Мэри Нортон - Добывайки
— Ах! — раздался ее голос. — Идите посмотрите. Просто прелесть! Но Под и Хомили не двинулись с места. Мальчик потолком нависал над их головами, им были видны пуговицы на его ночной рубашке, как раз на животе. Видимо, он разглядывал столовую.
— Что вы держите в горчичнице? — спросил он.
— Уголь, — раздался голос Арриэтты. — И я помогала добывать этот новый ковер. Вот часы, о которых я тебе говорила, и картины…
— Я тебе принесу марки получше, — сказал мальчик. — У меня есть юбилейные с видом на Тадж-Махал.
— Погляди! — снова послышался голос Арриэтты, и Под взял Хомили за руку. — Вот мои книги…
Хомили крепче вцепилась в Пода, в то время как огромная рука опустилась рядом с Арриэттой.
— Тихо, — прошептал Под, — сиди спокойно… Мальчик, видимо, рассматривал книги.
— Как они называются? — спросил он, и Арриэтта одним духом выпалила все названия подряд.
— Под, — шепнула Хомили, — я сейчас закричу…
— Нет, — шепнул Под в ответ. — Не надо. Ты уже кричала.
— Я чувствую, что крик подступает мне к горлу.
Под встревоженно взглянул на нее.
— Задержи дыхание, — сказал он, — и считай до десяти.
— Ты не можешь почитать их мне? — спросил мальчик у Арриэтты.
— Могу, — ответила Арриэтта, — но я бы лучше почитала что-нибудь новое.
— Но ты же не приходишь ко мне, — жалобно протянул мальчик.
— Верно, — сказала Арриэтта. — Теперь буду приходить.
— Под, — шепнула Хомили, — ты слышал, что она сказала?
— Да-да, — шепнул Под, — не волнуйся…
— Хочешь посмотреть кладовые? — спросила Арриэтта, и Хомили прижала руку ко рту, чтобы заглушить крик.
Под взглянул наверх.
— Эй! — позвал он, стараясь привлечь к себе внимание мальчика. — Положи крышу на место, — попросил Под, стараясь говорить убедительно и деловито, — мы замерзнем.
— Хорошо, — согласился мальчик, но голос его звучал нерешительно: он потянулся за куском пола, служившим им потолком. — Заколотить гвоздями снова? — спросил он и взял молоток.
— Конечно, заколотить, — сердито сказал Под.
— Понимаете, — сказал мальчик, — там, наверху, у меня есть еще вещи…
Под заколебался, а Хомили толкнула его локтем:
— Спроси — какие? — шепнула она.
— Какие? — спросил Под.
— Вещи из старого кукольного дома, который стоит на верхней полке шкафа возле камина в классной комнате.
— Не видел там никакого кукольного дома, — проворчал Под.
— Он стоит под самым потолком, — сказал мальчик, — вам снизу не видно; надо встать на полку, чтобы добраться до него.
— А какие вещи есть в этом домике? — спросила Арриэтта из гостиной.
— О, самые разные, — отозвался мальчик. — Ковры на полу и на стенах, и кровати с матрасами, и птичка в клетке — ненастоящая, конечно, — и кастрюли, и столы, и пять позолоченных стульев, и пальма в кадке, и блюдо с тортом из папье-маше, и еще одно — с бараньей ногой…
Хомили наклонилась к Поду.
— Скажи ему, чтобы он прибил потолок… чуть-чуть, — шепнула она. Под вытаращил на нее глаза, и она изо всех сил закивала головой и крепче стиснула руки. Под обернулся к мальчику.
— Хорошо, — сказал он, — прибей потолок, но легонько, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Пару гвоздиков тут и там…
Глава шестнадцатая
И вот в их жизни наступила новая пора, такое им и во сне не снилось! Каждую ночь крыша взлетала вверх и появлялись новые сокровища; настоящий ковер для столовой, крошечный совок для угля, жесткий диван с подушками, обтянутыми узорчатой тканью, двуспальная кровать с покрывалом, односпальная ей в пару с полосатым матрасом, картины в рамах вместо марок, плита, которую нельзя было топить, но которая так «мило» выглядела в кухне, овальные столы, и четырехугольные столы, и маленький секретер с одним ящиком, два платяных шкафа из кленового дерева (один с зеркальной дверцей) и комод с изогнутыми ножками… Хомили не только привыкла к тому, что крыша над ее головой поднимается каждую ночь, но дошла до того, что предложила Поду приделать к ней петли.
— Мне не нравится, что потолок надо приколачивать, от этого в комнатах такая пыль!
Когда мальчик принес им фортепьяно, Хомили стала просить Пода, чтобы он сделал им гостиную.
— Рядом со столовой, — сказала она, — а кладовую отодвинь подальше. Тогда будет куда поставить эти золоченые кресла, о которых он столько говорит, и пальму в кадке…
Однако Под порядком устал от передвиганий мебели и с нетерпением ждал спокойных вечеров, когда он сможет дремать у очага в своем новом красном бархатном кресле. Не успевал он поставить комод в одном месте, как Хомили, выйдя из комнаты и вновь войдя, чтобы «получить впечатление», заставляла переставлять его в другое — «на пробу». И каждый вечер, как раз тогда, когда Под привык ложиться спать, потолок взлетал вверх и появлялись новые вещи. Но Хомили была неутомима, глаза ее блестели, щеки горели румянцем, и хотя целый день они только и делали, что толкали и тащили новую мебель то туда, то сюда, она не могла угомониться и подождать до утра.
— Только попробуем, — умоляла она, поднимая один конец тяжелого кукольного серванта, так что Поду не оставалось ничего другого, как поднять другой конец, — на это не уйдет и минуты.
Но Под прекрасно знал, что в действительности пройдет не один час, пока, наконец, измученные и вспотевшие, они не свалятся в постель, да и тогда Хомили будет время от времени вскакивать, чтобы бросить «последний взгляд».
Тем временем в благодарность за все эти сокровища Арриэтта читала мальчику вслух — на лужайке позади вишни. Он лежал в траве на спине, а она стояла у его плеча и говорила, когда пора переворачивать страницу. Какими счастливыми казались ей потом эти дни — голубое небо, ветви вишни над головой, тихий шелест травы под ветром и большое, внимательное ухо мальчика рядом. Она во всех подробностях изучила это ухо, все бугорки, впадинки и извилины. Иногда, осмелев, она прислонялась к плечу мальчика. Пока она читала, он лежал тихо-тихо и всегда горячо благодарил ее потом. Перед ними обоими открывались новые миры… диковинные миры для Арриэтты. Она очень много узнала, но кое-что из этого ей было трудно принять. Она осознала раз и навсегда, что земля, на которой они жили, вертится вокруг своей оси вовсе не ради маленького народца. «Но и не ради большого», — напоминала она мальчику, когда видела, что он улыбается чему-то про себя.
Под вечер Под приходил за ней — очень усталый Под, растрепанный и пыльный — и уводил ее пить чай. А дома ее ждала возбужденная Хомили и новые сюрпризы.
— Закрой глаза! — кричала Хомили. — Теперь можно! — И Арриэтта, словно в счастливом сне, видела, что ее дом меняется с каждым часом. Что только ее не ждало! Однажды ее встретила кружевная занавеска на решетке, подхваченная розовой лентой.
Единственное, что печалило Хомили, — отсутствие гостей; им некого было позвать, никто не наносил им визитов, никто не забегал к ним «на огонек»: ни восторженных «охов» и «ахов», ни завистливых взглядов. Чего бы Хомили не отдала за Клавесинов или Надкаминных! Даже Захомутники — и те были бы лучше, чем никто!
— Напиши дяде Хендрири, — предложила Хомили Арриэтте, — и все расскажи ему. Хорошее, длинное письмо, ничего не пропусти!
Арриэтта начала писать на куске ненужной теперь промокашки, но чем дальше она писала, тем скучнее становилось письмо: не письмо, а прейскурант магазина или каталог вещей в доме, который сдают внаймы со всей обстановкой. То и дело ей приходилось вскакивать с места, чтобы пересчитать ложки или посмотреть незнакомые слова в словаре, и вскоре она отложила письмо: у нее было так много интересных занятий, так много новых книг, так много тем для бесед с мальчиком!
— Он болел, — рассказывала она матери и отцу. — Его прислали сюда поправляться на свежем воздухе. Но скоро он снова уедет в Индию. Ты знаешь, — спрашивала она пораженную Хомили, — что арктическая ночь тянется полгода? И что расстояние между полюсами меньше, чем расстояние между двумя противоположными точками экватора, соединенными диаметром?
Да, это были счастливые дни, все и дальше шло бы хорошо, как говорил впоследствии Под, если бы они добывали только из кукольного дома. Никто из взрослых, по-видимому, даже не помнил об его существовании, поэтому никто не хватился бы пропажи. Однако гостиная наверху по-прежнему оставалась для них большим искушением; в нее так редко теперь заходили, там было так много столиков с безделушками, до которых Под раньше не мог добраться, и, конечно, мальчик мог открыть дверцы стеклянной горки.
Сначала он принес им серебряную скрипку, затем серебряную арфу, которая доходила Поду до плеча; и он натянул на нее струны из конского волоса, вытащенного из дивана в кабинете.
