Дмитрий Емец - Таня Гроттер и магический контрабас
Легко и уверенно выписывая фигуры краем смычка, как будто она всегда это делала, Таня купалась в воздушных потоках. Контрабас, ставший вдруг удивительно послушным и словно присмиревший, предупредительно исполнял малейшее ее желание. Он то выписывал в воздухе мертвую петлю, то со свистом проваливался вниз, то, как ковер-самолет, начинал мягко набирать высоту. Тане казалось, что она и контрабас составляют единое целое. Он словно был частью ее, как тело жеребца для кентавра или рыбий хвост для русалки.
«Разве может что-нибудь сравниться красотой и мощью полета с контрабасом?» – подумала Таня. С узким, чуть загнутым, как у коршуна, носом, постепенно расширяющийся сзади, он буквально вонзался в воздух. Его широкое основание надежно и плотно ловило воздушные потоки и скользило по ним, как легкая лодка скользит по волнам. Плавное сужение в центре словно создано было для того, чтобы сидеть на нем верхом. Во многих отношениях оно не уступало седлу. Вот только стремян не было, ну да стремена на контрабасе смотрелись бы глуповато, да еще наверняка гремели бы на больших скоростях.
Таня с сочувствием подумала о тех старомодных колдунах, что летают на метлах. Что такое, в сущности, метла? Палка с привязанным к ней пуком прутьев, которая наверняка начинает дрожать и болтаться, едва этот пук зацепит воздушную яму или встретит боковой порыв.
Даже ледяной ветер, прежде продувавший ее насквозь и прохватывавший до последней жилки, так, что казалось, она вдруг превратится в примерзший к контрабасу кусок льда, теперь уже почему-то мало ее тревожил.
Когда она, отважившись на рискованный эксперимент, со скоростью ракеты проносилась над землей, то едва не налетела на Генку Бульонова, который как раз выходил из подъезда. Лишь чудом, резко направив контрабас в сторону, Тане удалось избежать столкновения. Порывом воздуха Бульонова сшибло с ног. Открывая и закрывая рот, как выброшенная на песок рыба, он сидел на асфальте и пораженно смотрел на исчезающую в небе маленькую точку. Но какое дело Тане было до Бульонова!
Она не жалела уже, что выбрала самое быстрое заклинание. Тащиться на Пилотус камикадзис... Ну уж нет! Если Баб-Ягун им и пользовался, то, скорее всего, из-за того, что железная кровать все равно не могла развить приличной скорости, да и сам комментатор матчей по драконболу еще не восстановил форму после встречи с недовольными им упырями и рассерженными ведьмами.
Она же не слон и не грузно летящая в супермаркет тетя Нинель... Представив в воздухе тетю Нинель, которая с искривившимся от ужаса лицом одной рукой притискивает к себе таксу, а другой придерживает юбку, Таня засмеялась и стала выписывать красивую восьмерку. Она уже почти видела, как ее сделает. Взлет, потом петля с коротким переворотом головой вниз, снова петля, уже вниз головой, а потом выход в привычное положение на том же самом месте.
Внезапно, когда Таня уже выравнивала контрабас, у нее над головой мелькнула черная тень, а в следующий момент что-то с силой ударило ее по руке, сжимающей смычок, и по лицу. Что-то острое распороло на груди джинсовку и скользнуло по щеке. Инстинктивно отшатываясь назад, чтобы уберечь глаза, Таня на мгновение увидела немигающий желтый, злобно смотревший глаз. В ноздри ей ударил отвратительный, тошнотворный запах. Руку пронзило болью, и она едва не уронила смычок.
Действуя скорее по наитию, Таня пригнулась к контрабасу и попыталась ускорить его, чтобы оторваться от черной тени. Но контрабас еще не вышел из восьмерки. У него явно не хватало запаса скорости.
Снова мелькнула черная тень... Таня, как и в прошлый раз, не поняла, когда она успела развернуться и как ухитряется развивать такую скорость.
На этот раз резкий удар был нанесен снизу и вскользь пришелся по ноге. Удар такой мощный, что струны контрабаса загудели. Контрабас от этого удара накренился, и тотчас вновь откуда-то выплыл желтый остановившийся глаз. Рука со смычком внезапно стала страшно тяжелой и какой-то непослушной.
Прежде чем Таня сумела что-то осознать или хотя бы испугаться, контрабас дважды кувыркнулся в воздухе и понесся к земле. Желтый глаз загорелся торжеством и исчез. С громким воплем падая вниз, Таня уже видела темную асфальтовую площадку между двумя домами, с бешеной скоростью набегавшую на нее.
Но тут, когда до земли оставалось не больше десятка метров, контрабас внезапно замедлил падение. Еще одна ошеломительная петля, такая резкая, что мозги едва не перевернулись у нее в голове – во всяком случае, чувство было именно такое, – и магический инструмент Феофила Гроттера, перестав терять высоту, взмыл в небо. Струны гудели надсадно, разгневанно... Казалось, они вот-то лопнут от возмущения. Видимо, инструменту пришлось вложить всю свою волшебную силу, чтобы выйти из пике.
Таня решила, что каким-то чудом, даже, вероятно, случайно, она показала концом смычка наверх, и сделала это достаточно плавно и уверенно для того, чтобы контрабас послушался ее.
– Ну почему я стала падать... Ах да, тень, – пробормотал а Таня.
И только теперь, когда ясно стало, чего она избежала, ледяная волна жути захлестнула ее. Таня стала вращать головой, с испугом всматриваясь в небо. Тучи, похожие на причудливо окрашенные фиолетовой, розоватой, синей акварелью комки ваты. Бестолково пробивающиеся солнечные лучи. Нет, черной тени нигде не было – она возникла неизвестно откуда и исчезла столь же бесследно и таинственно.
Рука онемела еще больше. Она слушалась так плохо, что можно было решить, что ее вообще нет, а на ее месте пристегнуто что-то постороннее и мешающее. Таня опустила глаза и увидела на запястье кровь, сочившуюся из трех глубоких порезов. Еще одна царапина была на лице: по щеке разливалась странная, словно вытянутая в нитку, прохлада. Что-то липкое упорно капало на воротник.
Вглядываясь в царапины на руке, Таня поняла вдруг, что они означают. У нее хотели выбить смычок, а значит, убить хладнокровно и расчетливо. Причем уничтожить ее явно пытался кто-то, кому известны были тайны магических полетов. План почти удался. Если бы Таня резко не отклонилась и не дернула совершенно случайно смычок, то, скорее всего, была бы уже пятном на асфальте.
Тот, кто решил убить ее, продумал малейшие детали. Каким-то образом он сумел даже ненадолго проникнуть в ее сознание и заставить ее произнести «Торопыгус угрелус», когда она собиралась произнести более безопасное Тикалус плетутс.
«Заклинания-то учи, но сама летать не вздумай! Слышишь? Ни за что не вздумай! Кое-кто обрадуется, если ты разобьешься», – отчетливо вспомнила она слова Баб-Ягуна. Он же предупреждал ее, так почему она не послушалась!
После того, что случилось, у Тани не осталось никакого желания продолжать полет. Каждую минуту, обнаружив, что она ухитрилась остаться в живых, черная тень могла вновь вернуться и довершить начатое. Прикинув, в какой стороне остался дом дяди Германа и тети Нинели, она развернула контрабас и, внимательно вглядываясь в тучи, не появится ли из них грозное темное пятно, полетела обратно. Рука пульсировала непрерывной болью, сменявшейся временами полным онемением.
Уже перед самым приземлением Таню ожидал еще один сюрприз. Она вдруг вспомнила, что так и не выучила тормозящих заклинаний. То есть взлететь-то она взлетела, а вот как теперь сесть – неизвестно. Похоже, что заклинание «Торопыгус угорелус» было слишком стремительным, чтобы контрабас остановился сам. Более вероятно, что она попросту расплющилась бы об асфальт или на сумасшедшей скорости поприветствовала бы стену дома.
Примериваясь, как бы ей исхитриться приземлиться поудачнее, она два раза облетела квартал. Заасфальтированные дворики плохо подходили для посадки, равно как и опутанный электрическими проводами маленький парк. Перспектива повиснуть на высоковольтной линии привлекала ее даже меньше возможности разбиться вдребезги.
«Похоже, мне все-таки суждено сегодня стать лепешкой или на худой конец обуглиться! А у Пипы будет отличный повод прогулять школу, отправившись на мои похороны. Она и Ленку Мумрикову с собой захватит. Будут обе лопать чипсы и бросать мне в могилу фантики от конфет», – сумрачно подумала Таня.
Не желая доставлять Пипе такое удовольствие, она решила изо всей силы бороться за жизнь и внезапно вспомнила про подстраховочное заклинание, которым она пока не пользовалась.
Выбрав момент, когда можно было безопасно разжать руку с перстнем, Таня выпустила зеленую искру и воскликнула:
– Ойойойс шмякис брякис!
Контрабас бестолково зарыскал в воздухе, а еще через секунду неведомая сила решительно сдернула ее с него. Засвистел ветер. Замелькали окна многоэтажного дома, сиявшие раздробленным закатным солнцем. Асфальт Рублевского шоссе неумолимо надвинулся на девочку.
– А-а-а! – закричала Таня, роняя бесполезный уже смычок и закрывая лицо руками. Перед ее внутренним взором уже маячила язвительная физиономия Пипы, которая, незаметно показывая язык цвета ливерной колбасы, кладет на ее гроб две гвоздики.
