Роберт Греч - Муц-Великан
В продолжение нескольких секунд в лагере царила мертвая тишина, затем раздался взрыв хохота. Хохотал Муц, хохотал Буц, хохотали солдаты, и даже раненые весело кряхтели. Весь лагерь дрожал от тысячеголосого хохота.
Только офицеры были серьезны и бледны.
Они тревожно ходили между рядов лилипутов и пронзительно отдавали команду:
— Смирно! Стройся!
Увы! Разбитая волшебная корона валялась на земле, власть ярких королевских мундиров была сломлена и войско ревело, кукарекало, кричало и смеялось до слез, покатываясь при виде плешивого лилипута на белом двурогом.
Тогда этот лилипут припал к седлу, схватился рукой за грудь, скатился на бок и выпал мертвый из стремян.
Пакет от Муца и страх толстосумов
Когда на другой день солнце выглянуло сквозь тучи на вершинах Бурных гор, оно увидело в долине лес развивающихся флажков: белые флажки на палатках в лагере Лилипутии, белые флажки в лагере Страны Чудес, — белые флажки, рассеянные по цветущим лугам.
Лагерь Страны Чудес как бы вымер, так как солдаты ушли оттуда в гости к лилипутам, пировали вместе с ними, болтали, проклинали войну, пели и танцовали.
Огромная фигура Муца вызвышалась над толпой примирившихся врагов. Вокруг него собрались Буц, Суровый-Вождь, Бицибуци, Золотая-Головка и многие другие. Все пили янтарный мед из маленьких бокалов. Лилипуты совершенно не могли себе объяснить, почему они питали такую смертельную ненависть к соседнему народу.
— Почему? — спрашивали они друг друга. — Почему?
— Потому, что вы были околдованы! — заявил Муц. Он посмотрел на сидевших вокруг лилипутов, растянулся во весь рост, почесал бинт на своей кудрявой голове — рана на затылке сильно заныла — и повторил:
— Я думаю, — потому, что вы были околдованы…
— И не знали про клад в Самоцветье! — вставил Буц и стиснул зубы, он также почувствовал боль в своей забинтованной голове.
— Кроме того, нас ослепляла волшебная корона, — прибавил Бицибуци, ущипнул своего соседа за ухо и затянул песню, которая со вчерашнего дня обошла весь лагерь.
Она начиналась так:
Долой войну! Мы — братья!
Вражда прошла, как дым!
Всей толстосумной знати
Мы перцу зададим!
Не успел Бицибуци раскрыть рта, как песню подхватили все окружающие, а за ними — весь лагерь, все лилипуты и гости, здоровые и раненые:
Всей толстосумной знати
Мы перцу зададим!
Песня лилась из тысячи глоток, вместе с ветром пронеслась над лугами и отдалась эхом в горах.
Трещины утесов складывались в улыбку, словно желая сказать: «Посмотрите на оба народа! Как братски они распевают и пляшут!»
— Так братски распевают и пляшут они со вчерашнего дня, — пел ветер, — еще со вчера. С тех пор как вернулся великан.
Обрадованное солнце показало свое ласковое, приветливое лицо и залило золотыми струями света обе страны. Лучи его змейками поползли по всем тропинкам и озарили кавалерийский отряд, который галопом мчался в Лилипутию.
То были офицеры лилипутской армии. Они мчались со вчерашнего дня, с тех пор, как похоронили короля.
— Они бегут от народного гнева, — шептал ветер в ущельях. — Наваждение королевской короны провалилось в землю вместе с королевской короной. Кануло в вечность волшебство королевских мундиров!
Солнце засмеялось еще лучезарнее, зарделось над Лилипутией, вызвало на лугах капельки росы, выкрасило колосья в золотистый цвет, заиграло на закоптелых стенах заброшенных фабрик и заводов, запылало на низеньких крышах пустынных селений и окутало ослепительно-белой пеленой пряничные виллы столицы.
А один луч, тонкий как ниточка, пробрался в убогую каморку столицы. Там сидел на своей маленькой скамеечке Громовое-Слово. Он держал в руках молоток и ботинку между коленями. Он неподвижно глядел в пустоту и у него не было настроения работать, что с ним часто случалось в последние дни. Он был недоволен собой, лилипутами, Муцом, всем, что происходило вокруг. Война не выходила у него из головы, он самым решительным образом был против нее, потому что никак не мог понять, почему она началась. А теперь хлеб стоял неубранный на полях под палящими солнечными лучами. Лилипуты были далеко-далеко, а оставшиеся дома женщины, старики и дети терпели горькую нужду.
Когда он начинал думать о Муце, он без конца покачивал головой: «Разве великан не спустился с неба еще три недели тому назад. Зачем драться с жителями Страны Чудес, вместо того, чтобы освободить народ?»
Старик опустил молоток, посмотрел на голые стены своей каморки, вздохнул и снова покачал головой:
— Не ошибся ли ты в своих предсказаниях, Громовое-Слово? — скорбно бормотал он себе в бороду. — Быть может, великан вовсе не с неба явился. И тот ли это избавитель, которого ждет народ? Быть может, вообще, никто и не явится, и все твои предсказания — одна чепуха?..
Так часами раздумывал старый пророк, как вдруг его испугал мерный шум, легкое гуденье и трескотня. Когда он тревожно выглянул в окно, на подоконнике сидело странное существо. На спине его висел маленький пропеллер, торчала пара красно-белых крыльев, а ноги болтались у водосточной трубы.
— Здравствуй, брат! — весело произнесло странное создание, приподняв шапочку. — Ты, ведь, пророк Громовое-Слово, не так ли? Ага! Я сразу сообразил. Самый верхний дом на площади, второй этаж, солнечная сторона — так сказал Буц.
И существо с крыльями бросило большой пакет в окно. Он попал изумленному Громовому-Слову прямо в руки, а крылатый почтальон продолжал рассказывать, сидя на карнизе окна.
— Письмо от великана, брат. Знай, мы теперь братья! Лилипуты и жители Страны Чудес вчера весь день братались. Весь день. Ах, как это было прекрасно! Весь день пели, плясали, ели сдобные булочки и запивали медом. Прощай, брат! Я хочу успеть перебраться через Бурные горы, пока еще не настала гроза.
Он нажал рукой что-то на спине, пропеллер завертелся, зажужжал, загудел — и окно опустело.
Засияло солнце, и Громовое-Слово снова увидел сверкающие башни столицы.
Он долго-долго глядел в замешательстве на остроконечные верхушки башен. Рот у него был раскрыт, и он все еще прислушивался у окна: авось услышит еще что-нибудь. Но, когда после долгого ожидания, там, действительно, ничего больше не пошевелилось, он покачал головой, распечатал пакет и пробежал письмо Муца, — один раз, второй, третий.
Чем дольше он читал, тем длиннее вытягивалось у него лицо от изумления.
Муц подробно сообщал о кладе в Самоцветье и о великом братании на фронте. Он писал, как Буц уничтожил волшебную корону и что король после этого умер; как сломалась дубинка Буца и теперь лилипуты будут свободны и что они готовятся к возвращению домой и как Муц и Буц с ними не поедут, потому что они ранены в голову, и что они себя еще плохо чувствуют…
Каждая фраза письма начиналась с «И»… Заканчивалось оно, как и все письма Муца, огромной убийственной кляксой.
Днем по столице из уст в уста переходила весть, что летчик из Страны Чудес привез пакет Громовому-Слову, что король умер, что война окончилась и что лилипуты отпраздновали великий праздник мира со своими извечными врагами, дьявольским отродьем, проклятыми жителями Страны Чудес…
Вечером об этом уже говорили с содроганием толстосумы, а на другой день узнали и королевские советники во дворце. Они выслали двух полицейских — раздобыть этот зловредный пакет. Но Громового-Слова уже не было. Он не мог усидеть на месте и побежал навстречу возвращающемуся войску.
* * *Прошло несколько часов, а Громовое-Слово все шел и шел. Башни столицы давным-давно уже скрылись у него из глаз.
Вдруг он увидел впереди густое облако пыли над дорогой. Он присел в придорожную канаву, чтобы переждать, пока уляжется пыльный вихрь. Но вместе с пылью до Громового-Слова стали доноситься какие-то звуки. Слышался приближающийся топот копыт и бряцание оружия. В серых клубах пыли показались сначала ноги двурогих, затем их морды, затем весь корпус — много двурогих. На них восседали бряцающие саблями всадники в синих, красных и желтых мундирах. Пена выступила на мордах животных, а всадники были залеплены грязью.
То были сыновья толстосумов, офицеры лилипутского войска, бежавшие от гнева солдат. Они мчались день и ночь и отдыхали за все время не более часа. Вот почему запыхались двурогие и усталой рысцой проплелись они мимо Громового-Слова, поднимая столбы пыли. Головы животных были устремлены прямо к столице — туда, где находились конюшни.
В тот же вечер офицеры добрались до столицы и разбрелись по отцовским виллам в пряничном квартале, который мирно дремал в зелени парков.
И в тот же вечер все бывшие в столице толстосумы тряслись в каретах, направляясь на совещание в пышный замок Сыра-в-Масле. Около ста представителей знатнейших родов заполнили голубой конфетный зал и слушали исполненную злобы и уныния речь первого королевского советника Полной-Чаши. До слуха двух полицейских, стоявших настраже у виллы, доносились отрывистые фразы:
