Юлий Буркин - Год принцессы Букашки
- Кар-р!.. То есть, я хотел сказать, - как?! Как они изменились?
- Например, я пришел к выводу, что я – отнюдь не самый главный в этом мире.
- А кто главный? – нахохлился ворон. - Эта твоя? Волшебная?
- И даже не она, – кот задумчиво улыбнулся. – На самом деле, главные – вот эти маленькие букашки, - кивнул он на спящих котят.
- Они?! – выпучил глаза ворон. – Да ведь от них ничего не зависит! Они не командуют, не р-распоряжаются, ничем-ничем не владеют!
- Ты говоришь точь-в-точь, как один молодой гамбургский докер. Часто за бутылкой шнапса он спорил со своим знакомым, студентом, и тот возражал: «Командующие, распорядители, владельцы - всё это роли, маски. Мы выдумали их сами. Мы такие, потому что хотим быть такими или потому, что кто-то другой хочет, чтобы мы были такими…» Только сейчас я понял, что он имел в виду. Мы - такие, какими нас сделал мир. А вот они… - котик снова показал на малышей. - Они - настоящие.
- А мы, значит, ненастоящие?! – саркастически воскликнул ворон. – Не знаю как ты, кот, а лично я – настоящий!
- Тс-с, не кричи, - сказал котик и примирительно улыбнулся: - Хорошо, если мы настоящие, то они – будущие.
- Абсур-рд! Кар-р! Кар-р! – вскричал ворон и, оставив ветку, полетел в свой двор обдумывать все увиденное и услышанное. Чтобы уж там повозмущаться им вдосталь.
А котик положил голову на лапы и в ожидании своей кошки тихонько, чтобы не разбудить котят, замурлыкал сам себе песенку: «Знаю, верною иду я, мур-мур, дорогой, мне грустить и хмуриться нет, мур-мур, причин…»
Только он снова ее переделал. Сейчас в ней говорилось о том, как это замечательно, что теперь он не один.
История одиннадцатая
Букашкин блюз
1.
Папа, мама и Сашка были уже на пороге, когда у папы зачирикал телефон. Папа вытащил его из кармана:
- Алло? Да, привет.
Он прикрыл трубку рукой и обернулся к двери:
- Это меня. Вы идите, я догоню… Да-да, - снова заговорил он в трубку. – Блюз? Я? Ого… Ну, не знаю. Ну, наверное, смог бы. Ты мне рыбу пришли, я подумаю… Быстро надо? Ну, хорошо, сбрось рыбу эсэмэской, я тогда быстро подумаю… Договорились, вечером созвонимся. Давай!
Он побежал догонять своих, и зайцы ожили.
- Какую еще рыбу? – спросил Сиреневый.
- Мало ли, какую, - отозвался Салатный. – Щуку, например. Или карася. Или даже акулу.
- Зачем папе акула? – не унимался Сиреневый.
- Ну… Может, он окулистом хочет стать. А вот мне интересно, что такое «сисимеска», и что такое «блюз».
- Я знаю, что такое «блюз», - раздался из угла басок ослика.
- Ну? – обернулся к нему Салатный.
- Блюз, это такая грустная песня, - пояснил тот. – Говорят, «блюз, это когда хорошему человеку плохо».
- Про что песня? – спросил Сиреневый и тут же догадался: - Про акулу какую-нибудь?
- Ну-у, - задумался ослик. – Можно, наверное, и про акулу. Если она хорошая, но ей плохо. Главное, чтобы вот такой ритм был, - и он постучал ногой по полу, подпевая: - Пум, пум-пум. Пурум, пум-пум…
- А когда хорошему зайцу плохо, это тоже блюз? - полюбопытствовал Салатный.
- Папа не про зайцев говорил, а про рыбу, - напомнил Сиреневый.
- Он говорил совсем про другую рыбу, - усмехнулся Ослик. – Это я вам, как поэт, говорю. Он имел в виду такие стихи, которые написаны про что попало, но похожи на нужные.
- Как это? – не понял Сиреневый.
- Ну, например, у тебя музыка для песенки сочинилась, а слова не придумываются. Тогда ты просишь вот его, - кивнул ослик на Салатного, - написать для тебя слова, а чтобы ему удобнее было, и чтобы все подошло, даешь ему рыбу.
- Вот еще, - нахмурился Сиреневый. – Не буду я у него просить. Я сам сочиню, и еще лучше.
- Да уж, пусть сам сочиняет, - добавил Салатный. – И рыба мне его не нужна. Зайцы рыбу не едят, тем более игрушечные.
- Я же говорю, рыба, это не рыба, - нахмурился Ослик, - а такой специальный ненастоящий стишок. Ну, например… - он задумался. – Например… Ну, вот, например:
Если что-то, если где-то, - затянул он заунывно, -
Пурэм, пум-пурэ,
Быстро скушаешь котлету,
Опять поутру.
Зайцы прыснули.
- Вот это стишок! – воскликнул Сиреневый.
- Ну, ты - поэт! - вторил ему Салатный.
- Ничего вы не понимаете! – рассердился ослик. – Это же рыба! Ры-ба! По ней можно сочинить настоящий стишок. Э-э… Ну, вот:
Если что-то, если где-то
Пурэм, взорвалусь,
Быстро скушаешь котлету
Опять, словно лось.
Зайцы просто зашлись от хохота.
- Да! – пищал сквозь смех Сиреневый. – Вот этот стишок настоящий так настоящий! Самый что ни на есть!
- «Словно лось», - давясь, вторил ему Салатный. – «Словно лось»… Котлету…
- Глупые вы зайцы и ничего не понимаете в поэзии, - насупился ослик. – Раз так, я вам больше ничего рассказывать не буду.
2.
Когда зайцы прохохотались, Сиреневый сказал:
- Я буду блюз сочинять.
- Тебе что, плохо? – удивился Салатный.
Ослик не удержался и пробормотал, как бы разговаривая с самим собой:
- Блюз не сочинять, а слушать нужно, когда плохо. Чтобы хорошо стало.
- Вот, слыхал?! – обрадовался Сиреневый.
- А-а, - кивнул Салатный. – Ну, тогда я тоже буду блюз сочинять. Про рыбу.
- Что это с тобой?! – рассердился Сиреневый. – Про какую рыбу?! Тебе же сказали, что рыба это вовсе не рыба, а стишок! К тому же ненастоящий.
- Да я не про ту рыбу хочу сочинить, которая не рыба, а про настоящую грустную рыбу. Что, нельзя, что ли?
- Можно, - отрезал Сиреневый. – А я… А я… Я про кота буду сочинять. Блюз про кота.
- И я, и я, – сказал ослик.
- Что, тоже про кота? – удивился Сиреневый. – Так нечестно, это мой кот.
- Я про другого кота, - заявил ослик.
- А я тоже хочу! – выскочила из-под кровати гусеница.
- И ты про кота?! – выпучил глаза Сиреневый.
- Нет, я хочу написать про такую же, как я, простую гусеницу.
- Поехали, - кивнул Салатный.
- Только, давай, ты, все-таки, не про кота, - попросил Сиреневый ослика, - вдруг это все-таки будет мой кот.
- Ладно, - махнул ушами ослик. – Я уже и сам передумал. Я напишу про бегемота. Я его никогда не видел, мне про него интересно.
Теперь, наконец, поехали? - спросил Салатный?
Все согласно покивали и надолго замолчали. Первым нарушил тишину Сиреневый:
- Я готов. А вы?
- Мне еще одна минутка нужна, - отозвался Салатный.
- А мне две, - сказал ослик.
- А мне три! – воскликнула гусеница.
Они снова замолкли. Пауза тянулась так долго, что Сиреневый не выдержал опять:
- Ну, ты что, – набросился он на Салатного, - все еще не придумал? Тебе ведь всего минутка нужна была!
- Я-то давно уже придумал, но гусеница-то наверное еще нет.
- Я придумала! – воскликнула гусеница. – Я ослика жду.
- Я все давным-давно сочинил! – отозвался ослик обиженно.
- А чего тогда молчите? – накинулся на них Сиреневый, - я вас уже ждать устал!
- Ну все, ну все, проехали, - примирительно помахал лапками Салатный. Главное, что все всё придумали. Ты первый, ты и читай, - сказал он Сиреневому.
- Ладно, слушайте, - не стал спорить тот. – Вот.
Жил да был на свете ко-от,
Тук, тук-тук, - отбил он лапками ритм,
Он любил попить компо-от.
(Тук, тук-тук).
В организме у кота-а…
(Тук, тук-тук).
Не хватало компота-а.
(Тук, тук-тук).
Как-то раз забрался ко-от
(Тук, тук-тук).
На компотовый заво-од,
(Тук, тук-тук).
И отныне этот ко-от
(Тук, тук-тук).
Очень весело живё-от.
(Тук, тук-тук).
Всё!
- Здорово! – закричали все, - отлично! – и захлопали в ладоши.
- Ну, теперь я, - сказал Салатный. – Слушайте:
Все-все говорили, что рыба-пила,
На самом же деле она не пила,
На самом же деле она не могла
Пить воду, в которой сама же жила.
А рыба была эта – девочка-сом,
Но песенка эта совсем не о том.
Я вам рассказал бы, о чем она, но
Вы знаете сами об этом давно.
Салатный замолчал.
- Глубоко, - заметил ослик.
- А я ничего не понял, - нахмурился Сиреневый. – И ничего я об этом давно не знаю.
- И я, - признался ослик. – Потому и говорю: глубоко. Так глубоко, что даже непонятно.
- Это потому что рыбы глубоко живут, - нашелся Салатный. – Особенно сомы. – А затем поспешно сменил тему: - Давай-ка, пой, лучше, что сам сочинил.
- Ох, - сказал ослик. – Ох. Что, уже?
- Да, уже! – хором отозвались зайцы.
- Ну ладно, - сказал ослик. – Ох. Только у меня длинно. Ох.
