Народные сказки - Сказки и легенды Систана
На следующий день, когда черноту ночи смыли с престола звезд и солнце воцарилось на троне, опоясавшись усыпанным драгоценностями кинжалом, и когда половину свода небесного золотом, а половину — серебром украсил копьеносец-араб, воссевший на его вершине[17], Ширавия вновь вышел на поле битвы. И опять сражался так, что тысячу людей отправил в преисподнюю. А к вечеру барабаны забили отбой, и все разошлись по своим шатрам, а Ширавия ушел к себе в горы. Царь спросил:
— Что это за богатырь, что каждый день спускается с гор, выходит на поле брани, а вечером возвращается восвояси?
Везир Йаманд сказал:
— Ему помогают Большой идол, Маленький идол, теленок и телка[18].
А везир Худжанд говорит:
— Ни при чем здесь ни Большой идол, ни Маленький идол, ни теленок, ни телка; просто это тот паревь-дервиш.
Царь спросил:
— Если это юноша-дервиш, почему он не приходит к нам?
А везир ему отвечает:
— А как он к нам придет? Ведь вдоль границ города поставлены караулы. Если бы мой сын пришел — и его бы убили, не пропустили в город.
На третий день Ширавия вышел сражаться на поле брани и сражался до вечера; вечером он снова вознамерился отправиться к себе в горы, но люди йеменского царя обступили его и говорят:
— Царь Йемена требует тебя к себе.
Ширавия вместе с сорока разбойниками въехал в город. Въехал он в город, едет по улице, а навстречу ему идет племянник царя, тот самый, что его ранил. Ширавия выхватил меч и ударил его — дескать, когда голова моя лежала на коленях у Симинзар, ты нанес мне удар, а теперь я тебе его возвращаю. И отправил его в ад.
И вот теперь Ширавия с сорока разбойниками живет в городе; каждый день он по-прежнему выходит на поле брани и каждый день тысячу человек отправляет в преисподнюю. Этим только он и занят.
Был у властителя Шама один богатырь, и решил властитель Шама, что выпустит его бороться с Ширавией. Это был богатырь из богатырей, громадный, как гора, дивовское отродье!
Настал день поединка, вышел Ширавия на поле брани и спрашивает соперника:
— Как мы будем биться: палицами или копьями?
— Будем бороться, — отвечает тот.
И они схватились и боролись целый день. К концу дня тот богатырь стал одолевать Ширавию, стал валить его на землю.
Как раз в это время Симинзар вышла прогуляться на крышу царского дворца. Увидел ее Ширавия, и силы его словно удвоились. Помянул он единого бога, поднял этого богатыря в воздух и швырнул его оземь так, что земля треснула. Вытащил кинжал, вспорол ему брюхо. А тут уже вечер: барабаны забили отбой, и все разошлись по своим шатрам.
И тогда полководец Шама послал к царю Йемена сказать, дескать, не удается нам победить вас, давайте заключим мир.
Царь согласился. Люди Шама принесли клятву на Коране, дескать, нам до вас больше дела нет, а вам — до нас. Мы уйдем отсюда, а вы оставайтесь себе здесь, у себя в стране.
Помирились они, прошло несколько дней, и властитель Шама пригласил к себе царя, обоих везиров, Ширавию и десять-двадцать главных эмиров.
Пригласил он их к себе в гости, и тут везир Худжанд говорит Ширавии:
— А ты, Ширавия, будь осторожен, не ходи туда. Ведь никогда враг не станет другом.
Ширавия ему отвечает:
— Как же мне не пойти? Ведь скажут, что я испугался.
А везир Худжанд настаивает на своем:
— Говорю я тебе: не надо ходить.
Ширавия его не послушался и вечером отправился в гости, к правителю Шама вместе с эмирами и вельможами.
Пришли они к правителю Шама в шатер, принесли им воду для мытья рук. Помыли они руки, тут подали еду. Только они собрались есть, как на каждого из них набросились по три-четыре воина и связали их. Заковали в цепи всех: и царя Йемена, и везира Йаманда, и Ширавию, и всех эмиров. Только везира Худжанда там не было. А еще была там Симинзар со своими служанками и рабами — всех их правитель Шама захватил в плен и увел с собой. Привел он их в свою страну, и тут Симинзар сказала ему:
— Если ты убьешь Ширавию — то и я себя убью. Хочешь держать его в плену — твое дело. Но если только я узнаю, что ты хочешь его убить, — я убью себя.
У правителя Шама была дочь. Он поселил Симинзар вместе со своей дочерью, а всех остальных — царя Йемена, везира Йаманда и Ширавию — бросил в темницу.
Пусть они себе остаются в темнице, а ты послушай несколько слов о жене Ширавии.
Жена Ширавии Гунча, когда Ширавия еще был в Йемене, зачала от него. Через девять месяцев, девять дней, девять часов она родила сына, которого нарекли Джахангир-шахом. Не будем растягивать наш рассказ на долгие месяцы и годы — мальчик вырос, стало ему тринадцать-четырнадцать лет.
И вот играл он однажды с мальчишками, и один из мальчишек ему сказал:
— Если ты и вправду такой сильный, иди освободи своего отца.
Джахангир ничего не ответил, но слова эти запали ему в сердце. Пришел он к своей матери и сказал:
— Поджарь мне немного пшеничных зерен.
Она поджарила и говорит ему:
— Бери!
— Нет, ты дай мне своей рукой! — отвечает он.
Только мать набрала полную горсть раскаленных зерен — и схватил ее за руку, крепко сжал ладонь и говорит:
— Говори, где мой отец[19]!
Она взмолилась:
— Отпусти мою руку, она горит! Твой отец в плену у правителя Шама.
— А почему ты мне об этом раньше не сказала?
— Ты ведь еще маленький, сыночек, ты еще не сможешь сражаться, чтобы освободить своего отца.
Джахангир ей отвечает:
— Не твое дело, маленький я или большой! Ты должна была рассказать мне о судьбе моего отца.
А к тому времени от того лютого коня, что был у Ширавии — его кличка была Дракон, — у нескольких кобылиц родились жеребята. Джахангир выбрал себе одного прекрасного жеребца, дал ему кличку Гульранг, надел на него красивую сбрую, а на себя — богатырские доспехи; наполнил хурджин драгоценностями, приторочил его к седлу коня, попрощался с матерью и дедом — везиром Худжандом. Он сказал им:
— Прощайте, не знаю, увижу вас еще или нет.
Птицей он в седло взлетел, ногу в стремя он продел; поудобнее уселся и пустился в дальний путь, о любви стихи слагая, подвиг ратный совершая. Конь стожильный мчался вдаль: жилы крепки, словно сталь, ноги — мощные колонны. Чтоб иметь коня такого — я даю вам в этом слово, небосводом я клянусь! — вмиг навеки откажусь я от локонов любимой. Меч стальной, что держит он, пусть не будет занесен над головками красавиц, пусть живут и радость дарят; люди плачут о себе, по себе Саади рыдает[20].
И так приехал он в один город. Видит: на зубцах стены этого города насажены человеческие головы. Подошел к воротам, а там сидит старик-привратник. Он спросил его:
— Примешь ли ты гостя?
— Гость — от бога, гостя бог посылает, — отвечает тот.
И вот он на ночь остался гостем старика-привратника. И вот Джахангир спрашивает у привратника:
— О старик, что означают эти головы на зубцах стены?
— Зачем ты спрашиваешь об этом? Лучше бы тебе ничего не знать, — отвечает привратник. — Но раз уж ты спросил, я скажу тебе: у царя есть дочь, ее зовут Шэкуфэ. В эту Шэкуфэ влюбился див. Откуда ни приходят царевичи к ней свататься — всем им приходится вступать в поединок с дивом, и див их всех убивает. Если найдется кто-нибудь, кто одолеет дива, тому царь отдаст дочь и полцарства в придачу. А до сих пор див побеждал в поединке всех юношей, отрезал им головы и вешал на зубцы городской стены.
Ну, прошла ночь, наутро юноша просыпается и видит: улицы убирают, поливают их водой, играет музыка.
Джахангир спрашивает у своего хозяина:
— В чем дело?
— Наверное, еще один царевич появился, чтобы бороться с дивом, — отвечает привратник.
— Давай пойдем посмотрим, как они будут бороться, — говорит Джахангир.
— Туда не пройти, — отвечает старик. — Туда столько народу приходит поглазеть, что и не протиснуться.
Джахангир сказал:
— Тогда возьми меня сзади за пояс, держись крепче, я протащу тебя туда.
Старик схватил Джахангира сзади за пояс, и тот повел его за собой — то в одну сторону, то в другую, — протиснулись они к тому месту, что было отведено для борьбы. Встали в первом ряду. Видят: вышел царевич, такой красивый, что и умереть за него не жалко! Вышел див, и начали они бороться. Много ли, мало ли они боролись — наконец див поднял царевича и шмякнул оземь. А потом отрезал ему голову, подошел к городской стене и повесил голову на зубец.
Вышел снова на площадь и говорит:
— Ну, кто еще желает со мной бороться, пусть выходит на площадь!
Тут царь сказал, обращаясь к толпе, собравшейся на площади:
