Нортон Джастер - Мило и волшебная будка
Матемагик сочувственно кивнул и потрепал Мило по щеке.
— А ты для начала пойми, что не понимать ничего — самое пустое дело, и на него не стоит тратить силы.
Мило изо всех сил пытался осмыслить все, что тут видел и слышал, но одна странность никак не давала ему покоя.
— Отчего, — очень серьезно спросил он, — отчего так часто бывает, что даже правильный ответ кажется неправильным?
Печать глубочайшего уныния проступила на лице Матемагика, и глаза его подернулись печалью. Настала тишина, и немало времени прошло, прежде чем он вновь заговорил.
— О, как это верно, — выдохнул он, тяжело опершись на посох. — И длится это с тех пор, как были изгнаны Поэзия и Мудрость.
— Вот именно, — начал было Ляпсус, — я это почувствовал на собственной, с позволения сказать, шкуре…
— А ВСЕ ИЗ-ЗА УПРЯМСТВА ПРОКЛЯТОГО АЗБУКИАНА, — ошеломил жучилу своим ревом Матемагик; печаль уступила место ярости, и король принялся вышагивать по комнате, умножая свой гнев и прибавляя его к своей ярости. — ВСЕМУ ВИНОЙ ЕГО ОШИБКА!
— Может быть, вам надо обсудить с ним все… — начал Мило, но не успел закончить — Матемагик прервал и его:
— Нет, он слишком неблагоразумен! Уже месяц прошел, как я послал ему дружественное послание, а он не нашел возможным ответить — хотя бы из вежливости. Вот — прочти.
И он подал Мило копию письма.
«4738 1919.667 394017 5841 62589
85371 14 39588 7190434 203
27689 57131 481206.
5864 98053,
62179875073»— вот что там было начертано.
— Но, может быть, он не понимает эти числа, — заметил Мило, который и сам не слишком понял написанное.
— ЧЕПУХА! — опять взревел король. — Числа всем понятны. На каком бы языке ты ни говорил, числа всегда остаются самими собой. Семь — это и есть семь по всему миру.
«Ну и ну, — подумал Мило, — каждый считает самым важным то, что знает лучше».
— С вашего позволения, — вставил Тактик, решив изменить направление разговора, — с вашего позволения, мы хотели бы освободить Поэзию и Мудрость.
— Азбукиан дал согласие на это? — спросил Матемагик.
— Так точно, государь, — отвечал часовой пес.
— В таком случае я не дам, — вновь загремел король, — ибо с тех пор, как принцессы были изгнаны, мы с ним ни в чем не были согласны — и не будем! — И глаза его загорелись темным зловещим огнем.
— Никогда? — переспросил Мило с ноткой сомнения в голосе.
— НИКОГДА! — повторил тот. — И если ты сможешь доказать мне, что это не так, то получишь мое согласие.
— Я попробую, — кивнул Мило, который размышлял над этой задачей с самого отъезда из Словаренции. — Значит, вы утверждаете, что никогда не согласитесь с тем, на что согласен Азбукиан?
— Совершенно верно. — Матемагик снисходительно улыбнулся.
— И Азбукиан никогда не согласится с тем, на что согласны вы?
— И это верно, — ответил Матемагик позевывая и беспечно чистя ногти острым кончиком посоха.
— Значит, каждый из вас согласен с тем, что никогда не согласится с другим, — торжествующе объявил Мило, — стало быть, вы оба согласны с тем, что никогда не будете согласны друг с другом, — но что это, если не соглашение?
— ВОТ ЭТО НОМЕР! — вскричал обескураженный Матемагик. — Меня загнали в ловушку. — Он повертел доказательство и так и этак, но вывод получался все тот же.
— Блестящий успех, — радостно потирал руки Ляпсус, — даже я не смог бы добиться большего!
— Стало быть, мы можем идти? — добавил Тактик.
Учтивым кивком головы признав свое поражение, Матемагик подозвал к себе путешественников.
— Дорога вам предстоит долгая и опасная, — тихо проговорил он, и тревожная складка собралась у него на лбу. — Злые духи и демоны почуют вас раньше, чем вы их заметите. Будьте начеку — когда они проявятся, может оказаться уже поздно.
У Ляпсуса душа ушла в пятки, у Мило руки похолодели.
— Но это еще не самое страшное, — зловеще прошептал король.
— А что же? — с трудом выговорил Мило, вовсе не уверенный, что действительно хочет это знать.
— К сожалению, об этом я смогу сообщить вам только когда вы вернетесь, — ответил Матемагик. — Идемте, я покажу вам дорогу. — И он просто, без всяких ухищрений, перенес всех троих к рубежу Числовенции.
Позади лежали все королевства Разума, а вперед, во тьму и горы, вела узкая кочковатая и каменистая тропка.
— Автомобильчику здесь не проехать, — с грустью заметил Мило.
— Не проехать, — подтвердил Матемагик. — Однако до Тьмы Невежества отсюда и пешком недалеко, нужно только следить за каждым шагом.
— А как же мои подарки? Они нам могут пригодиться.
— Еще как могут! — воскликнул невесть откуда взявшийся Додекаэдр с ношей в руках. — Вот твоя ненаглядная, — он протянул Мило подзорную трубу, — вот твои звуки, а вот, — и он показал презрительное лицо, — вот твои словечки.
— А самое главное, — добавил Матемагик, — возьми вот это, это твой личный волшебный посох. Сумей им правильно воспользоваться, и для тебя не будет ничего невозможного.
С этими словами он вложил в нагрудный карман Мило маленький светящийся карандаш, во всем, если не считать размера, подобный королевскому посоху. А потом, после всех напутствий и пожеланий, они распрощались, и король с Додекаэдром (который плакал, вздыхал, хмурился и унывал сразу четырьмя своими самыми грустными гранями) смотрели вслед трем крошечным фигуркам, уходящим в грозные горы Невежества.
— Наверное, кому-то стоит остаться тут, чтобы стеречь дорогу, — проговорил несчастный Ляпсус, подразумевая себя. Но поддержки не нашел и понуро поплелся дальше.
Чем выше они подымались, тем темнее становилось вокруг, но то была не ночная тьма, а скорее мгла, смесь туманных намеков и пагубных умыслов, которые исходили от скользких замшелых утесов и застили свет. Жестокий ветер выл между скалами, воздух же был такой густой и спертый, как будто его уже не раз использовали.
Так они и шли все выше и выше на головокружительные высоты по узкой тропке: с одной стороны — каменная стена с острозубыми над нею кряжами, с другой — бездонная, необъятная, беспредельная пустота.
Луна совсем скрылась за этим скверным туманом, и Мило, ухватившись за хвост Тактика, проговорил:
— Я почти ничего не вижу. Может быть, утра подождем?
— Под дождем, не под дождем — все равно вам каюк, — послышалось в ответ откуда-то сверху, а затем раздался отвратительный кашляющий смех, как будто кто-то подавился рыбьей костью.
На одном из скользких камней, почти слившись с ним, сидела большая, взъерошенная и ужасно чумазая птица — больше всего она походила на старую половую тряпку. Однако клюв у нее был весьма внушительный и острый, а единственный открытый глаз глядел пристально и недобро.
— Кажется, вы не поняли, — робко пояснил Мило. — Мы всего лишь хотим провести где-нибудь ночь.
— Этим вы никого не проведете, — прокудахтала птица и вновь захохотала.
— Да нет же! Нам бы только денек… — начал Мило.
— Денег? — перебила его птица. — Ишь ты — у самого нет ни гроша, а туда же.
— Да что ж это такое, — взвыл Мило, — я сейчас заплачу!
— Ах, заплатишь? — немного смягчилась птица. — Тогда другой разговор. А то и денежки ему подавай, и ночлег! — Она закрыла открытый глаз и открыла закрытый. — Ежели за плату, тогда вы — мои кости, только все едино к утру от вас и гостей не останется.
— Значит, если за плату?.. — спросил Мило, который и сам уже начал заговариваться, поговорив с говорящей птицей.
— Если заплата из драпу, — снова вклинилась птица, резко щелкнув клювом, — это можно. Только я бы на вашем месте давным-давно задала бы отсюда драпу.
— Попробуем еще раз, сначала, — предложил Мило. — Нам нужно переночевать. Другими словами…
— У тебя есть другие слова? — обрадовалась птица. — Давай другие! А то с этими ты не очень-то справляешься.
Тут даже у терпеливого Тактика терпенье лопнуло.
— Эй, — сердито рявкнул он, — ты чего это все время перебиваешь?
— А как иначе? — заквохтала птица. — Работа у меня такая — хватать слова на лету, прямо изо рта, да на хвосте переносить. Я всем знакомая. — И, подавшись вперед, она улыбнулась ужасно знакомой улыбкой. — Я помесь сороки-воровки, стреляного воробья, который вылетел, и его не поймаешь, и испорченного телефона. Между прочим, мы с вашим другом Ляпсусом — старинные друзья.
Ляпсус только головой мотал — деться ему было некуда, а слова со страху он все позабыл.
— Обитатели Тьмы Невежества, они все такие же, как вы? — спросил Мило.
— О, они куда хуже! — мечтательно проворковала птица. — Я-то сама не здешняя. Родом я из Контекста.
— А почему бы вам не вернуться, с позволения сказать, на родину? — заметил жучило, на всякий случай выставив перед собой трость.
