Ганс Христиан Андерсен - Сказки Г.-Х. Андерсена
Король, однако, не стал его слушать – он подал знак музыкантам и велел уставить стол изысканными блюдами, потом приказал красавицам девушкам танцевать вокруг Элизы и повёл её по благоухающим садам в великолепные покои.
Но она ни разу не улыбнулась; казалось, в глазах её навсегда застыла тоска. И вот король открыл дверцу в маленькую комнату, смежную со спальней. Эта комнатка была вся увешана дорогими зелёными коврами и напоминала ту лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу здесь лежала охапка крапивного волокна, а под потолком висела сплетённая Элизой кольчуга – всё это как диковинку захватил с собой один из охотников.
– Здесь ты можешь вспоминать свою родную пещеру! – сказал король. – А вот и твоя работа: может быть, тебе когда-нибудь захочется развлечься ею, укрыться от пышной придворной жизни в воспоминаниях о прошлом.
Увидев свою любимую работу, Элиза улыбнулась и покраснела: она подумала о спасении братьев и поцеловала руку у короля, а он прижал девушку к сердцу и велел звонить в колокола по случаю предстоящей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевской невестой.
Архиепископ продолжал наговаривать королю на Элизу, но злые речи не доходили до его сердца, и свадьба состоялась. Сам архиепископ должен был возложить корону на голову невесты, и он умышленно надвинул ей на лоб тесный золотой обруч так, чтобы ей стало больно. Но сердце Элизы ещё больнее сжимал другой «обруч» – тревога за братьев, и она не чувствовала телесной боли. Губы её были по-прежнему сжаты – ведь вымолви она хоть слово, братья-лебеди лишились бы жизни! – зато в глазах её светилась горячая признательность к доброму, красивому королю, который всячески старался доставить ей удовольствие. С каждым днём она привязывалась к нему всё больше и больше. О! Если б только она могла ему довериться – поведать о своих страданиях! Но, увы, она должна была хранить молчание, пока не закончит свою работу. По ночам она выскальзывала из королевской спальни, прокрадывалась в свою комнатку, похожую на пещеру, и там плела одну кольчугу за другой; когда же она начала плести седьмую, запасы крапивного волокна кончились.
Элиза знала, что такую крапиву можно найти на кладбище; но ведь она должна была рвать её своими руками. Как же быть?
«О, что значит боль в пальцах по сравнению с мукой, терзающей моё сердце! – думала Элиза. – Я должна решиться! Господь не оставит меня!»
Сердце её так сжималось от страха, когда она лунной ночью пробиралась в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище, как будто она шла на преступление. И вдруг она увидела, что на одной широкой могильной плите собрались в кружок ведьмы. Безобразные старухи сбросили с себя лохмотья, точно перед купанием, и костлявыми пальцами разрывали свежие могилы, вытаскивали оттуда покойников и грызли их. Элизе волей-неволей пришлось пройти мимо них, и ведьмы бросали на неё злобные взгляды; но она всё-таки набрала крапивы и отнесла её домой, во дворец.
В ту ночь её видел только архиепископ: он бодрствовал, пока другие спали. Теперь он убедился, что был прав, когда подозревал королеву. «Значит, она и в самом деле ведьма, – думал он, – потому-то она и сумела околдовать короля и весь народ».
Когда король пришёл в исповедальню, архиепископ рассказал ему и о своих подозрениях, и о том, что видел ночью. Но как только злые слова сорвались у него с языка, изображения святых на стене зашевелились и стали качать головой, точно хотели сказать: «Ложь! Элиза невинна!» Однако архиепископ истолковал это по-своему: неодобрительно качая головой, он сказал, что и святые свидетельствуют против королевы. Две крупные слезы покатились по щекам короля – в сердце его закралось сомнение. Ночью он только притворился, что спит, но ему было не до сна. И вот он увидел, что Элиза встала и вышла из спальни, – он пошёл следом за женой и видел, как она скрылась в свою комнату.
В следующие ночи повторилось то же самое.
Король с каждым днём становился всё мрачнее. Это заметила и Элиза, но не догадалась, почему он мрачен. А сердце её ныло от страха и жалости к братьям, и на королевский шёлк и бархат катились горькие слёзы, блестевшие, как алмазы, а люди при виде богатых уборов своей королевы завидовали ей.
Тем временем работа приближалась к концу, недоставало лишь одной кольчуги, но тут у Элизы опять не хватило волокна, нужно было в последний раз сходить на кладбище, чтобы добыть ещё несколько пучков крапивы. Она с ужасом думала о пустынном кладбище и страшных ведьмах, но решимость её спасти братьев была непоколебима.
И вот Элиза отправилась в путь. Король с архиепископом пошли за ней и заметили, что она скрылась за кладбищенской оградой. Подойдя к ограде, они увидели ведьм, сидевших на могильных плитах, как видела их и Элиза, и король в ужасе отвернулся: ведь среди этих ведьм находилась и та женщина, чья голова только что покоилась на его груди!
– Пусть её судит народ! – сказал он.
И народ вынес приговор: сжечь Элизу на костре. Из роскошных королевских чертогов Элизу перевели в мрачное сырое подземелье с железными решётками на окнах, в которые со свистом врывался ветер. Вместо бархатного одеяла и шёлковых простыней бедняжке дали постель из крапивы; изголовьем ей должна была служить охапка, набранная ночью на кладбище, а сплетённые ею жёсткие кольчуги – подстилкой и одеялом. Но для неё это был такой дорогой подарок, что дороже его и быть не могло, и она вновь принялась за работу. С улицы доносились песни мальчишек, высмеивающих «ведьму», ни одна душа не сказала ей слова утешения и сочувствия.
Вечером у решётки зашумели лебединые крылья: это младший брат нашёл сестру. Она громко зарыдала от радости, хоть и знала, что жить ей осталось всего лишь ночь. Зато работа её подходила к концу, а брат был с нею.
Исполняя обещание, данное королю, архиепископ пришёл провести с узницей её последние часы, но она, покачав головой, знаками и взглядом попросила его уйти – ей необходимо было кончить свою работу в эту ночь, иначе всё оказалось бы напрасным – все её страдания, слёзы и бессонные ночи!
Архиепископ ушёл, понося её бранными словами, но бедняжка Элиза знала, что она невинна, и продолжала работать.
Стараясь помочь ей хоть немножко, мышки, шмыгавшие по полу, стали подносить к её ногам разбросанные стебли крапивы, а дрозд, сидевший за решётчатым окном, всю ночь распевал свои самые весёлые песни, чтобы её приободрить.
На рассвете, за час до восхода солнца, у дворцовых ворот появились все одиннадцать братьев Элизы и потребовали, чтобы их впустили к королю. Им ответили, что это невозможно: король ещё спит и никто не смеет его беспокоить. Они продолжали просить, потом стали угрожать. Явилась стража, а затем и сам король вышел узнать, что случилось. Но в эту минуту взошло солнце, и братья исчезли, а над дворцом взвились одиннадцать диких лебедей.
Народ валом валил за город посмотреть, как будут сжигать ведьму. Жалкая кляча везла телегу, в которой сидела Элиза. На бедняжку накинули плащ из грубой мешковины, её чудесные длинные волосы разметались по плечам, в лице не было ни кровинки, губы тихо шевелились, а пальцы плели и плели крапивное волокно, даже перед казнью не выпускала она из рук начатой работы. Десять кольчуг лежали у её ног совсем готовые, одиннадцатую она плела.
Толпа глумилась над нею:
– Посмотрите на ведьму! Ишь бормочет. Небось не молитвенник у неё в руках – нет, всё возится со своими колдовскими штуками! Отнимем-ка их да разорвём в клочки!
И все теснились вокруг Элизы, грозя вырвать из её рук работу. Вдруг прилетели одиннадцать белых лебедей, сели по краям телеги и, загородив сестру, шумно захлопали могучими крыльями. Испуганная толпа отступила.
– Это знамение небесное! Она невинна! – шептали многие, но громко сказать это боялись.
Палач хотел было уже схватить Элизу за руки, но она поспешно набросила на лебедей все одиннадцать кольчуг, и сейчас же перед нею предстали одиннадцать красавцев принцев, только у младшего вместо одной руки было лебединое крыло: Элиза не успела доплести последнюю кольчугу – в ней не хватало рукава.
– Теперь я могу говорить! – сказала она. – Я невинна!
И народ, видевший всё, что произошло, склонился перед нею, как перед святой, но она, лишившись чувств, упала в объятия братьев, сломленная долгим напряжением, страхом и страданием.
– Да, она невинна! – проговорил старший брат и рассказал обо всём, что с ними произошло. И пока он говорил, в воздухе распространилось благоухание, точно от множества роз: это все поленья в костре пустили корни и ростки, так что костёр превратился в высокую благоухающую изгородь, всю усыпанную красными розами. Между ними сверкал, как звезда, ослепительно-белый цветок. Король сорвал его, положил на грудь Элизы, и она очнулась, умиротворённая и счастливая.
Все церковные колокола зазвонили сами собой, птицы целыми стаями стали слетаться на звон, и ко дворцу потянулось такое пышное свадебное шествие, какого не видел ещё ни один король!
