StEll Ir - Планета Эстей
Чудеса
Утром следующего дня Страшила-Аморф пошёл к волшебнику. Он открыл дверь, через которую они вчера покинули полутёмную залу, и утратил гравитационную опору. Залы больше не было... Он завис в правильном кубическом пространстве огромных трёхмерных шахмат. Необычной силы и ловкости гравитационный поток скрутил Страшилу-Аморфа, сжал до предела и превратил в рядового пехотинца чёрных родов войск. Армия таких же как он пехотинцев готовилась к началу активных боевых действий, за спиной разворачивался штаб сражения, а далеко впереди и в условно-относительном низу видны были верхушки боевых шатров белой армии. Там и взметнулась красная ракета, известившая о начале наступления – белая пехота пошла в наступление. Страшила не был ни старшей, ни центральной, ни фланговой фигурой. Он был рядовым из рядовых, простым безымянным солдатом. Но стратегическим планом сражения он был в силах управлять полностью. Его одинаково хорошо слушались ноги и высокопоставленные фигуры. Он был чистой мыслью своей Игры. Организовав более-менее сносную защиту, Страшила-Аморф попытался тут же перейти к активно-опрокидывающей тактике в трёх основных направлениях. Когда наголову оказались разбиты полки в двух из них, он отказался от плана накатывающегося наступления и организовал уже многоступенчатую оборону, настолько глухую, что в неё не могла проникнуть даже сверхлёгкая разведка неприятеля. Враг, вынуждаемый к игре с самим собой, стал завязать в собственных позициях. И тогда Страшила-Аморф в нестандартном решении лёгким броском конницы проложил глубокий тоннель, самолично подошёл к Белому Императору и произнёс:
– Вашу шпагу, Император!
Лицо Белого Императора потемнело от гнева.
– Я не император. Я – Гудвин, Великий и Ужасный! Вы можете изложить вашу просьбу! – произнёс он громовым голосом.
– Прошу прощения, Великий и Ужасный Гудвин! К сожалению не имел чести вас знать лично, а потому не узнал! – сказал Страшила-Аморф с вежливым поклоном всё ещё горящего одержанной победой чёрного пехотинца. – Мне нужны мозги. За этим я и пришёл.
– Нет! – лязгнул сталью Гудвин, запахиваясь в белую мантию. – Я не могу вам их дать! Ни сейчас, ни когда-нибудь! Вы свободны!
Опешивший Страшила-Аморф увидел себя утрачивающим контуры воздушным шаром на руках у Эйльли. Эйльли успокаивала его и гладила по расстроенным очертаниям. Не было шахматного пространства, не было Белого Императора Гудвина, не было полученных мозгов… «Возможно я ошибся в расчётах!», воспалённо бормотал Страшила и пытался вновь и вновь что-то просчитывать…
На следующий день Кибер-Дровосек осторожно открыл и прикрыл за собой двери волшебной залы. Она ничуть не изменилась с момента первого их прихода в неё, только в центре света теперь стоял не дубовый стол, а трон, настолько прекрасный, что Кибер-Дровосек сразу узнал его. На троне сидела и нежно улыбалась ему величественная и прекрасная Моргана.
– Как? – воскликнул Кибер-Дровосек. – Разве вы не погибли здесь навсегда?
– Глупости! День седьмой! – воскликнула Моргана и, чуть разведя в стороны ножки, протянула к Кибер-Дровосеку свои изящные гибкие руки.
Кибер-Дровосек почувствовал, что он от счастья сходит с больше ненужного ему ума…
…Он задыхался в последних порывах своей охватившей весь мир любви, когда изнемогающая в беспрерывных уже целую вечность судорогах Моргана закричала будто из очень отдалённого далека: «Теперь можно! Люби!!!...» Её крик звенел и проливался звездопадами в космосе, а Кибер-Дровосек, оледенев в огне искренней радости, не мог шевельнутся, наблюдая как прекрасная Моргана у него в объятиях превращается в его ненаглядную Адель… Мгновенье и в его объятиях не было никого, остался лишь нежный шёпот Адель «Я… буду… ждать…»
А на троне восседал человек в красном смокинге и в белом, накинутом на одно плечо пальто. Высокомерно и с оттенком иронии в полуобороте взирал он на Кибер-Дровосека низлежащего у подножия трона.
– Я – Гудвин, Великий и Ужасный! Ваша просьба!
– Мне нужно сердце… – промолвил Кибер-Дровосек, не желая верить в нереальность только что с ним произошедшего: этого бы он просто не выдержал… – Без сердца я не умею любить…
– Нет! – просто сказал Гудвин. – Встаньте, мой друг. Ваши чувства сумбурны, ваша поза нелепа! Я мог бы дать вам сердце, но я не дам. И с тем разрешите откланяться. Ваш покорный слуга!
«Эйльли, так получилось…», успокаивал потом Кибер-Дровосек чуть не плачущую из-за него Эйльли, «Наверное, мне просто случайно немножко не повезло!..» А вечером перед сном Эйльли на ушко Красной Шапочке дала страшную клятву, что если этот волшебник завтра посмеет обидеть Львёнка, она камня на камне не оставит от его волшебного и жестокого дворца.
А Львёнок на третий день вошёл в залу и увидел себя в зеркале. В зале больше не было сумрака. Все шторы и занавески на окнах были отдёрнуты, и солнечный свет лился смешными полосками на мягкий зелёный ковёр, похожий на лесную травку. А посередине стояло огромное зеркало и сверкало оправленными в серебро краями. У бабушки Красной Шапочки было точно такое же, только гораздо меньше. Красная Шапочка учила Львёнка смотреть в зеркало. Первый раз было очень смешно, а потом всё время интересно. Сейчас же было интересно особенно. Дело в том, что Львёнок в зеркале, похожий на нашего Львёнка как две капли воды, не хотел повторять движения Львёнка. Львёнок подошёл к зеркалу и сел, а зеркальный Львёнок подошёл к зеркалу и остановился. Тогда Львёнок улыбнулся ему и протянул лапу. Зеркальный Львёнок не улыбаясь отпрыгнул и немного взъерошил гриву. Львёнок растеряно моргнул глазами. И тут Зеркальный Львёнок зарычал. Оглушительно так, что содрогнулись стены и задрожала поверхность зеркала. Львёнок испуганно присел на задние лапы и чуть не уписался. А Львёнка за зеркалом больше не было. Он превратился в огромного льва и продолжал расти, превращаясь в невероятное ужасное чудовище. Львёнок понял, что это чудовище готовится съесть его, и вспомнил маму. Мама гладила его языком между ушами и говорила: «Не ходи за овраг к речке, там берег очень крутой. Твоя сестрёнка в прошлом году кубарем укатилась вниз, я её еле-еле достала за шиворот мокрую из речки потом!» От мамы вкусно пахло молоком, и Львёнок понял, что больше не увидит маму. Он вздохнул и посмотрел на чудовище, которое с налитыми кровью глазами готовилось к прыжку сквозь зеркало. И вдруг Львёнку стало жалко маму. Очень. Мама ходила по берегу речки и думала, что Львёнка больше нет и не будет. Львёнок присел на задние лапы и тихонько зарычал. Чудовище в зеркале ощетинилось. Львёнок понюхал воздух. Воздух ему не понравился: здесь пахло чудовищем. И тогда Львёнок не разбегаясь прыгнул в зеркало на раздувшееся до огромных размеров чудовище и подмял его в головокружительном вихре. Очнулся Львёнок лишь когда чудовище бешено уносилось от него, а он, не чувствуя лап под собой, стремительно преследовал его. И ещё чудовище уменьшалось. На бегу оно съёживалось, сдувалось и серело. Львёнок видел ещё как преследует маленького серого мышонка и уже не понимал зачем. «Королевская Охота!», вспомнил он и, протянув лапу на бегу, осторожно поймал мышонка, а сам покатился и растянулся на зелёной траве. Разжав лапу, Львёнок поставил мышонка перед собой и сказал отдуваясь: «Теперь твоя очередь!»
– Я – Гудвин, Великий и Ужасный! – звонко и весело пропищал мышонок. – Чего ты хочешь, малыш?
– Я ищу храбрость! – сказал Львёнок.
– Не огорчайся, пожалуйста, малыш! – мышонок подошёл к Львёнку и положил обе передние лапки на его лапу. – Я не могу дать тебе храбрость! Правда!.. Совсем не могу…
И мышонок печально вздохнул и положил на лапу Львёнка мордочку, так что Львёнку захотелось успокоить его и полизать между ушками, как лизала его самого мама.
«Эйльли, но я не мог полизать его – у меня слишком большой язычок!», объяснял потом Львёнок ничего не понимающей Эйльли. «А как же твоя храбрость?», спросила она. «Эйльли! Когда я видел мышонка, который был весёлым, а стал грустным, я забыл думать о храбрости…», признался Львёнок.
* * *«Сама выясню, что это за волшебник, от которого ничего не добьёшься!», сказала Эйльли на следующее утро, помогая одеться просыпающейся Красной Шапочке, «Пойдём, моё солнышко!» Они вошли в большую залу и остановились на пороге. Нестерпимое сияние било им в глаза казалось сразу со всех сторон, они утонули в сиянии и крепко зажмурились. Но Эйльли первая почти сразу же заставила себя открыть глаза и смотрела в постепенно стихающее сияние, словно навстречу ветру. Сияние сомкнулось в кольцо пронзительного голубого света и исходило теперь из центра залы, а под ним расстилалось безбрежное белое поле снежной пустыни. Было видно, как поднимаются и опадают снежные буруны, как искрится на солнце снег и как взметает то там, то тут снежные вихри позёмка.
