Софья Прокофьева - Оставь окно открытым
Но великий артист ничего не ответил.
Как только директор цирка подошел поближе, он бесшумно и плавно скользнул на пол и спрятался под столом за плетеной корзиной для бумаг.
Директор цирка решил, что великий артист, устав от аплодисментов и суматохи, желает продолжить беседу в более уютной, так сказать, домашней обстановке.
Директор цирка втянул живот, крякнул и тоже полез под стол.
— Заранее согласен на все, — сказал директор цирка. — Итак, дорогой, бесценный… гм… ваши условия?
Но великий артист словно язык проглотил. Он только одичало таращил сверкающие глаза из-за корзины для бумаг.
— Может быть, вы чем-то недовольны? — с испугом воскликнул директор цирка, подползая ближе к великому артисту.
Но тот, гибко извиваясь, попятился, спрятался за ножку письменного стола и снова не сказал ни слова.
— Мы вас обеспечим любым питанием, — продолжал настойчиво уговаривать его директор цирка. — Может быть, вам нужна специальная диета? Например… свежая рыба… или… вы уж меня извините… Я попросту, знаете ли… от души… Может быть, вам нужны эти серенькие… с хвостиками? Ну, которые бегают… извиняюсь, мыши? Так извольте!
Нет, можно было подумать, что великий артист вконец потерял дар речи, онемел.
— Ну, хотя бы скажите: да или нет? — уже в отчаянии взмолился директор цирка.
Но великий артист так и не вымолвил больше ни слова.
Он только безумно блеснул плоскими серебряными глазами. Тело его напружинилось, он сипло мяукнул и, вытянувшись дугой, лихо вылетел в открытую форточку.
Глава 16. Операция «бул-тых»
— Хорошо, — разнеженно пробормотал Веснушка.
Он сидел на подоконнике и грелся на солнышке. По правде говоря, его вообще не было видно. Он как будто растворился в широком теплом луче. И можно было подумать: это разговаривает нагретый солнышком подоконник.
— Я давно хотела тебя спросить, — сказала Катя, — почему у тебя одна нога босая? Куда ты второй башмак задевал?
Солнце светило ярко и ровно. Ниоткуда на него не наползало ни серое, ни белое. Просто лучше не придумаешь погоды, чтобы попросить Веснушку рассказать какую-нибудь историю.
— А… башмак… — беспечно отозвался подоконник. — Было дело… Я подружился с одним мальчишкой. Волосы у него были черные-черные. Что касается веснушек, не поймешь — есть или нет. Все равно не видно.
— А сам говорил: дружу только с рыжими, — не утерпев, ревниво сказала Катя.
— А кто тебе сказал, что он был не рыжий? Я, по-моему, этого пока не говорил, — сказал подоконник и вдруг добавил с горячностью: — Нет, конечно-безусловно-наверняка-несомненно — он был рыжий, мой негритенок Том!
Теплая полоса солнечного света, уходя, сдвинулась влево, и Катя увидела Веснушку.
Он лежал, закинув руки за голову. Босую ногу задрал кверху и шевелил пальцами, внимательно их разглядывая.
— Рассказать тебе про Тома? — негромко спросил Веснушка.
— Ой! Расскажи! — обрадовалась Катя.
— Все началось с того, что Том захотел научиться читать, — Веснушка пожал плечами. — Уж не знаю зачем. С чего это взбрело ему в голову, не пойму. Я вот, например, не умею читать и не жалею ни чуточки. Ты школу любишь?
— По-разному, — задумчиво сказала Катя. — Когда получу пятерку очень, а получу двойку — терпеть не могу.
Веснушка с пониманием кивнул.
— Вот тогда я и отдал Тому свой башмак, — вдохнул Веснушка.
— Когда — тогда? — не поняла Катя.
— Как когда? Когда Том захотел научиться читать.
— А когда это было?
— Как когда? Когда я отдал ему свой башмак.
— Ну да. Но когда это было? Ну, когда ты отдал ему свой башмак?
— Как когда? — уже с нетерпением воскликнул веснушка. Сердито подергал «молнию» на курточке вверх-вниз, вверх-вниз. — Когда он захотел научиться читать.
— Но я не о том… Когда это было? — обмирая, спросила Катя, понимая, что сейчас неизбежно случится беда.
— Ты что это, нарочно? — закричал Веснушка, поворачивая к ней маленькое пылающее лицо. — Я же тебе нормальным языком говорю: когда я отдал Тому свой башмак, тогда он захотел научиться читать. То есть, когда он захотел научиться читать, тогда я и отдал ему свой башмак. Чего тут не понимать? Проще простого!
Веснушка весь так и раскраснелся от негодования. Хорошо еще, что ярко светило солнце, а то Веснушка вполне мог бы прожечь подоконник. Такое уже случалось.
Не спорю, не спорю, вы тоже можете покраснеть от негодования, но при этом, сколько бы вы ни старались, все равно не сможете прожечь подоконник.
— Слушай, а самолеты тогда летали по воздуху? — догадалась спросить Катя.
— Они тогда по земле ползали, — Веснушка презрительно скривил губы. — На четвереньках. Самолеты! Тогда даже пароходов не было. По морю плавали корабли во-от с такими большими парусами.
— Так это было давно! — обрадовалась Катя.
— Давно? — искренне удивился Веснушка. — Скажешь тоже! Давно — это когда земля была покрыта ледниками. Люди жили в пещерах, носили всякие шкурки, охотились на мамонтов. И то это не настоящее «давно». Так, позавчера. А с Томом я подружился вчера. Может быть, даже сегодня.
— Все равно, теперь я поняла, когда ты отдал Тому свой башмак! — улыбнулась Катя.
Ох, уж этот Веснушка! Ну до чего же вспыльчивый, горячий. Зато и отходчивый. Вот и теперь сидит на учебнике математики, улыбается как ни в чем не бывало, болтает ногами. А вот сейчас вдруг задумался о чем-то, погрустнел.
— Том, даже уж и не знаю где, раздобыл старинную книгу, — медленно заговорил Веснушка. — Она была в толстом переплете с медными застежками. Страницы с неровными краями, хрупкие и пожелтевшие, как осенние листья. Книга пахла плесенью и мышами. Целый день мой рыжий Том гнул спину на плантации, срезал сахарный тростник. А ночью, когда одна за другой гасли свечи в господском доме, Том доставал старую книгу, завернутую в ветхую тряпицу. Прежде чем открыть ее, Том долго и ласково гладил медные застежки, кожаный переплет. Я, бывало, от скуки весь изведусь, но все-таки светил ему. Том медленно шевелил губами и водил пальцем по строчкам. Он учился читать. Взбредет же такое в голову… вот уж, право, глупая глупость… А потом… потом… ладно, все, не хочу больше об этом…
Веснушка вдруг мрачно нахмурился, отвернулся, засопел носом. Весь как-то посерел, потускнел, почти перестал светиться.
Раньше Катя пугалась, когда с ним случалось такое.
— А, не приставай. Просто зашел за тучку, и все, — сердито объяснил ей как-то Веснушка. — У вас, людей, тоже такое случается. Бывает же плохое настроение.
— Вообще-то все негритята такие хорошие, — вздохнула Катя.
— Да? — Веснушка поднял брови, холодно посмотрел на нее.
— Ну да, хорошие. А что? — растерянно повторила Катя.
— Тогда слушай, — бесстрастным голосом сказал Веснушка, — У Тома был брат — Джон. Они были близнецами. Они были так похожи, что их путали не только двоюродные тети, но и родная мама. Но одно их различало, такой маленький пустяк: Том был рыжий, а Джон — нет. Понимаешь? Так вот. Джон потихоньку украл эту старинную книгу и спалил ее в очаге. Он боялся, что их белый господин прознает, что Том учится читать, и подумает на него, на Джона. Том нашел в пепле медные застежки. Еще теплые. А я должен был, как назло, скорее-быстрее-сейчас же-немедленно улететь по очень срочному делу и не знал, когда вернусь. Не мог же я бросить Тома просто так, одного, в беде. Вот тогда я и подарил ему свой башмак. Конечно, свет от башмака не ахти какой, но читать все-таки можно. А ведь я знал, точно-наверняка-обязательнонепременно, что мой рыжий Том найдет еще какую-нибудь книгу и все равно научится читать. Хотя уж и не знаю, зачем это ему понадобилось. Если бы ты видела, как улыбался Том, когда я сбросил с ноги свой башмак. Башмак лежал на его ладони и светился. А Том улыбался…
Веснушка пристально посмотрел на Катю.
— Просто люди бывают рыжие и не рыжие. И так было всегда, серьезно сказал Веснушка. — Кстати, о собаке…
— О какой собаке? — удивилась Катя.
— Нет, вы только посмотрите на нее! — Веснушка скрестил на груди руки и с возмущением оглядел Катю. — Она еще спрашивает «о какой собаке»? Нет, я просто сам не понимаю, что меня здесь удерживает, почему я не улетаю отсюда! Кто мне все уши прожужжал: «Пудель! Бедняга Пудель!», «Ах, если бы только я была хозяйкой Пуделя!..» А когда дело доходит до Пуделя, она еще с невинным видом спрашивает: «Какой такой Пудель?»
— Но ведь ты сказал: «Кстати, о собаке». Ты же не сказал: «Кстати, о Пуделе», — попробовала возразить Катя.
— Ах, вот оно что? Значит, по-твоему, выходит, Пудель — это не собака? — прошипел Веснушка. Его волосы запылали, как раскаленная пружинка электроплитки. — Может быть, с некоторых пор он стал верблюдом или черепахой? Но мне пока об этом еще не докладывали.
