Добровольский Н - Сказки Смоленского края
— Не пильщик ли ты, брат?
— Да, пильщик!
— А можешь ли ты мне еще десять пил подрядить?
— Могу!
— Пойду к барину схожу, перетолкую.
— Барин, пришел к нам пильщик. Не пора ли нам колоды в лесу резать?
— Давно и я думаю, надо резать. Пошли мне мужика.
— Ступай, мужичок, к барину, о цене договорись.
Мужик приходит к барину.
— Здравствуйте, ваша благородь!..
— Здравствуй! Можешь колодья нарезать?
— Могу!
— А что, брат, какую ты возьмешь цену резать колодья?
— Мы поедем в лес и там, барин, договоримся.
— Я пошлю старосту с тобой.
— А то, барин, поедем вместе: я у тебя буду за кучера.
— И то правда: зачем его таскать, лучше вдвоем. Прикажите старосте запрячь лошадей.
Староста запряг лошадь, сели барин с мужиком и поехали в лес. Приехали в лес, обглядели десять куч на триста колод в каждой. Барин говорит:
— Теперь сечь буду вагу.
Мужик пощупал расщелину дерева и отвечает:
— Вот, барин, ты попробуй рукой, правда, что гнилая!
Барин полез на дерево пробовать гнилое место рукою. Мужик выдернул клин из расщелины, и руку барина притиснуло.
— Мне руку нельзя выдернуть,— кричит барин.— Что ты делаешь?
А мужик ему:
— Барин, помнишь, как ты отнимал пирог да гуся, я сказал: трижды поколочу.
Пошел мужик, вырезал лозину и давай тузить барина, сколько влезет.
Кучер тем временем ждал, ждал и поехал разыскивать барина. Приехал в лес и староста. Барин говорит им:
— Избит я весь, и еще обещал избить этот прохожий.
Взял староста вагу, раздвинул щель, освободил руку барина и привез его домой больного. Известно: бой не мед! Барин говорит старосте:
— Посмотри, нет ли на дороге докторов, не знают ли они, как меня полечить?
А мужичок накупил пузырьков двадцать да идет мимо барского дома. Пузырьки повесил на шею. Выходит староста:
— Не доктор ли ты?
— Значит, доктор, коль у меня разные лекарства навешаны.
— Погоди, брат, я пойду барину доложу.
Пришел к барину.
— Доктор идет по нашему чистому двору, и лекарства у него много навешано на шее.
— Позови, брат, доктора в дом ко мне!
Староста говорит мужику:
— Мужик, ступай к барину в дом!
Приходит мужичок в дом.
— Можешь меня вылечить? — спрашивает барин.— Я очень болен.
— Могу, барин! Топи баню. Мне тебя надо в бане лечить.
Натопили баню, повели туда барина. Лакей да барин и мужик — всего трое в бане. Веника не оказалось.
— Что, барин, мы пришли, а веника нет,— говорит мужик.— Нужен нам веник.
— Поди, лакей, за веником домой,— послал барин.
Лакей пошел домой за веником, а мужик и говорит:
— Помнишь, барин, как ты отнимал у меня пирог да гуся, я сказал: трижды поколочу. Буду бить больно.
Стал мужик барина дуть. Побил еще сильнее, чем в лесу, и ушел.
Вернулся лакей.
— Забил меня мужик. Вези домой на лошадях,— сказал барин ему.
Привезли в дом больного барина. И как лег он в постель, так полгода и пролежал. Потом стал поправляться. Мужик опять к нему. Нанял тройку бурых лошадей, да и едет мимо барского двора.
— Жив ли тот барин, что отнял у меня пирог да гуся? Я приехал третий раз его бить!
Услыхали дворовые, что он кричит на весь двор, да за ним. Мужик разогнал лошадей, а сам соскочил незаметно. Все дворовые побежали за тройкой, хоть бы один из них остался. Дома был один барин. Мужик сейчас же шарк в хоромы к нему.
— Здравствуй, барин! Жив ли ты? Как отнял у меня пирог да гуся, я сказал: трижды поколочу.
И стал опять бить барина.
Барин и говорит:
— Возьми деньги в углу, только отстань от меня.
Мужик не был глуп, сгреб шкатулку с деньгами и ушел.
Прибежали слуги — барин лежит побитый.
— Зачем вы побежали за конями? — говорит им барин.— Мужик меня совсем забил. Позовите священника: я скоро умру.
На третий день барин преставился, и стали его поминать. И я в то время на поминках был.
ШАПКА МЕЛЕНТЬЮШКИ
Кроме налога за воблу, в те бывалошные-то времена много было и других. Даже с окон налог брали. Потому и рубили в крестьянских избах по одному окну. Чтобы налога меньше платить.
Плохо народ жил: стонет, плачет, а делать нечего. Кто побойчее да посмелее — в Синегорье уходил. Остальные на месте маялись.
Много раз собирались мужики до царя дойти, поведать ему про свои беды и обиды. А ведь до бога высоко, до царя далеко. Как дойдешь? Не пускают к нему, хоть ты убейся.
И решил тогда народ обратиться к Мелентьюшке, царскому портному.
Ох, и умелец же был этот Мелентьюшка! Не гляди, что крепостной, а одежду шил так, что слава о нем и в других царствах ходила. Всех одевал, да как! Горбатого в стройного красавца превращал, стару бабу в лебедушку белую. Всякие чудеса творил...
Вот Мелентьюшке-то и поведали мужики свою думку. Просили его замолвить при случае царю про народ.
Долго думал Мелентьюшка. Сидит, щиплет свою бороденку, глаза закрыл. Мужики ждут, размышлять ему не мешают.
— Вот что, люди,— сказал Мелентьюшка.— Сам я ничего такого царю молвить не смею. Знаю его нрав. Не сдобровать после этого. И так от него часто попадает. Но могу сделать так, что царь о всех бедных людях узнает и они ему покоя не дадут.
— Что же ты придумал, Мелентыошка?—спрашивает народ.
Вспыхнули у Мелентьюшки глаза.
— А сошью я царю-батюшке шапку. Да не простую. Какую — умолчу пока. Сами знаете: скажешь с уха на ухо, узнают с угла на угол. Только принесите мне все, что нужно для царской шапки. Но уговор такой: ничего покупного быть не должно. Все надо самим добыть. А дочке моей ясноглазой скажу, чтобы она мне самых-самых тонких ниток напряла.
— Постарайся для народа, Мелентьюшка,— обрадовались люди и пошли искать все, что надо для царской шапки.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
В Синегорские леса ушли охотники. Одни хитрого соболя выслеживают (соболья шкурка на оторочку шапки нужна: мех у соболя шелковистый, как майский ветерок,— мягкий и нежный); другие — с собаками бобров в лесных речках ищут (бобровый мех бархатистый, теплый: он на подкладку нужен).
В глубокие темные шахты спустились рудокопы: бьют золотые жилы, ищут самоцветы, камни драгоценные, алмазы сверкающие, рубины красные, изумруды горящие, топазы пурпурные, яхонты темно-вишневые, аметисты сиреневые.
В тихих озерах ныряльщики добывали жемчужные раковины, собирали для шапки бурмицкое зерно.
Кузнецы ковали Мелентьюшке ножницы, ткачи ткали золотую узорчатую парчу, крестьянки пряли лен, ткали и отбеливали полотно. Дочь Мелентьюшки Калерия день и ночь сучила нитки, тонкие, как паутина.
Наконец, все было собрано. Охотники Мелентьюшке собольи да бобровые шкурки принесли, рудокопы— самоцветы и камни драгоценные, ткачи — атлабас-парчу, крестьяне — полотно, кузнецы — инструменты.
Засел Мелентыошка за работу. А работа у него что ни на есть ювелирная. Где шьет — швов не видать. Камни и жемчуга разбирает, по-разному складывает. А их не один и не два, а тысячи. Одних алмазов больше двух тысяч!
Один месяц прошел, второй, третий. Наконец, кончил Мелентьюшка шапку шить. Глаз от нее не оторвешь. Золото, камни на ней сверкают, а снизу серебристый соболь обвился.
Полюбовался Мелентьюшка своим изделием, завернул шапку в тряпочку и пошел с ней ночью в Синегорские леса. Жил там столетний колдун Авделей. К нему-то портной и направился.
Страшно по лесу идти. Кругом звери дикие рыскают, птицы ночные ухают. Но никто Мелентьюшку не тронул.
Колдун поворчал над шапкой, обрызгал чистой водицей и велел портному обратно идти.
Утром Мелентьюшка поставил шапку на парчову подушку и понес царю.
Царь, как увидел новую, так и с места вскочил. Никогда такой ни у кого из царей не было. Надел ее на себя и даже засмеялся от радости.
Потом повернулся к Мелентьюшке.
— Доволен тобой сегодня. Иди к главному казначею и скажи, чтобы выдал он тебе гривну за работу.
Поклонился Мелентьюшка и ушел. А царь позвал всех придворных новой шапкой похвастаться. И все министры рты пораскрывали от изумления.
Тут же шапке присвоили высокий титул: «Шапка большого наряда». Такая шапка надевалась только на царев совет, на котором самые важные дела решались.
Скоро и совет собрали. Надо было какие-то новые налоги придумать, чтобы царскую казну пополнить. Дело трудное, потому что все, что можно, налогами уже обложено было. После окошек-то даже на дым налог придумали. Раз топишь печку — плати налог, и все. Ясно, что после этого что-то еще придумать было трудно.
Думают министры. Думает царь в шапке большого наряда.
Наконец, встал главный министр, поклонился царю и сказал:
