Нина Дехтерева - Трудус-трудум-труд
А тем временем в Париже новая красильня начинала своё дело не очень-то блестяще. Помещение всё-таки нашли: для хозяев хороший дом в богатом квартале, а под мастерскую — большую постройку на берегу реки Бьевры, на противоположном конце города. Очень удобное место — вода под самыми окнами. Постройка, правда, малость разрушилась, да что из того? Красильня — это не зал для танцев, а работники-не гости: чего тут церемониться да стараться? Тем более что дом продавался за гроши. Так в чём же дело?
А в том, что, только когда разместили всё оборудование — огромные чаны, печи, сушилки и всё остальное, — поняли хозяева, что подсунули им слепую лошадь, недойную корову, — дом, в котором нельзя жить.
Они вели переговоры с одним мастером, хорошим знатоком цвета. В Париже не то что в Реймсе — тут конкуренция. С самого начала дело надо повести как следует. Хочешь — плачь, можешь — плати, но старайся, чтобы у тебя всё было лучше, чем у соседа. Мастер сперва было принял условия реймских красильщиков, а лютом, как узнал, где ему предстоит работать, вдруг сразу на попятный:
— Я подумал и передумал. Мне это не подходит. Знаю я дом, который вы купили, мне те места не нравятся.
Конечно, красильщики ни одному его слову не поверили. Слыханное ли дело: чтобы рабочий отказывался от работы потому, что ему, видите ли, не нравится место, где стоит фабрика? Ясно, тут крылась какая-то другая причина. Хозяева стали торговаться, прибавку обещали да ещё сверх того натурой в год две штуки полотна и бочонок реймского вина. И — подумать только — ничего не помогло! Мастер на своём стоит:
— Не в деньгах тут дело. Место мне не нравится, вот и всё.
Пришлось на том расстаться.
Эта история не на шутку встревожила реймских красильщиков. Решили они дознаться, стали людей осторожно расспрашивать. И узнали даже больше, чем хотелось.
Место не такое уж плохое, рассказали им, но и не больно хорошее. Как раз рядышком с преисподней, и зелёный болотный чёрт там пошаливает; но бывают, наверное, ночи, когда он туда и не заглядывает. А сам дом ещё ничего — стены вполне крепкие, крыша не собирается проваливаться. Хороший старый дом. Одна только неприятность — продали его уже с жильцами. Конечно, у каждого свой вкус, но некоторые. не любят жить под одной крышей с гобленами. (Гоблены — так тогда назывались всякие домовые, гномы, блуждающие огоньки и другие злые духи.) Гоблен — это не то что зелёный болотный чёрт, но и не на много лучше — в общем, одна компания.
Вот так и завершилась у красильщиков их «выгодная сделка». Прежний владелец дома счастлив был хотя бы за бесценок сбыть его приезжим из Реймса: в Париже дом-то никто не хотел брать и даром.
Узнали про всё красильщики — два брата их было, — растерялись: что делать? Продать дом — об этом и думать было нечего. Бросить его — денег истраченных жалко. Вот и спорят, время зря проводят, а толку никакого.
Старший брат был того мнения, что нужно вызвать своих работников из Реймса.
— Они — наша собственность. И на гобленов тогда наплевать: наши вилланы будут жить там, где мы пожелаем.
А младший всё сомневался:
— Да, да, конечно. Только вдруг чёрт и вправду вмешается и работа не пойдёт? Тогда получится, что в Реймсе-то мы дело разорили, а в Париже ничего не создали. Неблагоразумно это, класть все яйца в одну корзину. Да к тому же и корзина-то с дырой.
В конце концов надумали они повременить. Пока можно было нанимать работников подённо, потому как никто не хотел спать в проклятом доме. А уж потом, если гоблены не начнут вставлять палки в колёса, никогда не поздно будет вызвать людей из Реймса. На том и порешили.
Теперь оставалось только подыскать сторожа. Потому что красильню, хоть и населённую нечистой силой, всё же нельзя бросать ночью без присмотра. Такое количество дорогих тканей может кого-нибудь ввести в искушение. А если верить слухам, в добром Париже сколько угодно жуликов, которые чёрта ни чуточки не боятся.
И тут, будто по заказу, приходит к красильщикам один старик просить работы. Звали его Арно, и был он в своё время замечательным мастером по краскам, да и теперь ещё свою науку в голове держал. Но, на его беду, к старости начали его глаза играть с ним злые шутки: стал он иной раз путать цвета, зелёный принимать за красный, жёлтый за белый. Не всегда это с ним бывало, а только когда он сильно устанет. Но всё равно на работу его больше никто не нанимал.
Завидев старика, младший из реймских красильщиков подтолкнул локтем брата: «Этот, мол, согласится на что угодно. И не за дорого».
— Мы тебе предлагаем замечательное место, — сказал он старику. — Плата хорошая: стол и кров, полное содержание. И работа лёгкая, не утомительная. Ночью будешь оставаться в мастерской, сторожить. А днём, коли ты способен ещё помочь в краске, — тем лучше для тебя, тогда по заслугам и вознаграждение будет. Само собой разумеется, ты отвечаешь за всё: дурные ли люди, гоблены ли, но если хоть какая мелочь пропадёт, неприятность какая случится — придётся тебе тогда посидеть за тюремной решёткой.
Такая жалкая должность для настоящего мастера — горькая это чаша. Да что поделать? И Арно согласился.
— Ну что ж, хозяева, по рукам, — сказал он. — С чёртом-то я давно дело имею. Всегда у меня было до чёрта неприятностей и ни черта денег. Так что мы с ним старые знакомые. А гоблены небось не страшнее его, попробую с ними договориться.
На следующий же вечер Арно перебрался в дом на берегу Бьевры. Хозяева определили ему помещение — каморку под лестницей, возле сушилки. Соломенная подстилка, табурет на трёх ногах, огарок свечи, кувшин воды да краюшка хлеба — вот вам и стол и кров, чего ещё надо? Скажи спасибо, старик, у иных и того нет. Расположился Арно на новом месте, и хозяева ушли — очень они торопились, ведь вечер уж был на дворе. Обошёл старик свои владения: раз взялся сторожить, надо обязанности на совесть выполнять, правда ведь? Облазил он весь дом от подвала до чердака — всё в порядке, нигде ни души, и гоблены не дают о себе знать. Арно сел на порог воздухом подышать, сон прогнать.
Над рекой луна играет в прятки с облаками. Старые, чёрные корявые ивы склоняются к чёрной воде. Кое-где раскиданные дома тоже стоят чёрные, нигде ни огонька. И такая тишина! У берега чуть плещется вода, а вдалеке слышно, словно какой огромный зверь тихонько ворчит — это большой город Париж спит и дышит… И Арно тоже задремал.
И спит старик и вроде не спит. В полусне слышит он неясно — не то скребётся кто, не то стонет, а может, и то и другое вместе. Странный такой звук. И совсем рядом, из дома доносится.
Арно вдруг сразу проснулся. Любопытно, кто это там копошится в темноте? Может, крыса, а может, домовой — гоблен, а может, и вор… Старик тихонько пробрался в дом. Теперь уж можно было точно сказать — кто-то залез в его каморку под лестницей. Там что-то двигалось и видны были два сверкающих глаза — зелёные, с жёлтым отливом. Может, это кошка?
Тут луна выглянула из-за облака, и луч через открытую дверь осветил всю каморку. И старик увидел своего вора: маленький человечек сидел, сжавшись в комок, на соломе и запустил зубы в краюшку хлеба — остатки ужина Арно, то, что он припас себе на завтрак.
Чтобы какой-то домовой таскал хлеб у бедняка — это уж слишком! Рассердился Арно:
— А ну-ка, оставь моё добро, дьявольское отродье! Виданное ли это дело? Иди, грызи лунные лучи, коли ты так голоден, — говорят, у вас, нечистой силы, это самое любимое кушанье.
Человечек — домовой это был или ещё кто другой — сразу бросил хлеб. Но видно было, что неохотно он это делает.
Арно проворчал:
— Уж будто ты так проголодался?
А тот не отвечает: у него от страха небось язык отнялся. Он даже побледнел весь. Старик засовестился: не дело — такого малыша напугал. Арно вздохнул с досадой:
— Ну ладно, бери хлеб. И нечего так дрожать, я с тебя не сдеру шкуру из-за куска хлеба.
Человечек протянул руку, осторожно так — а вдруг старик передумает. Но Арно не двигался, и малыш с жадностью накинулся на хлеб.
Арно пододвинул гостю кувшин с водой, а сам уселся на табурет, поперёк двери на всякий случай. Покончив с хлебом, человечек напился как следует из кувшина; потом вздохнул с облегчением: хорошо! Взглянул на него Арно и говорит словно самому себе:
— У добрых людей принято: когда поешь, надо хозяина поблагодарить. Видно, домовые не знают, что такое вежливость.
Малыш нос повесил и едва слышно пробормотал:
— Спасибо!
Но для Арно этого было недостаточно:
— Это кому же спасибо? Собаке спасибо?
Тот замялся, а потом сказал ещё тише прежнего:
— Спасибо, дедушка.
Арно кивнул головой:
— Вот так-то лучше. А теперь скажи-ка, дорогой мой гоблен, откуда ты взялся?
Человечек сразу съёжился весь, словно чего испугался. Кабы он мог, в стену бы, кажется, влез, кабы осмелился — под солому бы забился. Арно и говорит ему:
