Николай Вагнер - Сказки Кота-Мурлыки (сборник)
Но это не всегда так было. Чем длиннее становились дни, тем сильнее грело солнце. Потом оно уже пекло, начинало жечь, и очень больно. Листья на березе покрывались пылью, сохли и желтели. Она умирала от жажды.
– Каплю, хоть одну каплю дождя! – молила она.
И, наконец, явился дождь. Налетела с гулом и вихрем черная туча. Верхушки деревьев шумели, гнулись, все их листочки дрожали. Ветер рвал их и уносил далеко. Но буря не могла достать березы. Ее защищали другие деревья, она чувствовала только, как по всем ее листочкам пробегал легкий, свежий ветерок, и ей было хорошо.
А вот и дождь. Он хлынул как из ведра, ветер мчал его капли. Он ими бил и хлестал все, что ему попадалось: лес, траву, дома, людей.
– Зачем же так больно! – говорила береза. Но дождь не понимал этого: он сек березу холодными каплями все сильнее и сильнее, и ей было и больно и холодно.
– Ах! – шептала береза. – Как все гадко на свете! Как мне больно и холодно! Еще сегодня утром я задыхалась от жару, а теперь мерзну от холоду, больная, избитая, израненная!
И пошел холодный дождь, пошел не переставая, и день, и два, и три. Береза совсем окоченела, точно зимой.
– Ах, как все это гадко, как гадко! – шептала она.
Наконец дождь перестал. Тучки расплылись в тумане, и солнце опять стало греть. Береза отогрелась, отдохнула, расправила все свои листочки, но она боялась и дождя, и холода, и стояла грустная, не доверяя ни солнцу, ни всему тому, что было вокруг нее.
Раз, рано утром, когда еще трава спала под холодной росой и розовое утро алело на вершинах деревьев, в рощу пришло много крестьян с пилами и топорами, и пошла работа. Стук, шум, крик. Старые деревья пилили пилами, рубили топорами, и они с треском и стоном валились на землю. К полудню работа была кончена, почти все деревья лежали вокруг березы мертвые. Не тронули только березу и еще несколько осин, которые были такие же молодые, как и береза.
Не стало рощи – далеко вокруг березы было чистое поле.
– Вот как хорошо теперь видно! – думает береза. – Синие светлые горы. Там должно быть очень тепло. А перед ними море, над ним летают белые птицы. Вон луг, такой зеленый, бархатный. По нему ходят барашки. Они, верно, придут и ко мне в гости. Ах! ничего этого я не видала прежде. И откуда же приходят тучи, и дождь, и град!
Недолго думала береза. Не прошло и двух дней, как собрались тучи, поднялся ветер; он дул все сильнее и сильнее. Все горы покрылись облаками, посинело бурное море. Все звери и маленькие зверьки и птички попрятались кто куда мог. Только длиннокрылые чайки вились над белыми валами.
А ветер свистел, гудел и ревел ураганом.
– Я теперь мчусь на крыльях могучих, я теперь чувствую силу. Сторонитесь все, простору мне, простору! – И он налетел на березу.
Со стоном покачнулась береза. Все ее ветки, все листики, жилки задрожали.
– Простору, простору! – кричала буря. – Прочь с дороги! Согнись, согнись, преклонись предо мной!
– Ах, я не могу нагнуться, – говорила береза. – Я с детства выросла прямая и гордая. Я не могу согнуться. Я в этом не виновата.
– Согнись, согнись! – гудел вихорь. – Я не виноват, что мчусь, все рву и ломаю. Не было бы воздуху, не было бы ветру. Не было бы ветру, не было бы бури. Не было бы воздуху – и не было бы ничего, что дышит воздухом. Прочь с дороги, простору мне, простору! Согнись, согнись передо мною!
– Я не могу гнуться. Не могу! – стонала береза.
– Ну, так держись крепче! Чья сила возьмет! – загудел ветер и со страшным порывом налетел на нее.
Застонала, затрещала береза и, изломанная, вырванная с корнем, повалилась на землю.
А буря мчалась дальше.
– Простору мне, простору, прочь с дороги! Я все сломаю! – кричала она.
И пролетела буря.
Мало-помалу затих ветер. Настала тишина, проглянуло солнце.
Береза лежала сломанная, изуродованная. Ее листики трепетали. Она еще была полна жизни, но должна была умереть, потому что буря оторвала ее от родной земли, которая ее поддерживала и питала.
Выползли жуки, забегали ящерицы, прилетела бабочка, запели птички, защебетали ласточки, выглянул крот из норы.
– Я знал, что так будет, – сказал крот. – Если б не было солнца, не было бы ветру. То ли дело жить в темноте!
– Ты глупый слепыш и больше ничего, – сказала ящерица. – Если б не было солнца, то не было бы и нас с тобой. – Ты давно бы замерз в своей темной норе. Ах! зачем оно не всегда светит и греет, это доброе, хорошее солнце. Так хорошо, когда оно печет!
– Нечего сказать! очень хорошо! – сказала улитка. – Нет, когда оно печет, то не знаешь, куда деваться от жары. Просто приходится зарыться под листья и закупориться в свой домик.
– Из-за чего они все хлопочут, – сказал камень. – Разве не все равно: буря, солнце, дождь, град, гром, молния, тепло, холод. Я лежу себе спокойно и не боюсь ничего! Меня мочит дождем, сушит ветром, печет солнцем – мне все равно, и все обратится рано или поздно в пыль и песок.
– Да! Если бы так рассуждать, то всем бы надо было быть камнями, – сказал седой мох, который тут же рос на камне, – я давно живу на свете, бывал под дождем и под снегом, высыхал чуть не до корней и снова отрастал. Я много испытал и скажу вам, отчего бывает на свете то гадко, то хорошо.
И все сказали:
– Послушаемте, что скажет седой мох!
– Все на свете, – сказал мох, – не имеет ни конца, ни начала…
– Это новость! – закричали все.
– …Потому что все на свете переходит одно в другое, – досказал мох. – Никто не скажет, где кончается тьма и начинается свет, и никто не знает, как далеко идет свет, которого мы еще не знаем. Что такое тепло и что такое холод? Улитке тепло, а ящерица в это время чувствует холод. Орехи цветут, когда снег еще лежит кругом на полях, а липа цветет только среди жаркого лета. Эфир проникает воздух, воздух проникает камни, камни переходят в травы, травы превращаются в зверей. Одно из другого берет начало, и нельзя сказать, где кончается одно и начинается другое. Так все устроено на свете, и живи на нем кто и как может! – Хорошо тому, кто привык к холоду и жару, кто не боится дождя и бури, кто легко переносит голод и жажду, кто может жить даже под снегом, кто тверд, как камень, и подвижен, как ветер, кто умеет жить полной жизнью и умеет ею наслаждаться…
– Это правда, это правда! – закричали все, – да умрет все слабое, что не может пользоваться жизнью и не имеет на нее права! – И все гордо посмотрели друг на друга.
– Ах! – прошептала полумертвая береза. – Если бы я могла ко всему привыкнуть, я жила бы и радовалась. Но никто не виноват в моей смерти и я тоже.
Прошла целая неделя. Умерла береза. Ее листики засохли, пожелтели, их почти все разнесло ветром, и они сгнили далеко один от другого. Из них выросли вкусные белые грибы. Начал гнить и самый ствол березы. В нем завелось множество маленьких бурых жучков и белых червячков. Все они с наслаждением ели сочное, сладкое дерево березы, и все в один голос повторяли: пусть каждый пользуется жизнью, как может!
Раз, поздно вечером, пришел старый бедный дровосек с своими ребятишками. Они утащили к себе домой березу со всеми жившими в ней жучками и червячками. Старший сын при этом с удовольствием проехался по двору верхом на березе, потом ее изрубили, бросили в печь. Все жучки и червячки сгорели в печке. Зато сварили хорошую овсяную кашу. Все дети грелись около огня, с наслаждением ели кашу и все повторяли:
– Пусть каждый пользуется жизнью как может!
Два вечера
Ветер бил дождем в окна. На дворе было темно, сыро и холодно.
Но в большой, чистой комнате – тепло и уютно.
Светло горит лампа на круглом столике, перед мягким, большим диваном. Тихо теплится лампадка перед большим распятием, что висит в углу над диваном.
Распятие старинной итальянской работы из слоновой, уже пожелтевшей кости. Ровный свет лампадки пробегает легкими, нежными тонами по всей фигуре и мягким светом освещает голову Распятого. И вся фигура резко отделяется от креста из черного дерева.
– Мама! – говорит шестилетний кудрявый ребенок матери, что сидит на диване и быстро вяжет длинный теплый шарф. – Мама! Ведь это Христос распят?
– Да! Христос! – и она мельком оглядывается на распятие и снова погружается в свою работу.
– Как же Он распят? Расскажи мне, мама, что значит распят?
– Это значит, что Его прибили гвоздями к кресту.
– Как прибили гвоздями?!
– Так! – она оставляет работу и берет за ручку ребенка. – Приложили Его руки вот так к деревянному кресту, и в каждую руку вколотили гвоздь молотком, гвозди пробили руки насквозь и вошли в дерево. Потом сложили Ему ноги и сквозь них тоже вбили большой гвоздь в дерево, потом крест врыли в землю, и так висел Он на этом кресте целый день, пока не умер.
Ребенок побледнел. Его чуткое, восприимчивое воображение живо нарисовало весь ужас страшной кровавой казни.
– Мама! Ведь Ему было очень больно? – спросил он, стараясь не верить своему впечатлению, – больно… до крови?
