Владислав Крапивин - Пироскаф «Дед Мазай»
Теплоходы и катера не раз подолгу плутали здесь, прежде чем выбраться к нужной пристани. Понятно, что у инспекторши ИИ Контробубовой не было никакой надежды отыскать ушедший в заросшие протоки пироскаф.
— Все-таки я боюсь, — признался однажды Сушкин. — Она такая настырная тётка…
Капитан покивал:
— Она мне даже чем-то симпатична. Своей целеустремлённостью…
— Ага. Вот выловит нас однажды и это… изымет и переместит, — сумрачно пообещал Сушкин.
— Том, не надо о страшном, — попросил Бамбало. А Дон пообещал:
— Пр-л-реодолеем…
— Кстати, по-испански это звучит «venceremos!» — уточнил капитан Поль. — Клич революционеров… Я в школьное время даже сочинил песенку. Когда ещё только поступил в училище плавсостава…
— Спой! — потребовали три голоса: мальчишкин и два страусиных.
Капитан спел:
Венсеремос, друзья!
Не страшны нам враги,
С нами наша машина и парус.
Кто полезет на нас,
Заработает в глаз
И получит горчичного пару.
Однокурсникам песня нравилась, а начальству пришлась не по вкусу. Как и сам я… При первой возможности меня выперли из училища, за излишнюю задиристость… Теперь-то понимаю, что и правда я был не сахар, а тогда разобиделся ужасно. Хотел ехать с жалобой в столицу. Но тут объявился на горизонте мой дальний родственник, дядюшка Паоло Крус, он жил в Аргентине, в городке Кастилья Бланка де Карамаза. Пригласил в гости. Я и отправился. А там тоже было речное училище. Меня туда с ходу приняли без экзаменов. Потому что я перевёл свою песню на испанский язык… Ну, почти на испанский.
Если нам прямо в нос
Вдруг задует норд-ост,
Всё муй бьен, венсеремос, амигос!
Нас беде не найти,
Не собьёмся с пути,
И врагам мы покажем лос фигос!..
Ну, los figos это скорее по-португальски, а не по-испански, но друзьям нравилось… Кстати, свою первую практику я провёл как раз там, в Латинской Америке. Теперь никто не помнит приключений в руслах тех дальних рек. Хихикают, когда слышат мои рассказы про них. Даже нахально упоминают капитана Врунгеля. Но Врунгель — это книжный персонаж, а я вот он, живой. По крайней мере, пока… — И капитан слегка загрустил…
Чтобы прогнать его печаль, Сушкин потребовал:
— Дядя Поль, спой ещё раз! А потом вместе!
Так и сделали. По-русски и по-испански.
— Очень чувствительно, — подвёл итог Бамбало. — Этой песней мы можем начинать наши выступления на берегу.
— И пусть Том тоже поёт, а не валяет дур-л-рака, — предложил Дон. — У него получатся, как у Р-л-роберол-тино Лор-л-терл… тьфу… тёти.
— Лоретти, — уточнил Сушкин. — Я же сказал, что буду играть на бубнах. А петь — лос фигос…
Никто не стал спорить. Не хотелось. Тёплый июньский воздух дрожал над рекой и притоками. Всюду виднелись островки с одиноко торчащими на них ясенями, тополями и осокорями. Летали цапли. Пахло болотистой водой и камышами. Облака были похожи на ватные острова. Разумеется, жужжали шмели…
Первый концерт дали в городке Калачи.
Сушкину понравилось название: напоминало о колечке в ухе (Сушкин потрогал его). Ну, а вообще-то городок как городок. Баржи и теплоходы с туристами, широкий пляж на берегу излучины, белые церкви со сверкающими маковками, шумный рынок, городской сад с гипсовыми девицами и летней эстрадой.
На эту эстраду и «положил глаз» дядюшка Поль. Договорился с городским начальством о концерте. Начальство обрадовалось:
«Мы всегда стремимся повышать культурный уровень наших жителей…»
Мэр Калачей даже выделил для концертной бригады художника — чтобы тот написал афишу. И художник цветными масляными красками вывел на фанерном щите:
Единственное выступление в сезоне!
Гастроль концертной группы
«Дед Мазай»
из города Воробьёвска!
Вокальные номера, хореография,
декламация классики
и современных поэтов.
Уникальный актёр из Африки
Донби Донбамбало Зимбабве-Родезийский.
Ритмический аккомпанемент
на бубнах-тамбуринах —
Том Сушкин.
Песни по заказу слушателей!
Художника звали Платоша Римский. По правде говоря, это был скорее не художник, а местный бомж. В разбитых сандалетах, обтрёпанных штанах и рваной тельняшке (Сушкин вспомнил наследника Югу). С растрёпанными пепельными волосами и щетиной на худом лице. Однако были ещё толстенные очки, которые придавали Платоше некоторую интеллигентность.
Зашла речь о том, что на время концерта пироскафу понадобится сторож. Не оставлять же у причала судно без присмотра! Разговор шёл в кабинете калачёвского мэра, когда Платоша ушёл рисовать плакат. Мэр (человек оживлённый и жизнерадостный) воскликнул, глядя художнику вслед:
— Да вот же замечательный сторож для вас! Наш Платоша готов браться за любую работу!
Сушкин за время плавания приучился к откровенности суждений. Очки Платоши не внушили ему доверия.
— Ещё сопрёт чего, — мрачновато заметил он.
Мэр прижал кулаки к пиджаку с гербом Калачей (два кренделя и восходящее солнышко).
— Что вы, господа! Живописец Римский порядочный человек! Он никогда ничего не берет без спроса. Только то, что дают!.. Вот если вы поделитесь с ним какой-то долей вашего гонорара, он будет признателен. Потому что мы заплатить ему за афишу не можем, в бюджете нет лишнего гроша.
— Да какая там доля? — удивился капитан. У нас выступление бесплатное, на общественных началах, «искусство для искусства».
— А вы оставьте ваши фуражки у краешка сцены. Глядишь, зрители что-нибудь накидают…
Сушкин потрогал бескозырку. А когда вышли, пообещал:
— Ага, накидают они. Только не в фуражки, а ниже спины…
— Том, почему ты так сумр-л-рачен? — спросил Дон.
— Потому что вспомнил книжку про Гека Финна. Там жуликов — Короля и Герцога — после концерта вымазали дёгтем и вываляли в перьях. И верхом на шестах отнесли за город…
— То-ом! Разве мы жулики? — певуче удивился Бамбало. А дядя Поль уточнил:
— К тому же, там случилось это после третьего концерта, а у нас в планах только один…
Сушкин пообещал:
— Догонят и после первого…
Дядя Поль подёргал себя за пучки на висках.
— М-да… какой-то риск, наверно, есть. Не исключён вариант как с Остапом Бендером в городе Васюки после шахматного матча…
— С кем? — надув губы, спросил Сушкин.
— Да ты что? — удивился дядя Поль. — Читаешь «Войну и мир», а про бессмертных Ильфа и Петрова не слыхал?
— А лос фигос с ними, — буркнул Сушкин.
— Может, пер-л-реходный возраст? — предположил Дон.
— Сам ты «переходный»! Мне десяти лет нету…
Они беседовали, шагая по Пристанской улице. На них оглядывались — в основном, конечно, на Донби. Даже потянулась следом пёстрая цепочка пацанят старше-дошкольного возраста. Но Сушкин ни на кого не обращал внимания, смотрел на свои сандалетки (уже переставшие выглядеть новыми).
Капитан опасливо подёргал пучки снова:
— Том, дитя моё… В чем причина твоей меланхолии?
А Сушкин и сам не знал. Просто в последние дни иногда приходила сердитая печаль. Почему-то вспоминался детский дом «Фонарики». То есть не сам дом, а ребята. Казалось бы, не такие уж друзья, а вот надо же. Вспоминались Илюшка Туркин, Толик Патрушев, шахматист Антон и весёлые футболисты из второй группы. И Огурец. И даже Капка Бутырина…
Наверно, Сушкин просто соскучился по ребячьей жизни Капитан — он самый добрый на свете дядюшка Поль. Донби, он… они — самые замечательные Дон и Бамбало. Жизнь на пироскафе — самая прекрасная жизнь на планете. Но… все чаще, когда проходили вдоль оживлённых берегов, Сушкин подолгу смотрел на мальчишек-велосипедистов, на прыгавших через верёвки девочек и даже на малышей, кидавших друг другу мячики. Наверно, потому, что сам он по природе своей был из этого же племени…
А ещё он вспоминал наследника Югу. Его быстрые весёлые глаза, в которых, кажется, пряталась капелька грусти…
И теперь, когда капитан и Донби начали допытываться о причине Сушкинской насупленности, у него намокли ресницы. Он ушёл вперёд и на ходу сунул кулаки в боковые кармашки. Так, что парусиновые шортики (подарок Афродиты) чуть не съехали за опасную черту…
Песня из фильма «Кораблик»
Боялись напрасно. Концерт прошёл великолепно.
Все места перед эстрадой оказались забиты, а кое-кто сидел даже на ограждении площадки и в развилках клёнов
Артисты вышли. Капитан в ослепительном кителе сдержанно поклонился. Дон и Бамбало тоже покивали — казалось, что на длинных стеблях качаются головки незнакомых пушистых растений. Сушкин с двумя бубнами малодушно устроился позади страусиных ног, съёжился на табурете. Но все же ему пришлось встать и поклониться (жуть какая!), когда капитан рассказал историю пироскафа «Дед Мазай» — про выигрыш и про все остальное. Хлопали так, будто Сушкин — Алла Пугачёва в расцвете своей известности…
