Вениамин Каверин - Верлиока
Дом отличался от соседних домов только тем, что казался нежилым - ставни были закрыты и дом выглядел так, как будто, воспользовавшись отгулом, владелец куда-то уехал, может быть на охоту или рыбалку. Но, поднявшись на крыльцо, Вася по-дружески поговорил с дверью, и она хоть и нехотя, но отворилась перед ним.
Просторная прихожая оказалась битком набитой мебелью: шифоньеры теснили шифоньеры, на полубуфете были беспорядочно навалены стулья. Зато в соседней комнате, почти пустой, сквозь окна, снаружи прикрытые ставнями, пробивались полосы света и неподвижно ложились на пол. Впрочем, на полу лежали не только полоски: он был покрыт пачками денег. Очевидно, и мебель-то была вынесена в прихожую для того, чтобы в этой комнате деньги чувствовали себя как дома. Здесь были не только наши сотенные, полусотенные, десятки, четвертные. Попадались кредитные билеты из иных земель. Вася, взявший с собой фонарик, разглядел на одном из них золотого льва под короной. Это был билет в сто фунтов стерлингов.
Мало кому случалось шагать по деньгам. И нет ничего удивительного, что под его ногами они запищали сперва еле слышно, а потом все громче и громче. "Понятно, - подумал Вася. - Недаром же о деньгах говорят: купюра достоинством во столько-то и столько-то. Стало быть, у них есть достоинство, а я как ни в чем не бывало попираю его ногами".
Вы думаете, что Лука Порфирьевич удивился, увидев Васю? Ничуть не бывало!
- А, молодой иностранец! - приветливо сказал он. - Милости просим. Налить?
На столе стояли две бутылки водки, одна уже почти пустая. А рядом соленые огурцы, толстые ломти ржаного хлеба и распластанная на газете селедка.
- Спасибо, нет. Я водку не пью.
- Шампанского не держим. Но как ты...
Лука Порфирьевич задумался. Он лежал, когда Вася вошел, а теперь снял со спинки кровати голые журавлиные ноги в задравшихся брюках и сел. Голова его покрутилась как на шарнире, серовато-мутные глаза несколько прояснились.
- Как ты сюда попал?
- А я с дверью по-дружески поговорил - и она распахнулась.
Лука помолчал.
- Это бывает, - наконец сказал он.
Без сомнения, Лука Порфирьевич брал отгул для того, чтобы никто не мешал ему выпить, пропустить или тяпнуть - в русском языке есть много слов для обозначения этого нехитрого дела. Он приветливо встретил гостя, и Васе угрожать ему не хотелось. "Все-таки старый человек, - думалось ему. - И даже, может быть, птица".
- Лука Порфирьевич, - мягко заметил он, - вы знакомы со всеми делами Леона Спартаковича и часто бываете в его квартире. Скажите, пожалуйста, вы не встречали у него девушку?.. Ну, как вам о ней рассказать... Белокурая, загорелая, голубые глаза. Одета по-дорожному, в курточке и джинсах.
Лука Порфирьевич распечатал вторую бутылку, выпил и, крякнув, понюхал корочку хлеба.
- Была, да сплыла.
- Где она, что с ней случилось?
Пятна и полосы солнечного света дрожали на стенах, потолке и на полу, становились то шире, то уже - можно было подумать, что и они волновались не меньше, чем Вася.
- Не скажу. Государственная тайна! И вообще, кто ты такой? Откуда ты взялся на мою голову? Вот я бы сейчас пел или спал, а мне нужно с тобой разговаривать. Почему? За что? Берет человек отгул, запирается, чтобы его оставили в покое эти бумажные хари, выпивает, закусывает. Ну почему... - он смахнул слезу, - почему я должен выдавать тебе государственную тайну?
- Ну вот что, - тихим, страшным голосом сказал Вася, - или вы мне скажете, где она, или я сейчас же докажу, что мне известны некоторые если не государственные, так весьма опасные для вас тайны.
- Ох, испугал!
- Считаю: раз! - Он помедлил. - Два!
Секретарь ухмыльнулся, выпил еще стаканчик и закусил селедкой.
- Три. Ну, Лука Порфирьевич, теперь держитесь. Кстати сказать, вы верующий?
- А тебе какое дело? Ну, допустим, да! И он демонстративно перекрестился.
- Так вы считаете, что поп не должен называть новорожденного Ричардом Львиное Сердце?
Вам случалось видеть, как трезвеют очень пьяные люди? Нежные, пушистые шарики хмеля вылетают из головы и растворяются в воздухе, как в раскрашенном сне, и некоторые, прежде чем растаять, по-детски гоняются друг за другом. Сразу же все становится на свои места, откуда-то появляется ясность, похожая на грубый, неотесанный камень, - ясность, которая дает понять, что с ней шутки плохи.
Именно это произошло с нашим секретарем, когда он услышал об упрямом попе. Но он сдался не сразу.
- Какой такой Ричард? - спросил он беспечно и слегка задрожавшей рукой поставил на стол стакан. - Не слыхал!
- И даже удалось ли Жабину отравить жену, не слыхали? - с любопытством спросил Вася.
Плоские тусклые глаза человека-птицы вспыхнули от страха и изменили цвет, вылезли из орбит, и откуда-то появились длинные, мелко хлопающие ресницы. Все это, казалось, дошло до предела и не могло удвоиться. Однако удвоилось, когда Вася спросил:
- И неужели вы, наивный человек, поверили, что покойная девочка была похожа на собачку?
Остолбеневший Лука Порфирьевич со стуком, тяжело рухнул на колени.
- Сколько?
- Не продается, - громко ответил Вася и так стукнул кулаком по столу, что бутылки и стакан подпрыгнули и скатились на пол.
Секретарь горестно покачал головой.
- Его Высокопревосходительство посадил ее в землю, - одними губами прошептал он. - В парке за домом, под флаговой сосной.
И вдруг легкое, счастливое чувство охватило Васю. Он вспомнил ночь, которую провел в парке. Вот почему его как магнитом тянуло к молоденькой иве!
Взъерошенная груда перьев, из которой торчали горбатый клюв и длинные голенастые ноги, лежала перед ним.
- Еще один вопрос, Лука Порфирьевич, - сказал Вася. - На полу в соседней комнате лежат деньги... Я понимаю, это взятки. Но почему вы положили их на пол?
- Сушу, - еле слышно ответил секретарь. - В подвале сыро. Плесневеют, будь они прокляты.
Вася засмеялся и вышел.
ГЛАВА XXIX,
в которой рассказывается, что случилось с Ивой
Конечно, было бы гораздо лучше, если бы Ива сама рассказала о том, как она оказалась в Шабарше. Но, к сожалению, она об этом ничего не знала. Появление "мерседеса" не осталось бы незамеченным в Котома-Дядьке. Поездом Леон Спартакович воспользоваться не мог - станция Шабарша не значится в железнодорожных расписаниях. Остается предположить, что он усыпил Иву, а потом улетел вместе с нею по воздуху, хотя регистраторам, даже в чине Главного, летать категорически запрещено.
Так или иначе, она очнулась в незнакомой комнатке, в незнакомом доме и увидела незнакомого человека, который старательно гладил белье на старомодной, обитой войлоком доске. Да полно, человек ли это? И если человек, то женщина или мужчина? На лысоватой головке лежали в беспорядке какие-то кисточки, похожие на перья, нос был удивительно похож на клюв, однако на нем сидели очки. Из широких штанов торчали крепкие птичьи лапы. И - самое удивительное на нем был грязный, перетянутый поясом длинный передник. Бутылка водки стояла на окне, время от времени он прикладывался к ней и негромко напевал:
Ни про друга, ни про недруга,
Ни про милого, ни про немилого.
Несмотря на странную внешность, в нем было что-то уютное.
- Простите, - сказала ему Ива, - не скажете ли вы, где я? И что со мной случилось?
Человек, похожий на птицу, набрал в рот воды, спрыснул лежавшую на доске рубашку, расправил ее и снова взялся за утюг.
- В городе Шабарша, - приветливо ответил он. - Заснула в одном городе, а проснулась в другом. С моей точки зрения, это только приятно. А где? В доме его Высокопревосходительства Леона Спартаковича Пещерикова. Он-то тебя и пригласил. И слава богу. Живем, как монахи, ни единой женщины в доме. Ну годится ли это, скажите на милость? А я, позвольте представиться, его секретарь. И одновременно, так сказать, разнорабочий.
- Ах, так это Леон Спартакович! - закричала Ива. - Давайте его сюда! Живо!
Без сомнения, Леон Спартакович стоял за дверью, потому что он появился в каморке, едва Ива произнесла его имя.
Вот когда он действительно был похож на Аполлона, причем каким-то образом и на бабочку, и на статую одновременно.
- Ах эта Ива, проказница, плутовка! - сказал он весело. - Все-таки заставила меня совершить необдуманный шаг со всей решительностью, присущей молодости.
Ива вскочила с кровати.
- Так это сделали вы, - ледяным (как ей показалось) голосом ответила Ива. - Вас-то мне и надо! Во-первых, скажите, пожалуйста, почему все свои письма вы кончаете словами "с подлинным верно"?
Леон Спартакович рассмеялся.
- "С подлинным" потому, что я питаю к тебе подлинное, а не притворное чувство. А "верно" потому, что верность в наших будущих семейных отношениях должна играть существенно важную роль.
- Ах, в семейных? Прекрасно. Что вы там пили? - спросила она птицу-секретаря. - Водку?
