Клара Джимиева - В стране сказок
— Вася! — завопила Нина Владимировна и направилась к мальчику, но инспектор подозвала Васю, обняла и спросила:
— Что, ни одного апельсина детям не дали?
— Не дали! А милиционер сказал, что привезли их детям!
Директриса рассердилась на «ябедника» и потребовала не придавать значения его словам. Однако проверяющие сочли нужным выслушать до конца маленького детдомовского правдолюбца.
И он продолжил:
— Нина Владимировна сказала, что когда-нибудь лопнет брюхо директрисы, как у волка! И выскочит из него не Красная Шапочка, а пять картонных коробок с апельсинами! Вот будет здорово!
Засмеялись только детишки и Людмила Васильевна.
Детей сразу отправили в групповые комнаты с нянями, а гости решили поговорить с хозяевами.
О «предательстве» Васи услышали все сотрудники. Одни ругали его, другие хвалили, а Марья Васильевна сказала:
— Бедный мальчик!
— Что теперь будет? — заглянула к ним соседка.
— Ничего не будет! Ворон ворону глаз не выклюнет! Начальству нашему пришлют еще одну грамоту! Муж ее тоже сидит там, наверху! — сказала няня и показала пальцем в потолок. — Вот Нину Владимировну уволят с работы, а Васю накажут…
Вася не дослушал. Он быстро собрался: надел куртку, ботиночки, сунул в пакет свои гостинцы и фуражку отца и убежал из детского дома. «Скорее на вокзал и сесть в поезд! Иначе снова схватят и приведут сюда!» — подгоняли его тревожные мысли.
V
На железнодорожном вокзале было многолюдно, и затеряться среди множества народа. Васе большого труда не составляло. Не удавалось сесть в вагон. Проводники отгоняли его прочь, пока он не догадался пристроиться за бедно одетой тетей и перехитрить всех.
Вася целый день бродил из вагона в вагон. Поел свои гостинцы, а на ночь устроился под столом в вагоне-ресторане. Обнаружили его на второе утро и хотели высадить на небольшой станции.
— Тетенька, мне надо ехать до конца! — умолял Вася. Ему хотелось попасть в большой город с базарами и вокзалами, чтобы было где жить и питаться.
— Убирайся! Убирайся, тебе говорят! — гнала его проводница.
В это время к вагону подошел милиционер и тревожно засвистел:
— Гражданочка! Никого тут не высаживай! От этих бродяг житья нет!..
— Мне он тоже не нужен! Пусть убирается! — пуще прежнего заорала проводница.
Тогда милиционер решил показать ей, кто хозяин на этом перроне: он схватил мальчика за шиворот и силой затолкал его в переполненный тамбур вагона, приговаривая:
— И чтобы глаза мои больше тебя не видели на этой станции!
Вася был рад такому исходу дела. Он побежал по коридору вагона к своим знакомым попутчикам и по их совету спрятался на одной из верхних полок.
Поезд прибыл на станцию назначения рано утром. На огромном вокзале было многолюдно. Продавцы открывали свои ларьки, разгружали товар.
Вася имел опыт беспризорной жизни и понимал, что среди множества народа надо искать себе подобных. Он шел по залу ожидания, всматривался в лица и безошибочно находил пьяниц, но те гнали его прочь беззлобным коротким словом:
— Пошел вон!
Один старичок в измятой соломенной шляпе протянул мальчику корочку хлеба:
— Мне его не прогрызть! Ешь.
— Спасибо.
— Бродяга? — спросил старичок.
— А как вы это узнали? — удивился Вася.
— Много лет прожил на земле, — ответил старичок и крикнул в сторону угловой скамейки: — Карпыч! Тебе не нужен помощник?
Вася понял, что Карпыч спит, раз его не видно, и побежал к нему сам. На скамейке, действительно, спал мужчина, подложив под голову телогрейку. Возле него на полу стояли деревянные протезы-ноги, обутые в ботинки.
— Ух ты! — удивился Вася, присмотревшись к руке спящего, на которой был нарисован синей тушью якорь.
Карпыч приоткрыл налитый кровью «бычьий» глаз и пробормотал толстыми губами:
— Мал еще.
— Вы не смотрите, что я маленький! Я умный! И сильный! В детском доме меня прозвали Профессором!.. Еще я умею петь! И просить милостыню жалобным голосом!
— Прочирикай песенку, — не открывая глаз, попросил Карпыч.
Вася не заставил себя ждать. Он бросил пакет с фуражкой отца на скамейку, расставил ноги для удобства и запел:
Жил-был у бабушки серенький козлик!
Вот как, вот как, серенький козлик.
Бабушка, козлика очень любила,
Вот как, вот как, очень любила…
Карпыч поднял руку: хватит, мол. Испугался Вася, что не понравился толстячку и начал уверять, что знает много песен и может их петь хоть целый день.
— Фальшивишь, браток! — сказал Карпыч, сел на скамью и бранился самыми непристойными словами.
Мальчик сделал вывод, что бранится, потому что разбудили его раньше положенного срока.
— Карпыч! Ты давно у нас не гостил! — обрадовалась ему уборщица и спросила, как у него идут дела на новой работе? — Говорят, разбогател!
— Говорят, на луне кур доят! — проворчал Карпыч и принялся цеплять протезы к ногам.
— Он вчера отмечал день рождения друга! Всех угощал, да и сам набрался, — говорил старичок.
Карпыч, прихрамывая на обе ноги, медленно пошел в сторону туалета, а уборщица улыбнулась ему вслед:
— Золотые у него руки! Лучше бы оставался тут и веселил своей игрой пассажиров.
— И тут рэкетирам надо платить и там! Бунтует Карпыч против их произвола, и это к хорошему не приведет, — был убежден старичок.
— Мальчик у него был в помощниках, куда тот подевался? — интересовалась уборщица.
— Забрали у него мальца! Его начальству понадобились малолетние распространители «чернухи»…
Карпыч вернулся. Черно-белая седая борода была аккуратно причесана, и волосы не торчали более во все стороны, а, приглаженные водой, поблескивали.
— Идем, Профессор! — усмехнулся Карпыч, шумно и весело попрощался со своей «публикой» и пошли. — Топай за мной, да помалкивай. У меня раскалывается башка и пока не вылечусь, я не человек.
Вася молча кивнул и с телогрейкой Карпыча, со своим пакетом, шел за новым знакомым, и в синих глазах его была радость: он больше не один, более того, новый знакомый его человек необычный.
Рабочее место Карпыча оказалось на углу большого базара под огромной акацией. Он остановился возле дерева и крикнул в сторону красного ларька:
— Красавица!
— Карпыч!? Так рано? — спросила молоденькая блондинка, высунув голову из окошка.
— Кто рано встает, тому, говорят, Бог подает! — усмехнулся Карпыч и велел «все передать» мальцу.
Вася принес старое сиденье от мягкого стула и положил его на камень под деревом, застелил сидение еще и телогрейкой, после чего уселся на свое место Карпыч. Он снял ноги-протезы и поставил их по обе стороны от себя. Затем выпил три баночки пива и, когда «перестала гудеть голова», послал Васю за своей «радостью».
Красавица передала Васе баян и попросила не уронить.
— Не уроню. Я сильный, — улыбнулся ей мальчик.
Познакомились. Девушку звали Мариной. Она очень любила детей. У нее тоже был ребенок. Девочка Олеся.
— Приходи, накормлю. Карпыч всегда щедро платит.
Вася отнес баян, затем поел у Марины, а когда над базарной площадью разнесся радостный «Севастопольский вальс», мальчик побежал к Карпычу и смотрел на его пальцы, пляшущие по блестящим пуговичкам баяна, как завороженный.
— Ух ты! — прошептал мальчик, как только музыка смолкла.
— Спасибо тебе, Карпыч! — крикнула ему лоточница.
Махали гармонисту и другие продавцы, улыбались.
Упали первые денежки в картонную коробку Карпыча.
Базар только собирался. Машины с товаром въезжали в синие ворота, катили тележки с ящиками и мешками, носили большие сумки. Продавцы спешили, а редкие утренние покупатели шли неторопливо, останавливались возле Карпыча, слушали его игру, хвалили «мастера», и тот благодарил их. Песни же Карпыч пел только на заказ.
— Карпыч! Давай про ямщика! — крикнул ему продавец из машинного ряда и велел прислать кого-нибудь за деньгами. Вася сбегал и принес. И лоточнице он спел за деньги, но уже про «бродягу», для деда из высотного дома он спел про «тюрьму-разлучницу, и неба в клеточку» бесплатно. Тот смотрел в окно, затем долго благодарил Карпыча и обещал поставить за него свечку в церкви.
Прохожие же бросали деньги в коробку, и Карпыч их время от времени выбирал, сортировал и рассовывал по карманам.
— Вот такая у меня работа, Профессор, — сказал Карпыч и закурил.
— Здорово у вас получается!
— И у тебя получится. Вот только поставлю твой голос и научу петь с чувством! А голосок у тебя — чистое золото.
Вася не мог понять мудреных слов Карпыча, но сердце его наполнилось нежностью к этому небритому, с виду грозному толстяку.
