Туве Янссон - Дитя-невидимка
Вдруг раздался звон стекла.
Бац! И посреди садовой дорожки уже лежит высокая горка пюре, ощетинившаяся осколками стекла. А рядом с горкой мелькнули лапки Нинни, которые быстро побледнели и исчезли.
— Вон оно что! — произнесла мама. — Это та самая банка, которую мы всегда отдаем шмелям. А теперь нам не придется тащить ее на луг. И бабушка моя всегда говорила, что если уж земле приходится выращивать плоды, то в конце осени надо сделать ей ответный подарок.
Лапки Нинни вернулись назад, над ними уже торчала пара худеньких коленок. Над коленками смутно мелькал подол коричневого платьица.
— Я вижу ее ножки! — закричал Муми-тролль.
— Поздравляю! — сказала малышка Мю, выглядывая с верхушки яблони. — Все наладится. Но почему она ходит в таком табачно-коричневом платье, одна Морра знает.
Мама, кивнув головой самой себе, подумала о своей мудрой бабушке и о ее лечении Безошибочными домашними средствами.
Нинни едва слышными шагами кралась за муми-троллями целый день. Они оборачивались при звуках колокольчика, следовавшего за ними по пятам, и Нинни уже не казалась им такой чудной.
Вечером они почти забыли про нее. Но когда все легли спать, мама вытащила из своего сундука пунцовую шаль и стала шить из нее маленькое платьице. Когда платьице было готово, мама отнесла его в восточную мансарду, где свет был уже погашен, и осторожно повесила на стул. А потом подшила кусок оставшейся материи и завязала из нее бант для волос.
Маме было страшно весело. Это было все равно что снова шить платье кукле. А самое интересное — даже не знать, какие волосы у этой куклы — золотистые или черные.
Назавтра Нинни надела новое платьице. Она была видна уже до самой шейки и, спустившись вниз к утреннему кофе, сделала книксен и пискнула:
— Большое спасибо!
Все семейство так смутилось и разволновалось, что никто не нашелся что сказать. И кроме того, никто толком не знал, куда надо смотреть, когда разговариваешь с Нинни. Все, конечно, пытались задержать взгляд чуть повыше колокольчика, где предположительно были глазки Нинни. Но по правде говоря, взгляд соскальзывал вниз и задерживался на том, что было видно. А это ведь не совсем вежливо.
Папа откашлялся.
— Так приятно, — начал он, — что малютку Нинни сегодня видно гораздо лучше. Чем больше видишь, тем веселее…
Громко расхохотавшись, Мю постучала ложкой о стол.
— Хорошо, что ты начала болтать, — заметила она. — Если бы еще тебе было что сказать! Может, ты знаешь какие-нибудь интересные игры?
— Нет, — пискнула Нинни. — Но я слышала, что некоторые умеют играть.
Муми-тролль был в восторге. Он решил научить Нинни всем играм, какие только знал сам.
Выпив кофе, они втроем спустились вниз к реке и начали играть. Но Нинни оказалась совершенно несносной. Она приседала и делала книксены и совершенно серьезно произносила: «Ясное дело», причем произносила очень приятно и естественно, но при этом все совершенно определенно понимали, что играла она из вежливости, а не ради забавы.
— Ну беги же! — кричала Мю. — Выходит, ты даже прыгать не умеешь!
Тоненькие ножки Нинни послушно бегали и прыгали. Затем она снова застывала на месте, свесив ручки. Пустой вырез платья чуть пониже колокольчика казался каким-то странно беспомощным.
— Ты что, ждешь, пока тебя похвалят, а? — кричала Мю. — Чего ты такая дохлая? Хочешь, чтобы я тебя поколотила, а?!
— Лучше не надо! — покорно пискнула Нинни.
— Она не умеет играть, — озадаченно пробормотал Муми-тролль.
— Она не умеет злиться, — сказала малышка Мю. — Это ее главный недостаток. Послушай, ты, — продолжала Мю, подступив вплотную к Нинни и бросая на нее грозные взгляды, — у тебя никогда не будет собственного лица, пока ты не научишься драться. Поверь мне!
— Ладно! — согласилась Нинни, осторожно отступая назад.
Но от ее согласия лучше не стало. Наконец они отказались от мысли научить Нинни играть. Забавные истории ей тоже не нравились. Она всегда смеялась невпопад. И на того, кто рассказывал, это действовало удручающе. Так что ее оставили в покое.
Дни шли, а у Нинни по-прежнему не было лица. Все уже привыкли к тому, что ее пунцовое платьице следует по пятам за Муми-мамой. Стоило маме остановиться, как звон серебряного колокольчика тут же умолкал, но, как только она снова шла вперед, он начинал звонить. Чуть повыше платьица колыхался в воздухе пунцовый бант. Это производило довольно странное впечатление.
Мама по-прежнему вливала в Нинни бабушкино Безошибочное домашнее средство, но ничего не помогало. Тогда, отложив его в сторону, она подумала, что обходились же в старину без головы и, быть может, Нинни не особенно красива.
Теперь каждый мог сам по-своему представить себе ее мордашку, а это иногда способствует более близкому знакомству.
В один прекрасный день все семейство отправилось на пляж, чтобы вытащить на берег лодку: приближалась зима. Пока шли лесом, колокольчик Нинни, как всегда, звенел за ними, но, когда семейство спустилось к морю, она внезапно остановилась. Потом легла навзничь в песок и захныкала.
— Что это с Нинни? Она чего-нибудь боится? — спросил папа.
— Может, она никогда раньше не видела моря? — сказала мама.
Нагнувшись, она о чем-то пошепталась с Нинни. Потом, снова выпрямившись, сказала:
— Да, она видит море впервые и думает, что оно слишком большое.
— Из всех идиотских детенышей… — начала было малышка Мю, но мама, строго глянув на нее, сказала:
— На себя оборотись… А теперь вытащим лодку на берег.
Они вышли на мостик купальни, где жила Туу-тикки, и постучались.
— Привет! — поздоровалась Туу-тикки. — Как поживает дитя-невидимка?
— Не хватает только мордочки, — ответил папа. — Сейчас она как раз немного не в себе, но это, наверное, пройдет. Ты не можешь подсобить капельку с лодкой?
— Ясно, могу, — сказала Туу-тикки.
Когда лодку вытащили на берег и перевернули килем кверху, Нинни тихонько подкралась к кромке воды и неподвижно застыла на мокром песке. Ее оставили в покое.
Усевшись на мостки, мама стала глядеть вниз, в воду.
— Ух, какой холодной кажется вода, — сказала она. И, чуть зевнув, добавила, что у них давненько не случалось ничего интересного.
Подмигнув Муми-троллю, папа скорчил жуткую гримасу и начал медленно подкрадываться к маме за ее спиной. Конечно, он вовсе не собирался бросить ее в море, как частенько делал, когда она была молода. Может, он даже не собирался ее пугать, а хотел лишь чуточку позабавить малышей.
Но прежде, чем папа успел подкрасться к маме, послышался страшный вой, пунцовая молния метнулась на мостки, папа дико закричал и уронил в море шляпу. Нинни вонзила свои крохотные зубки-невидимки в папин хвост, а зубки у нее были острые.
— Браво, браво! — закричала Мю. — Я сама и то бы лучше не сделала!
Нинни, с маленьким, курносым, злым личиком под рыжей челкой, стояла на мостках и шипела на папу, словно кошка.
— Не смей толкать ее в это огромное, жуткое море! — крикнула она.
— Она больше не невидимка! Она больше не невидимка! — закричал Муми-тролль. — А ведь она миленькая!
— Довольно миленькая, — сказал Муми-папа, оглядывая свой укушенный хвост. — Из всех малявок, которых мне довелось видеть в жизни — с головой или без головы, — эта самая глупая, самая дурашливая, самая дурно воспитанная!
Улегшись на мостки, он попытался выловить палкой свою шляпу. И как уж это случилось, никто так и не понял, но папа поскользнулся и полетел вверх тормашками. Он тут же вынырнул и твердо встал на дно, подняв морду над водой; в ушах у него было полно тины.
— О! — вскричала Нинни. — О, до чего же весело! Нет, как чудесно! — И она захохотала так, что все мостки затряслись.
— Должно быть, она никогда раньше не смеялась, — смущенно произнесла Туу-тикки. — Сдается, малютка так у вас переменилась, что стала куда хуже малышки Мю. Но главное — она перестала быть невидимкой.
— Это всецело заслуга моей бабушки, — сказала Муми-мама.
Примечания
1
См. повесть-сказку «Волшебная зима».
