Януш Пшимановский - Рыцари Серебряного Щита
— Световид![7] Я видела такого на картинке, — шепнула Данка.
Божество, которому наши далёкие предки-славяне делали жертвоприношения, сурово посматривало на ребят. Потом Твардовский вылепил серебряный полумесяц, который заставляет мусульман трепетать, падать ниц, и чёрный крест, вынуждающий ещё миллионы людей во всех уголках земного шара подолгу выстаивать перед ним на коленях.
— Он даст нам сегодня пропитание, — сказал Твардовский. Идите за мной и не говорите слишком много. Беседу буду вести я. А коль спрошу вас о чём, кивайте головами. Поняли?
— Ну, ну… — машинально ответил Андрейка, которому как раз в эту минуту удалось схватить жучка и запрятать его в коробок, а стало быть, он совсем и не слышал, о чём идёт речь.
— Поняли, — подтвердили девочки. Здись только молча кивнул головой.
…Твардовский опустил голову, большая, глубокая морщина пересекла его лоб. Он двинулся вперёд, как человек, идущий навстречу сильному ветру.
— Бывало, что под сенью этого знака просвещали, учили и лечили людей, строили города и корабли. Но бывало и по-другому: во имя того же самого креста заживо сжигали людей, вырезали целые народы, душили малейшую смелую, живую мысль — и всё для того, чтобы мрак и ночь безраздельно царили над миром…
— Сжигали живых людей? И прямо… насмерть?.. — прошептала потрясённая Кристя.
— Не огорчайся, — успокоил её Твардовский, положив руку на плечо девочки. — Это не вина креста. Под самым прекрасным знаком можно творить плохие дела. Происходит это тогда, когда люди перестают думать и начинают слепо верить.
— А из этого воска, — спросила Данка, — можно вылепить также и звезду, и серп, и молот, и орла[8]?..
Твардовский утвердительно кивнул головой.
— Можно.
— Если нам надо идти, так пошли, — сказал Андрейка. — Вы разговариваете, а курица уже разбудила того пана в чёрном платье, и он смотрит сюда.
Но смотрел не только он, старичок, — прикрыв рукой, как козырьком, глаза, — смотрела сюда и курица, склонив голову набок, чтобы лучше было видно. Наверно, оба они услышали, что кто-то разговаривает в лесу, или заметили выбритую и потому блестящую, как покрытый глазурью глиняный горшок, голову Твардовского, торчащую из-за кустов можжевельника.
Лицо чернокнижника моментально изменилось. Исчезло с него выражение задумчивой серьёзности, по лицу пробежала хитрая усмешка жаждущего власти человека, которую сменила затем маска глуповатой покорности. Кивнув ребятам, он двинулся вперёд. Они вышли из тени на поляну, озарённую солнцем, благоухающую настоем разных трав.
Старичок спокойно ждал, уставившись на крест, который Твардовский нёс в высоко поднятой руке.
— Слава Иисусу Христу! — приветствовал он подходящих, чуть поклонившись.
— Во веки веков! — торжественно сказал чернокнижник и направился прямо через ворота к дверям, ведущим в дом.
— Куда вы, граждане? — встрепенулся ксёндз.
— Слова веры святой и пыль далёких большаков несём мы к порогу сего дома, — ответил Твардовский.
Ксёндз поднял брови, улыбнулся и нерешительно показал рукой:
— Пойдите сперва к администратору, он вас обо всём проинформирует. Вы его найдёте в холле, от входа — справа.
Твардовский, не опуская руки с крестом, двинулся к входу. Ребята — гуськом за ним. Здись оглянулся и обнаружил, что Азор куда-то исчез, а Андрейка остановился и беседует с ксёндзом возле часовни. Однако времени уже не было на то, чтобы кликнуть их или вернуться за ними обратно, — звякнул звонок у входа, и через приоткрывшуюся дверь они вошли в просторный зал, украшенный образами. Из-за небольшого письменного стола поднялся и пошёл к ним навстречу худощавый черноволосый ксёндз.
— Слушаю вас. Вы по какому делу? — сухо спросил он, недовольно глядя на грязные следы, оставленные ими на натёртом до блеска паркете.
— Слава господу… — начал Твардовский.
— Слава господу… — коротко отрезал ксёндз. — Что угодно?
— Мы — пилигримы, идём из святых мест и в святые места несём слова веры…
— Путёвка? Документы?
Чернокнижник не понял, о чём идёт речь, и продолжал:
— Весьма притомлённые дорогой, мы жаждем подкрепить бренное тело своё хлебом насущным, скромною пищей…
— Прошу прощения, — прервал Твардовского ксёндз. — У меня нет времени слушать всякие россказни. Здесь помещается дом отдыха священнослужителей. Если у вас нет путёвки или направления…
— Мы молитвой отплатим за всё…
— Молитвой, молитвой! А у меня отчётность и смета. Идите с богом!..
— Как же так?! — не на шутку удивился Твардовский. — Так — без всего? Несолоно хлебавши, с пустым желудком?
— Не морочьте мне голову, — пожал плечами ксёндз. — Ну, идите же, идите. Здесь милостыня не подаётся. Можете получить иконки на дорогу, — добавил он немного ласковее.
Затем каноник взглянул на часы, повернулся и включил радио.
В центре большого приёмника вспыхнул зелёный «волшебный глаз», и через минуту по залу понеслась бравурная джазовая мелодия.
Твардовский попятился, побледнел и воскликнул:
— Вы забыли о христианских добродетелях: голого — одеть, голодного — накормить! Колдовством занимаетесь, играющие ящики понаставили и слушаете их. Страшное проклятие низвергну я на ваши головы!
Шум скандала сразу же привлёк внимание обитателей дома отдыха, распахнулось несколько дверей, и из них с любопытством выглянули ксёндзы-отпускники.
— Что здесь происходит?
— Смотрите, какой-то чудак в старопольском одеянии и при сабле!
— Пришёл с детьми и хочет получить обед.
— Можно бы немного из наших порций…
— Радиоприёмник называет «играющим ящиком» и обвиняет нас в колдовстве…
Каноник вышел из-за письменного стола и, взяв Твардовского за локоть, повёл его к двери. Чернокнижник размахивал крестом, пробовал сопротивляться, однако ребята тянули его за полы кунтуша.
— Пошли отсюда, пошли!
И вот они снова очутились перед часовней. Андрейка сидел на ступеньках и уминал большой ломоть хлеба с мармеладом.
— Ого! Откуда это у тебя? — взвизгнула Кристя.
— Это пан мне дал, тот, что здесь сидел. И он пошёл ещё за хлебом, потому что я ему сказал, что мы очень голодные. Но он сказал, здесь вам ничего задарма не дадут. А вы получили что-нибудь?
— Нет.
— Вот видите. Ну, погодите минутку.
— Дай немного откусить.
— И мне тоже!
— А отдашь, если получишь ещё?
— Отдам.
Они кусали по очереди, пачкая носы в мармеладе, смаковали свежий ржаной хлеб. Справедливости ради дали кусочек и чародею.
Из-за угла выскочил Азор, радостный и сияющий. Он весело махал хвостом, ласкался к ребятам. Здись взглянул на него подозрительно, схватил пса за ошейник и вдруг начал ругаться:
— Ах, гром его порази! Удираем скорее отсюда, пока они ничего не сообразили.
— А что такое?
— Глядите! — и Здись снял белое перо, приставшее к собачьей морде. — Как пить дать, этот прохвост съел ту курицу, что клевала у ксёндза чётки. Бежим!
Они выскочили за ворота и украдкой начали пробираться к лесу.
— Стойте, братишки! — раздался голос старого ксёндза. — Погодите…
Но, не слушая его, они уже бегом пустились наутёк куда глаза глядят и через минуту нырнули в кусты.
А посередине лесной дороги остался стоять совершенно сбитый с толку старик-ксёндз, держа в обеих руках по ломтику чёрного хлеба с маслом и сыром.
— Сбежали… — прошептал он самому себе. — Жаль, Ведь я хотел им ещё сказать, что одних молитв недостаточно, чтобы быть хорошим человеком. Нужно учиться, работать, а не бродить от костёла к костёлу…
Он ещё с минуту побурчал что-то себе под нос, явно недовольный, а потом долго, но безуспешно звал курицу, которую решил угостить ломтиком хлеба. Другой ломтик он съел сам, с удовольствием ощутив во рту холодок свежего сыра, а на своей шее — тепло полуденного солнца…
— Хоп, хоп!
По сигналу Здися ребята сошлись под старым дубом.
— Хоп, хоп!
Сидя на мягкой моховой подстилке, они ждали Твардовского, однако вокруг них царила полная тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом ветра да деловитым гудением шмелей.
— Ксендз, наверно, ещё хлеба принёс, а мы взяли до удрали, — пожаловался Андрейка. — Зачем так быстро удрали?
— А ты почему удрал?
— Как вы, так и я. А вы почему?
— Да пойми ты: он, наверно, уже заметил, что курицы нет, и дал бы нам такого дёру, что ой-ёй-ёй, — пояснила Данка. — И всё из-за этого Азора.
— Самое лёгкое — всё на пса свалить, — рассердился Здись. — А где же пан Твардовский?.. Если он ещё хоть раз использует этот Клад, то не знаю, удастся ли нам живыми вернуться домой.
