Анна Александрова - Зелёная пиала
Разве не стоит ради этого перепачкать руки сажей?
* * *— Ну что ж, друзья, — надеюсь, мы в расчёте за обе чашки? — смеясь, закончил рассказ учёный.
«Да нет же! — хотелось крикнуть Гюль: — Расскажите ещё!»
По лицам мальчиков было видно, что и они готовы слушать учёного хоть до завтра, — так увлёк их рассказ о поисках и находках, об искусстве строителей, а главное — об их мужестве и упорстве в достижении поставленной цели. Но ребята с детства были приучены к скромности и никогда не вступали в беседу старших, пока их не спросят. Они промолчали и во все глаза продолжали смотреть на рассказчика.
Вдруг из угла раздался громкий голос:
— Товарищ, дайте мне пиалу!
— Все оглянулись. Казах-чабан поднялся с места и решительно шагнул к археологу. Гости зашумели:
— Он просит сам пиалу.
— Дайте ему пиалу рассказов!
— Прошу. Пожалуйста! — весело отозвался учёный, наполняя чашку и поднимаясь навстречу.
Казах с поклоном взял пиалу и сказал:
— Мой друг, вы видели чудеса в туркменских песках, а я расскажу вам о чуде в казахских степях. Это чудо я видел сам. Об этом нельзя молчать.
— Просим, просим! — закивали старики головами.
Казах не спеша сел, поставил перед собой пиалу и начал:
— Я хочу рассказать…
Но его перебил кокандец. Он приподнялся на ковре и лукаво спросил:
— А чай? Почему вы не пьёте чай, ага?
— Да, да, прежде чем приступить к рассказу, вы должны выпить чай — таков уговор, — поддержал кокандца хозяин чашки.
— Выпейте, выпейте! — засмеялись все, а чайханщик протянул гостю полное блюдечко леденцов.
— Ой, нет! Ой, спасибо! — стал отказываться казах: — Рассказывать буду, пить не буду! Я уже двадцать две пиалы выпил!
— Да разве же это много? — засмеялся чайханщик. — Зелёный чай — полезный чай. Вреда не сделает, от сорока болезней вылечит… — Ага, выпейте двадцать третью!
— Ай-ай-ай! — тяжело вздохнул казах: — Чабаны у нас говорят: последний перегон самый трудный!
Он поправил свою лисью шапку, подраспустил шёлковый пояс халата, зажмурился и мелкими глоточками осушил пиалу.
Все засмеялись. Казах спросил:
— Разрешите теперь приступить к рассказу?
Гости одобрительно закивали.
— Сидите тихо, — шепнула детям Сона-Эдже.
Рассказ начался.
ЧУДЕСНОЕ ЛЕКАРСТВО
Я расскажу вам о том, что произошло на глазах у всего народа. Это не сказка — это правда, которую видели все чабаны.
Зима была суровой и снежной. Мы ждали в марте солнечных дней, но в степях всё ещё бушевали бураны. Толстая корка льда покрывала землю, и скот не мог добывать себе корм из-под снега. Будь это в старину, все бы наши овцы погибли. Но теперь люди научились помогать друг другу и, взявшись за руки, преграждать беде дорогу. Овцы отстоялись в тёплых колхозных загонах, а потом по степи прошли тракторы и разбили толстую ледяную корку. Так продержались мы до конца апреля, а в апреле проглянуло солнышко и казахские степи зазеленели. Тысячи овец, табуны коней, стада верблюдов погнали чабаны на весенние пастбища — джайлау.
Ой, хорошо! Простор кругом! Чабаны скачут, псы лают, кони ржут, овцы блеют и кричат верблюды. Потянулись по небу утки, жаворонки поют и люди поют. Открыла земля своё сердце людям; вернулось солнце в казахские степи. А стада идут и идут по степи, и, кажется, конца им не будет.
Пригнали мы колхозные стада к широкой реке. Пустили овец на влажные от разлива, сочные травы. Походные юрты раскинули, шалаши поставили, очаги-кухни сложили. Пришла молодёжь — наладила радио, библиотечку в степь привезла.
Ой, весело! У соседей даже патефон заиграл, только нам, старикам-чабанам, некогда было патефон слушать. Исхудали за зиму овцы, — за больной овцой уход нужен, ей много внимания нужно. А овец у нас не одна — тысячи. Большое стадо доверил нам, чабанам, колхоз. И какие овцы — чистопородные, тонкорунные! На весь край славятся, такими гордиться можно.
Повеселели овцы. Чабаны веселее стали. Хорошо дело пошло, а потом беда пришла. Начали у ягнят копыта болеть. Опять стали овцы худеть, шерсть вылезать стала. Одна за другой на землю ложатся. Сперва сотни, потом тысячи овец на землю легли. Встать не могут — совсем обезножили! Ой, как пожар пошла по степи болезнь! Гибнет скот на глазах, молодняк гибнет, а чабаны, даже самые старые, опытные и те не знают, как избавиться от беды. Теперь не старое время — дали мы знать в район. Приехали фельдшеры, ветврачи приехали — кто на коне, кто на велосипеде. Скоро приехали, посмотрели — за голову схватились, говорят — страшная это болезнь, надо принимать срочные меры. Стали овцам лекарство давать — только не помогает.
Покачали головами старики-чабаны:
— Не для наших степных овец, видно, ваше лекарство!
Так и было: падёж ещё больше стал!
Зарывали мы павший скот в землю и плакали. Не то что юноши, старики плакали от такой беды. Подумать — какие овцы гибли! Красавицы, чистопородные, богатый приплод давали, а тут такое горе: можно сказать, — пришли на джайлау дровами, а вышли золой. Так народ говорит, так и было.
Ветврач сказал:
— Не надо плакать, надо расчистку копыт делать, дёгтем копыта смазывать, — поправятся овцы.
Чабаны рассердились:
— У нас не две овцы, у нас десятки тысяч овец — у каждой четыре копыта!
Ветврач опять своё говорит:
— Другого лекарства нет. Подождать надо. Ветпункты в степи наладим, фельдшеров из района выпишем, всем овцам прививки сделаем.
Тут и я закричал:
— Ой, милый, пока ждать будем, у нас ни одной овцы не останется!
Подумали чабаны и решили: надо вызвать учёного человека из самой Алма-Аты. Так и сделали.
Ждали мы этого профессора, как глотка воды в пустыне.
— Хвала аллаху, — говорили старые чабаны: — приедет к нам мудрый человек, аксакал-учёный, непременно наш скот спасёт. Пройдут чёрные дни, снова проглянет солнце!
Прилетел учёный на самолёте. Из кабины вышел.
Посмотрели мы — ахнули. Не седой аксакал, познавший науку, умудрённый опытом и годами, стоял перед нами, а девушка двадцати пяти лет. Правда, красивая — надень на неё бобровую шапку, привесь на косы золотые украшения — шолпы, — всех джигитов с ума сведёт. Да нам-то что? У нас овцы гибнут!
Самый старый из чабанов, Кудайберды-ата, взглянул на неё, рукой махнул, отвернулся. Не стал разговаривать. И мы молчим. Невесёлые думы к нам пришли, чёрные, как тучи над степью. Ой, плохо! Посмеялись над нашим горем в Алма-Ате. Город большой, учёных много, зачем девчонку прислали?!
Видит девушка, что мы недовольны, но вида не подаёт. Надевает белый халат, сумку с лекарствами через плечо, — без седла на коня вскочила. Глядим — молодец девушка, настоящая дочь казаха. А она смело так говорит самому Кудайберды:
— Аксакал, будьте добры, поручите кому-нибудь показать мне ваши стада.
Старый чабан головой покачал:
— Эй, кызым, дочь моя, зачем мы тебе стада покажем? У нашего ветврача голова седая — и то не помог.
Не обиделась девушка на эти слова, улыбнулась:
— Кудеке, — уважаемый, — или вы не знаете поговорки: «Дерево узнаёшь по плодам, человека — по делу». Я приехала вам помочь.
Сказала и ускакала в степь с фельдшером Аскером.
Ночь пришла. Мы сидим у костра, слушаем. Тихо в степи, только ночная птица кричит. Кумыс не пьём, тоска душу грызёт. Бяшбармак с лапшой сварили, жирный, душистый — никто не ест. Думаем: «Что народу скажем? За больных овец колхоз не похвалит. Доверили нам сокровище, а мы растеряли…»
Вот о чём думали. Слышим — стучат копыта: три коня скачут, прискакали. Идёт к костру докторша в белом халате, за ней ветврач и фельдшер. Отдала она нам салям — приветствие, — на кошму присела к огню поближе. Видим — устала. Сидит — тоже молчит.
Налил я кумыс в пиалу, говорю:
— Пей. Городской девушке трудно весь день на коне скакать.
Она отвечает:
— Я не городская. Мой отец тоже чабан. Я с детства привыкла на коне за стадами скакать.
Поднял голову старый Кудайберды, посмотрел на докторшу зорким глазом, строго спросил:
— В городе училась?
— В ветинституте.
— А почему в колхоз не вернулась?
— Дальше учусь, диссертацию защищаю. Старики из дому написали: учись хорошенько, в степи учёные люди нужны.
— Это верно, — говорит старый Кудайберды. Сказал и опять замолчал. И мы молчим.
Выпила докторша свой кумыс, до дна выпила, как джигиты пьют, — говорит:
— Я видела ваши стада. Беда большая, но помочь можно.
Тут ветврач вскочил, весь красный, спешит скорее сказать:
— Запомните, запишите, что я другого мнения, чем товарищ Сауле!
А Кудайберды не спеша ему отвечает:
