Лев Кузьмин - Баба Яга и ее внучки Ягобабочки
И Рахмет кричит:
— Эй, жена! Эй, бабушка! А ну-ка, покажите соседу наших милых жемчужинок, а то он их ни разу и не видывал!
И тут раскрылась в домишке Рахмета дверь, и оттуда выходит весёлая Рахметова жена, выходит старенькая, с доброю улыбкой Рахметова тёща-старушка.
Сами они выходят и выводят через порог за ручки маленьких-премаленьких, хорошеньких-прехорошеньких, румяных да ясноглазых мальчика и девочку.
Мальчик с девочкой смеются, глядят на Салима приветливо, ласково лепечут:
— Здравствуй, дядя!
А Рахмет, их отец, сам весь так и цветёт:
— Вот они — наши жемчужинки! Вот от них и счастье в нашем доме! Это они не дают нам ссориться, это они заставляют нас только радоваться… Ну что, сосед? Разве я тебя вчера обманул?
И Салим, глядя на девочку и на мальчика, вздохнул, развел руками. Ответил тихо:
— Нет… В твоих вчерашних словах обмана не было ни капли!
Девочка-птичка
(из адыгейских сказок)
— Тиви-и… Вернись, Туцук! Вернись! — очень явственно, очень тревожно и нежно раздается в горных лесах голосок небольшой птички.
А здешние селяне говорят, что эта птичка была когда-то совсем не птичкой, а маленькой девочкой.
И всё случилось вот как.
Было у одной женщины двое ребятишек-малолегок. Сынишка и дочурка. Мальчика звали — Туцук, девочку — Куля. Очень они любили мать, а мать в них души не чаяла.
Жили они бедно. Мать за какую только работу не бралась, что только не делала, чтобы своих ребятишек прокормить, вырастить. Днём она служила по дальним усадьбам у богатых людей, а вечером, возвращаясь после трудов, по пути сворачивала с тропинки в лес. Там для своего очага она собирала хворост, разыскивала для Кули и Туцука даровые лакомства — дикие сочные груши, кисленькие яблоки, терпкую, алую калину.
Ну а дома, пока малыши угощаются немудрёными гостинцами лесными, мать разводила в очаге огонь и заваривала горшочек ароматной кукурузной каши.
В общем, и при такой бедности все бы ничего, так бы вот они и жили себе да жили, но однажды Куля и Туцук ждут мать с работы, а её — нет.
На дворе завечерело, смеркаться стало, а матери — нет.
Звёзды мигают на небе, на дворе и в доме темь-распротемь, а её все нет и нет.
Встревожился Туцук не на шутку. Он ведь чуть постарше был, он говорит Куле:
— Наверное, мама опять свернула по дрова в лес, да зашла не в ту сторону и заплутала…
Испугалась Куля, прижалась к братику:
— Ты что? Ты что? Может быть, мама вернётся, когда наступит утро?
Стали они ждать, когда наступит утро.
А утро наступать не спешит.
А в тёмном дому от остылого очага, от холодной золы нежилым духом пахнет, — издрожались ребятишки от этой сумрачной тишины, от страха, от голода, от неизвестности.
Наконец забрезжило утро. Наконец зарделась заря, но долгожданных шагов всё равно не слыхать.
Матери не слышно и не видно, хотя ребятишки и вышли за ограду, за калитку, — смотрят на извилистую от леса к их дому тропинку.
Смотрели, смотрели — Туцук вздохнул, говорит:
— Побегу, Куля, искать я маму сам…
— Ой, не беги, пожалуйста, не беги! — заплакала Куля. — Ты тоже в лесу заплутаешь!
Но Туцук как сказал, так и сделал. Побежал он через утренний туман к лесу, только белая его рубашонка замелькала на тропинке.
А потом не стало видно в тумане и этого белого пятнышка.
Куля стоит у калитки, плачет одна.
Плакала она, плакала, очень долго заливалась, и вот сквозь слёзы видит — Туцук плетётся обратно.
— Нигде, — говорит, — я нашей мамы разыскать не мог. Не пришла ли она без меня сама?
— Не пришла… — отвечает Куля и просит опять — Ты тоже не уходи больше! Я одна без тебя боюсь, я одна пропаду.
— Не пропадёшь… Потерпи… — говорит Туцук. — Маму искать надо всё равно. Я вот попью холодной водички, да и побегу снова.
И он попил водички, чуть-чуть отдохнул, и не успела Куля его остановить, вновь побежал к лесу.
Тут Куля не вытерпела, бросилась за ним.
Но она — совсем маленькая. Ножки у неё заплетаются, на каменистой тропинке оступаются, — она лишь голосишком своим пробует до братика докричаться:
— Вернись, Туцук, вернись!
Да не услышал сестрёнку Туцук, скрылся в глухой чаще.
А тут и опять вечер наступил.
Мечется Куля из стороны в сторону по непролазным дебрям, всё кричит:
— Вернись, Туцук! Вернись, Туцук!
Кричала, кричала, за коренья лесные в потёмках запнулась — упала. Встать силы больше нет. Так прямо на земле, на траве, на сырой росе и уснула.
А когда вслед за утренним солнышком в листве деревьев засвистели птицы, когда Куля пробудилась, то увидела, что и сама вдруг стала, видно от горького горя, маленькой птичкой. От прежней девочки у неё лишь только и остался что нежный, тонкий голосок.
«Ладно, что хоть он не исчез!» — подумала Куля-птичка.
Вспорхнула на ветку дуба и давай опять звать:
— Тиви-и… Тиви-и… Вернись, братец Туцук, вернись!
Так она и летает с ветки на ветку, с дерева на дерево, с кустика на кустик, — всё кличет своего братца.
Она зовёт и зовёт, а здешние — дальние и ближние — люди, наконец, всё о ней да о Туцуке, да о их матери как-то прознали. И вот теперь густые чащи, куда ведёт тропинка, называют не иначе как Нане-имез, то есть Мамин лес.
А ещё люди, особенно пожилые, говорят:
— Грустный это случай… Очень грустный… Да ведь девочке-птичке и теперь так хочется разыскать братца, а братцу так хочется разыскать маму, что они всё равно, долго ли, скоро ли, а друг друга все трое найдут! И тогда их грустные слёзы сменятся слезами радости. И они вернутся домой такими, какими были… А иначе для чего и вспоминать этот горький случай, для чего из одного случая делать целую сказку? Хорошим людям должно быть и в сказке в конце концов хорошо.
Яблоко, плывущее по воде
(из туркменских сказок)
Всё началось с того, что по узкому полевому арыку, по журчащей там воде, плыло красное яблоко.
А в поле помогал отцу маленький семилетний мальчик.
И вот он яблоко увидел, обрадовался, достал из воды.
Яблоко оказалось таким сладким, что мальчик сразу съел почти половину, да тут мальчику говорит отец:
— Вкусный приплыл к тебе гостинец! Но за то, что он у тебя в руках, ты даже спасибо не сказал.
— Кому?! — удивился мальчик. — Арыку? Воде?
— Нет, не воде. А тому, кто это яблоко вырастил… Видишь — вверху по течению арыка зеленеет сад? В саду есть хозяин-садовник. Яблоко упало, должно быть, с его яблони. Пойди и скажи садовнику спасибо.
Мальчик побежал вдоль арыка в сад.
Там подвязывал тяжёлые ветви яблонь молодой садовник.
Мальчик показал ему оставшуюся половинку красного яблока и спросил:
— Ага-джан, не из вашего ли сада приплыло это яблоко ко мне?
— А зачем тебе знать?
— Затем, чтобы выполнить наказ моего отца. Сказать хозяину яблони спасибо.
Засмеялся молодой садовник:
— Чудак твой отец! Из-за такого пустяка заставил тебя бежать через всё поле… Да и не моё это яблоко, а, похоже, из сада среднего моего брата, который живёт отсюда ещё через одно поле… Послушайся меня, мальчик, зря туда не бегай. Мой брат скажет тебе то же самое: «Благодарность за одно уплывшее яблоко ничего не стоит!»
— Нет! Если велел отец, значит, стоит, — ответил мальчик, и побежал вдоль арыка через другое поле к другому саду.
А там подставлял подпорки под грузные ветви яблонь садовник годами постарше, чем первый.
— Уважаемый ага! Не из вашего ли сада приплыло ко мне по арыку вот это красное яблоко? — говорит мальчик и показывает красную половинку.
— Нет, не из моего… Такие яблоки выспевают лишь в саду старшего в нашей семье брата. Он живёт ещё дальше, через другое поле. Да тебе зачем?
— Хочу поблагодарить хозяина яблони, как наказывал мне отец!
Но и этот садовник улыбнулся, но и этот садовник бежать дальше не посоветовал. А мальчик помчался всё равно — бегом, бегом через третье поле.
В саду за третьим полем — садовник совсем уже седой, совсем в годах.
— Почтенный ага! Приплыло ко мне яблоко, не с ваших ли оно яблонь?
Седой садовник глянул на красную половинку, сказал тут же:
— Да, это яблоко из моего сада, с моей самой лучшей яблони.
— Тогда спасибо вам, почтенный ага! Спасибо вам большое, очень пребольшое спасибо!
Садовник положил на голову мальчика свою ладонь и посмотрел радостно в его глаза.
— Ты сам придумал бежать ко мне с этой благодарностью?
— Нет! Сам я лишь поймал яблоко в арыке и съел половинку. А отыскать вас и поблагодарить велел мне отец.
— Умница твой отец! Молодчина и ты, что отца не ослушался. Теперь эту половинку съешь при мне, и даю слово: ты станешь отцу надёжной опорой, вырастешь точь-в-точь, как он, таким же отзывчивым, таким же толковым…
