Игорь Малышев - Лис
Так они шли и вдруг на шею Лису шлепнулся холодный комочек. Бес сгреб его, только глянул и тут же отбросил подальше от себя.
— Рю-рю-юх, — удивленно заверещал Коростель. — Ахтыть-кудахтыть! Чего это ты, бес, никак снега испугался? Сердечко зашлось?
— Сам ты, линялый, снега боишься, — неохотно отозвался тот.
— Нет, нет, постой, — продолжала приставать огромная птица, радуясь, что может уколоть беспокойного беса. — Я ж не слепой, видел, как ты его подальше откинул, будто он укусил тебя.
— Ну, откинул, ну и что с того?
— Холодно стало?
— Тебе самому-то не холодно? В дырки не дует? А то давай сейчас мхом заткнем, погреешься.
— Лаешься, значит, испугался, — как о чем-то решенном заявил Коростель. — Все ясно. Трусишка ты, Лис.
— Нет, ну вот ведь привязался! — не выдержал бес. — Сам страшнее страшного, а все других укусить норовит. Другой бы молчал, пока перья не вырастут, а этот, гляди-ка — ехидничает! У-у, мухоед!
Потом стал объяснять.
— Жук это был. Ледяной. Из тех, что только зимой в снегу живут. Ясно? Я не за себя, а за него испугался: что мое тепло убить его может.
Лис зачерпнул снега, слепил небольшой, но очень крепкий снежок и кинул вверх. Он улетел куда-то очень высоко, вскоре скрывшись из вида.
— А ты сразу кудахтать! Эх ты, птица нелетающая…
Коростель пристыженный замолчал.
— Я думал ты от холода, а ты жука…
Ледяные жуки действительно встречаются очень редко и жить могут только среди снега и льда. Они и сами похожи на кусочек льда, поскольку покрыты голубым панцирем, делающим их почти невидимыми зимой. Питаются корой, осиновыми и дубовыми почками. Ближе к весне зарываются глубоко под землю, где похолоднее. Там и дожидаются новых холодов. Если подольше подержать их в руках, они начинают таять, как самые настоящие льдинки, превращаясь в воду. Найти такого жука большая редкость и везение. Говорят, что если найдешь его, то будь настороже: где-то рядом может быть твоя самая большая удача, о которой только можешь подумать. Но растопить его большое несчастье.
— Что, укусил? Ага! — захохотал бес и вырвал у Коростеля из хвоста пучок перьев. Это было не больно, но тот подскочил на месте чуть не выше Лиса и шарахнулся в сторону.
— Ты что? Ежей объелся?
— Ничего, ничего, им все равно выпадать скоро.
Бес подбросил перья в воздух, поймал одно зубами и станцевал какой-то танец, высоко взмахивая руками и ногами.
— Так что ж с того, что выпадать? Сами бы и выпали. Нечего тебе своими корявками тут размахивать!
— А, так ты еще и обзываешься, скорлупа? — и вырвал с этими словами еще пучок из-под крыла у бедной птицы.
— Спасите! — завопил Коростель и бросился не разбирая дороги прямо в чащу, сбивая на ходу снег с прогнувшихся кустов и маленьких елочек, почти до самых верхушек укрытых белым легким покровом.
— Сейчас я тебя спасу! — крикнул Лис, смеясь, как заведенный, летя следом. — Ощиплю дочиста. Вспомнишь, как голеньким в гнезде под мамкой сидел.
А сам при этом подумал, что это еще неизвестно, что за птица такая, у которой такие птенцы, как Коростель могут появляться.
Падающий с потревоженных веток снег осыпал Лиса серебрящейся в темноте паутиной. Коростель, продолжая вопить и смеяться одновременно, бежал впереди, оставляя глубокие следы и вспаханную полосу, петляющую меж стволов. Если б бес захотел, он бы шустренько поймал его, но бегать и вопить было гораздо интересней.
Они бы долго еще могли носиться по лесу, тревожа его торжественную тишину, даже после того, как Коростель один раз чуть не провалился в медвежью берлогу. По счастью хозяин жилища не проснулся, а они быстро закидав дыру ветками и снегом помчались дальше. Только что кричать снова начали отбежав подальше. Так вот, неизвестно, сколько бы все это безобразие еще продолжалось, если бы с неба прямо на голову Коростелю не упал тот самый крепкий снежок, что Лис довольно давно запустил вверх. Маленький шарик звонко раскололся на макушке птицы, Коростель от неожиданности споткнулся и кубарем полетел в снег, следом за ним рухнул Лис. Несколько минут вокруг ничего не было видно из-за плотной снежной завесы, что подняли два барахтающихся приятеля. Слышались только неясные крики да обещания «перья повыдергать» и «уши склевать». Когда все успокоилось и пыль осела, они оба лежали на снегу, глядя вверх, усталые и тяжело дышащие. Понемногу разговор вернулся к едва не разбуженному медведю.
— А если б он проснулся?
— Да, жалко. Он ведь потом, может, и не заснул бы даже. Пошел бы по лесу шататься. Голодный, тощий, злой.
— Да уж… Хорошо, что все так кончилось.
— Это все ты, Коростель, виноват.
— Я? — изумилась птица. — Да ведь ты ж первый из меня перья драть начал!
— Да брось ты, клюватый, я вырвал-то всего ничего, а ты уж и давай на весь лес орать: «спасите, да помогите, меня злой бес ощипать хочет».
— Так ты ж сам обещал, что ощипешь меня.
— Уж и пошутить нельзя, — Лис засмеялся, Коростель тоже.
В этот момент широкий месяц сквозь разрыв в тучах осветил лес, и все вокруг озарилось и заиграло блестками. Лес стал прозрачным и каждая снежинка на его ветвях горела крохотной свечой. В воздухе тоже висели, не падая, снежинки, крупные, как звезды. Коростель поглядел на Лиса и тихонько присвистнул от удивления: на груди, плечах и голове беса, не тая, лежал снег, отражая свет месяца. Лис сиял и переливался, словно был осыпан алмазной пылью. Бес засмеялся от радости и тут увидел следы.
Они проходили чуть в стороне от них с Коростелем. Шли тоненькой цепочкой. Следы маленьких босых ног. Пальчики на стопе, как и у Лиса, были немного врозь, значит ноги не знали обуви. Бес уже очень давно не видел в лесу следов босых человеческих ног. Девушка, а это, скорее всего, были следы девушки или девочки, шла спокойно, без спешки, будто прогуливаясь. Обычные люди так по снегу ходить не могли. Можно было предположить, что это была ведьма, но они обычно зимой сюда не ходили — незачем.
Смотреть на следы было почему-то удивительно приятно, почти так же, как на огонь или бегущую воду. Бес залюбовался, совсем забыв про стоящего рядом Коростеля.
— Ты чего задумался? — окликнул тот.
— Следы, — рассеянно улыбаясь, сказал бес.
— Где? — заворочал он головой, стараясь поймать направление взгляда друга. — Да где же?
Зрение у птицы было не хуже, чем у беса, а меж тем он все рыскал глазами, не понимая, что за следы такие разглядывает его спутник. А тот стоял, улыбался, прослеживая цепочку, и вдруг понял, что следы во всем мире есть только для него, и никто другой их никогда не увидит, хоть тыкай его в них носом. Откуда-то издалека прилетел отголосок теплого смеха, заметался бестелесной звонкой бабочкой на прозрачном свете, согрел щеки. И Лис все понял — это Тайна. Она прошла где-то совсем рядом и если пойти по следам, то, может быть, можно будет ее увидеть.
— Я погуляю, — сказал он Коростелю, не отрываясь от следов.
— Что ж, пойдем, — покладисто согласился тот, не понимая, что за перемена произошла с бесом, но чувствуя, что во время прогулки все может разъясниться. Лиса было не узнать: ни задиристости в голосе, ни веселого бесовского безобразия. И глаза странные, смотрят пристально, а куда — не понять, прозрачные какие-то, как вода в роднике или небо в солнечном октябре.
Они шли через буреломы, выгоревшие места, поросшие молодым осинником, чистый сосновый лес, густой орешник. Иногда Лису казалось, что он видит впереди мелькание чего-то белого прозрачного, иногда до него доносились отзвуки смеха или отрывки песенки, напеваемой тонким, словно детским голоском.
…В синем небе
Нету ни тени.
Елки да ели
Позолотели…
…Белые пчелы
В лес прилетели.
Облепили
Елки да ели…
На одной поляне, залитой загадочным лунным светом и переливающейся свежим снегом, Тайна танцевала. Следы кружились по поляне, как стая голубых птичек, скакали на одной ножке, в нескольких местах виднелись отпечатки рук. Казалось, она провела здесь не менее часа, а меж тем все следы были такими свежими, словно снег еще не успел остыть от тепла маленькой, почти детской ступни. Дальше Лис и плетущийся за ним Коростель снова нырнули в лес и странное преследование продолжилось. Несколько раз Коростель пытался выяснить, куда они идут, но Лис лишь уклончиво бормотал:
— Гуляю я…
А сам ни на минуту не мог оторваться от отпечатков ножек, которых Коростель, как ни старался, разглядеть не мог.
Некоторое время птица терпела, но потом начала проявлять беспокойство.
— Бес, слышь, мне надоело. Иду с тобой сам не знаю куда. Да и ты, видно, тоже не знаешь, куда тебя ноги несут.
Лис на такие речи не отвечал, лишь однажды, тихо, как сквозь сон, обронил:
