прямой тонкий луч. Он был похож на серебристый рельс, только тогда люди еще не знали, что это такое. Колесо сказало: «Поставь меня на него. И становись на ось…» Окки-люм послушался. И они помчались к месяцу. И больше никто на Земле не видел Окки-люма. Но про колесо помнили, особенно дети. И, несмотря на запреты всяких ггу-шишим, стали делать их все больше и больше…»
Вася помолчал, подышал в подушку.
«Какой-то грустный конец…»
«Ну, почему же грустный? Ведь Окки-люм спасся.»
«А что с ним стало?»
«Поселился на Луне… Кстати, до той поры люди всегда видели в небе только рогатый месяц, а когда Окки-люм исчез, месяц стал иногда превращаться в круглую луну. И на ней можно было различить сидящего на корточках мальчика, который держит перед собой колесо…»
«Скучно же им там…»
«Ну, видишь ли, земным жителям просто чудилось это… А на самом деле, скорее всего, было не так. Окки-люм примчался на Луну, и там его очень даже радостно встретило лунное племя. Оно сочло колесо священным предметом, а мальчика кем-то вроде посланца небес. Дело в том, что на Луне очень много кратеров разной величины. Они получаются от падения метеоритов. Метеориты считались там божественными звездами, и поэтому круглую форму кратеров лунное племя тоже весьма почитало. В колесе они увидели как бы воплощение всемирной круглости, а в мальчике ее хранителя. Ну, и Окки-люм зажил там в почете и уважении…»
«Ты это, наверно, само придумало», — вздохнул Вася.
«Не придумало, а мысленно воспроизвело наиболее вероятный вариант финала всей истории», — сообщило Колесо, будто ученый лектор с трибуны.
«Ладно… Спасибо за подарок…» — Вася погладил Колесо и заснул опять. И увидел, будто он мчится на колесе через громадное звездное пространство по прямому серебряному рельсу. Маленькие горячие звезды чиркают его про щекам и рукавам…
Третья часть
Рогатка
Солнечные рельсы
Утром Вася спросил у Колеса:
«А ты сумело бы проехать по рельсу?»
«Пфы! — откликнулось оно, как Маргарита Панченко. — Чего тут уметь-то!»
«Но ведь это не то, что по проволоке. Для желоба рельс чересчур широкий. А если с шиной, то можно сорваться.»
«Никуда нельзя сорваться! В рельсе тонкое, как струна, магнитное поле, по нему я могло бы скользить, как троллейбусная штанга по проводу!»
«Да где ты видело троллейбусы? У нас в Осинцеве только автобусы.»
«В телевизоре видело!»
«Тогда, может, попробуем? Или боишься, что не получится?» — хитро подначил Колесо Вася.
«С чего ты взял, что боюсь?.. А где рельсы-то?»
Самые подходящие рельсы были на берегу Таволги, они вели от элеватора к старой пристани. Сейчас поезда там уже не ходили, потому что грузовое судоходство на обмелевшей реке почти закончилось и возить зерно на пристань стало незачем.
Колесо не обмануло. По ржавому рельсу, среди хлещущего по ногам чертополоха оно лихо прокатило Васю от пристанских причалов до ворот элеватора за десять минут.
«Вот это скорость! Наверно, километров двадцать в час!»
«Да уж не меньше», — отозвалось Колесо слегка самодовольно.
«Значит, за час мы вполне можем добраться до Цаплина…»
«Куда-куда? — Ясно было, что Колесо вовсе не обрадовали Васины планы. — Чего мы там не видели?»
Вася сел перед ним на корточки.
«Послушай… Я обещал Мике написать, и не писал целых два месяца. Адрес потерял…»
«Потому что растяпа».
«Ну да!.. Если напишу сейчас, письмо когда еще до нее дойдет! А если мы поедем — это р-раз и там!»
«Р-раз и под поезд…»
«Да ты что! Поезд же видно издалека, успеем сто раз соскочить и отойти в сторону!»
«Зачем тебе это надо… туда…»
«Она же, наверно, волнуется, что нет ни одного письма. Или злится на меня…»
«Больно ей надо! Наверно, уже и забыла…»
«Что ж… по крайней мере, убедимся, что забыла. Надо съездить хотя бы для этого, — с горькой ноткой сказал Вася. — Давай, а? Ну… Мару…»
«Разве лишь для того, чтобы убедиться…» — сумрачно отозвалось Колесо.
На большой рельсовый путь они выбрались за вокзалом. Полотно тянулось там среди полос густой желтой акации. Она давно отцвела, тонкие стручки ее подсохли и съежились. Вася заправил рубашку «сафари» в штаны, надел на подбородок тонкий ремешок панамы. Поставил Колесо на левый рельс левой колеи — так, чтобы ехать навстречу движению поездов и вовремя убираться с пути. Прыгнул на педали…
Колесо перестало дуться (если можно так сказать про колесо). Видимо, ему самому было заманчиво прокатиться по такому длинному гладкому пути. И они понеслись!
От встречного воздуха загнулись назад поля панамы. Затрепетали короткие рукава. Прижалась к груди рубашка. Весело зашумело в ушах. Кусты вдоль полотна помчались назад так, что превратились в зеленые полосы. А впереди вспыхнул на металле и помчался горячий солнечный блик — с той же скоростью, что и Колесо. Он скользил по блестящему рельсу, как бумажная «телеграмма» по нитке воздушного змея.
Да, скорость была что надо! Но никакого страха Вася не чувствовал. Колесо мчалось по рельсу настолько ровно, что порой это напоминало полет (вроде тех, что во сне). Вася раскидывал руки, поворачивал ладони навстречу ветру так, чтобы тугие воздушные струи приподнимали их, и руки тянуло вверх, будто крылья аэроплана при взлете.
Особенный восторг был, когда рельс пробегали по высоким насыпям. Кругом распахивались поля и маленькие рощи, а над простором висели пропитанные солнцем кучевые облака.
Полуденные лучи догоняли Васю и крепко жарили спину и плечи сквозь рубашку. Но иногда солнце оказывалось сбоку. Тогда блик на рельсе исчезал, а рядом с Васей бежала по траве тень мальчишки на колесе. При большой скорости случалось, что тень отставала и сердито махала руками. Вася чуть притормаживал Колесо, и тень опять оказывалась рядом…
Встречные поезда попадались не часто. Всего три раза Васе пришлось соскакивать и отбегать в кусты или вниз по насыпи. По тому полотну, что тянулось справа, иногда Васю догоняли попутные составы. Конечно, их скорость была выше Васиной, но не так уж намного. Вагоны обгоняли его не быстро, плавно, и Вася видел за стеклами удивленные лица пассажиров (будут потом рассказывать про мальчишку на непонятном колесе).
Между Осинцевом и Цаплиным была всего одна станция. Вернее, разъезд Кобылкино. Вася объехал его стороной, по тропинке вдоль плетня, за которым доцветали большущие подсолнухи. Потом опять поставил Колесо на рельсы.
«Ты не устал?» — спросило Колесо.
«Ничуть», — храбро соврал Вася.
«Врешь. Я же чувствую, как у тебя ноги гудят…»
«Ну и… пусть гудят. Осталось всего полпути».
Оказалось, что даже меньше, чем полпути. Скоро показалась платформа и коричневый домик с башенкой. Сбоку на домике — белая доска с надписью «Цаплино». А поселок виднелся слева, за ярко-желтым лугом, было до него с полкилометра.
