Игорь Малышев - Лис
— Лелька, Лелька, — закричали радостные русалки и побежали к новоприбывшей.
— А что не на метле? — загалдели.
Леля пожала плечами, мол, а какая разница.
— Похорошела ты, — водявы с радостью рассматривали подружку. — А помнишь, как в прошлый раз ты Короеду усы к березе привязала, чтоб он за тобой не таскался?
Девки завизжали от радости.
Лис смотрел на них издалека, не приближаясь. Лелька подошла к нему сама.
— Здравствуй, Лисенок.
— Здравствуй.
— Давно здесь?
— Нет, только и успел, что свару с водявами затеять.
— Шумный ты, бес.
Он нравился ей, и она это не скрывала. Лис же относился к ней ровно, как и ко всем лесным обитателям. Леля была ведьмой, ее далекие предки были шаманами. Люди в селе ее боялись, но вида не показывали. Только бабки у ворот перешептывались, что видели, как из трубы ее дома вылетают вороны. А кто-то даже видел, как она сама вылетела на метле голая и полетела к луне, блестя, как рыба, в ее свете. Все это было правдой, и на метле она летала, и в птиц обращалась. Умела и кости вправлять, и роды принять, и порчу навести, и сгубить урожай. Последним, правда, никогда не занималась, нужды не было. В селе ее никто не задевал, побаивались.
Девкой она была красивой, а потому женихов к ней сваталось немало. Всем им без разбору она отказывала. Лис понимал ее. Хоть Леля и жила с людьми, ее душа была в лесу. Только здесь она жила по-настоящему. Только здесь вокруг нее были такие же, как и она. С обыкновенным человеком она жить бы не смогла, через несколько дней сбежала бы от него — скучно. Было у нее несколько знакомых колдунов и оборотней, живущих неподалеку, но что-то не нравились они ей. Женихи из людей часто подкатывали к ней, несмотря на худую славу. Известное дело, чем опаснее путь к сокровищам, тем ценней они кажутся. Один такой жених как-то раз залез к ней ночью в открытое окно. Уже через секунду он вышел из двери. Вышел не один, а с голой Лелькой на плечах, и потом всю ночь напролет катал ее на себе. На рассвете, когда он от усталости упал на траву, она положила ему ладони на виски и спросила:
— Ну, что, хочешь на мне жениться?
Парень вскочил и, спотыкаясь, побежал прочь. Вслед ему сорокой летел озорной хохот ведьмы.
На Лысую Гору продолжали прибывать новые существа. Одни падали с неба сойками да иволгами, другие лосями и медведями выходили из чащи, третьи прорастали травой, выползали кротами. Кто-то из них менял обличье, кто-то не мог, привыкнув быть таким. Когда совсем стемнело, из леса вышел Мухомор. Сейчас он был юношей с бледным лицом и печальными глазами. Подошел к беззаботно болтавшим Лису и ведьме. Кивнул им и присел в темном углу поляны.
— Грустный он какой… — удивилась Леля, — но светлый.
Потом повернулась к Лису и спросила:
— Что это у тебя за венок такой?
— Обычный веночек, из папоротника.
Зеленых веточек бес не нашел, а потому сплел сухие, тихо шуршащие при каждом движении.
— Сколько помню, никто еще венков из папоротника не делал. Опасно…
Венки из папоротника делают только те, кто хочет чуда. Кто хочет, чтобы случилось что-то небывалое, неслыханное, что может перевернуть жизнь, дать то, что можно искать вечно и не найти. Но как известно, каждое чудо охраняют сто драконов. И потому, оно всегда идет рука об руку со смертью, как зима с летом, а день с ночью. Идя к нему можно тысячу раз оступиться и пропасть, и все же оно того стоит. Ведьма не спрашивала его о том, какого чуда он хочет, об этом нельзя было спрашивать. Это было что-то такое, о чем сам загадывающий мог и не догадываться. Никогда ведь до конца не знаешь, что тебе нужно в жизни.
— Боюсь я за тебя, Лисенок… — сказала Леля погрустнев, зеленые огоньки ее глаз даже потускнели от этих слов. — Может не надо? Оставь венок, пока костер не разожгли.
Лис улыбнулся, завертел головой. Венок зашуршал.
— Ну, что ты? Все будет хорошо, не бойся. Я ж бес, кто со мной справится.
— Тоже верно! — Леля засмеялась, стряхивая с лица грусть. Ведьма вскочила на ноги, ее чуть влажные волосы взметнулись вверх, как черное блестящее пламя. За ней следом взвился Лис.
— Эге-гей, — закричал. — Лето идет! Пали костры!
— Пали костры! — отозвались со всех сторон оборотни, домовые, лешие, бесы и другие существа лесного народца. Поляна ожила и задвигалась.
Могучие седые колдуны схватили в руки толстые палки и принялись колотить по стволам деревьев лежащих неподалеку от дров.
— Бум-бум, бум-бум, — разнеслось по поляне. Собравшиеся задвигались в ритме. Лешие затянули низкими голосами мелодию. На нее, как на основание, вставали другие, более высокие голоса.
— У-у-у, — поплыло в воздухе.
По мере того, как вступали все собравшиеся, песня становилась все мощнее. Последними вступили русалки с затейливой вязью высоких голосов. Песня задрожала над землей и вдруг, словно пробив дыру в небесной тверди, рванулась вверх. Все почувствовали такую легкость, какая бывает только во сне, когда летаешь.
Лешие подожгли дрова. Пламя, будто бы неохотно принялось лизать нижние ветки, потом, окрепнув, поднялось выше, и костер загудел, присоединив свой голос к общему хору. Свет озарил собрание лесного народца. Темнота вокруг сгустилась, бросив неверные тени на лица и тела. Несколько крупных оборотней встало по разные стороны костра, им на плечи забрались другие, помельче, и так до тех пор, пока возле костра не появились два живых столба. Эти столбы неожиданно начали падать навстречу друг другу, казалось, еще немного, и они упадут в огонь, но они встретились верхушками в воздухе, и над пламенем повисла живая арка. Стоящие внизу закричали от радости, но строя песни не нарушили, крик лишь вплелся в нее как новый аккорд. Колдуны стали звонче бить по стволам. На арку, как на радугу, взбежал грустный и светлый Мухомор с тремя горящими сучьями в руках. На вершине он сложил их вместе и завертел перед собой. В темном небе огненным цветком расцвел огненный круг. Колесо света над озером пламени. От круга во все стороны летели красные брызги, их подхватывал поток восходящего воздуха и уносил вверх.
Солнце, солнце,
Ярче, ярче!
Хор пел, а Мухомор все быстрее раскручивал сияющий круг.
Домой, домой!
Вдруг закричали все, лешачок с размаха швырнул факелы вверх, вслед за искрами, и сам спрыгнул вниз. Там его схватили десятки рук и понесли по поляне перекидывая. Горящие ветки покувыркались в вышине и упали в ловкие руки празднующих. Арка тут же рассыпалась. Лешие, домовые и оборотни покатились ежами по земле. Здесь же носился Лис с факелом. Где-то неподалеку снова начали строить живые столбы. Теперь они были ниже первых, но зато их было гораздо больше. Выбрав один, повыше, Лис взлетел на его вершину и замахал веткой, подпевая хору. Другие колонны тоже быстро обзавелись огненными навершиями. Вокруг костра заходили зажженные свечи с дерево высотой. Бес услышал крик издалека:
— Лови! — Коростель швырнул ему свой факел.
Лис успел схватить его и кинул ему свой. Игра понравилась. Скоро вся поляна наполнилась летающими огненными птицами, носящимися вверх-вниз и рассыпающими искры.
Долго продолжался этот огненный переполох, но и он кончился. Лесной народец угомонился, расселся вокруг костра. От огня вверх поднимался широкий, со ствол большого дерева, столб дыма. Он уходил так высоко, что не видно было, где он кончается. Казалось, он смешивается с туманом Млечного Пути. Было такое чувство, что они сидят под деревом, ствол которого растет из огня перед ними, а звезды в небе — не более чем просветы в его кроне, сквозь которые видать синее небо.
Как часто бывало в такие минуты, Лис ощутил, что все вокруг не более чем ветки и листья этого великого древа, что все, что он знает о вселенной, не более, чем чешуйка на коре молодого побега от невообразимо большого ствола. Он почувствовал, как поднимается сок по древесным каналам, как закипает клейкая листва в почках.
— Вот и лето пришло, — подумал он.
Лесные существа встали, взялись за руки и повели хоровод вокруг белого столба дыма. Снова запели песню. Начали тихо, не торопясь, затем все быстрее и громче. Песня раскачивала круг, по нему проходили волны, как по воде от ветра. В какой-то момент песня стала самостоятельной, словно никто и не нужен ей был больше, так она стала сильна сама по себе. В ней слились все, кто ее пел. Никто уже не мог понять, где его голос, а где чужой. Музыка свила всех в один общий венок, где стебли цветов цепляются друг за друга, чтобы образовать круг. В песне слышалась переменчивость леших, озорство бесов, легкость летучих ведьм, вечная русалочья грусть и текучесть оборотней. Но в центре всего этого был огонь, он был той головой, на которую надет венок. Дым его уплотнился, стал белым, как молоко, казалось, его можно потрогать руками. Снизу его лизали горячие сполохи пламени.
