Александр Асмолов - Белошвейка и белоручка (сборник)
Они сидели в темноте и прислушивались. Было непривычно тихо, лишь изредка по улице проносилась метель, бросая в окна пригоршни снега. Набравшись смелости, Даша стала продвигаться к двери. Одной рукой она держала котенка, другой касалась стены, чтобы не споткнуться обо что-нибудь в темноте. Дверь оказалась так плотно завалена снегом снаружи, что открыть её девочка не могла. Когда в очередной раз метель проносилась мимо её дома, Даша тихонько позвала её.
– Метель, почему ты так злишься сегодня. Отчего всё засыпала снегом? Сегодня же Новый год должен прийти.
Метель очень удивилась, услышав детский голос, и от неожиданности резко остановилась. Снег, летевший рядом с ней, не успел затормозить и с размаху обрушился на свою повелительницу. В миг она превратилась в снежную бабу. Увидев это, пурга и вьюга так захохотали и закрутились вокруг сестрицы, что сугроб, в котором была метель, стал выше дома. Решив, что пора прятаться, пока сестрица не выберется из огромной кучи снега, пурга и вьюга улетели. Но снега оказалось так много, что метель, как ни старалась, не могла освободиться. Было слышно, как она выла и стучала внутри своей снежной темницы, звала на помощь, но выбраться не могла. Даше захотелось сказать вспомнившуюся поговорку о том, что не следует рыть яму другому, чтобы самому туда не попасть. Впрочем, ямы не было, а метель так жалобно заскулила внутри огромного сугроба, что Даше стало жаль её.
– Вот если бы ты не засыпала нашу дверь снегом, я бы смогла выйти и освободить тебя, – с упреком сказала она.
– Кто ты? – удивилась метель, прислушиваясь.
– Меня зовут Даша, а это – Снежок.
– Спаси меня, Даша. Я буду всю зиму тебе снежные горки наносить.
– Как же я спасу тебя, метель. Мне из дома не выбраться.
– А ты пройди на кухню, там во дворе у окна поленница стоит.
Заберись на стол, потом на подоконник. Открой форточку, на поленницу и попадешь. Обойди двор, сразу к моему сугробу подойдешь.
– Да не велит мне батюшка на поленницу лазать.
– А он и не узнает. А я для тебя весь двор от снега уберу. Спаси меня, Дашенька.
Ох, и хитрая эта метель была, притворилась кроткой и несчастной. Только Даша все сделала, как она просила, и стала откапывать её, выскочила метель из своего снежного плена. Закружила пуще прежнего, наметая вокруг ещё больше сугробы, да и бросилась вдогонку за сестрицами. А Дашу одну на темной улице оставила. Закрыла девочка ладошками глаза, чтобы не видеть этого и заплакала от обиды и одиночества. Темно на улице, сугробы одни, ни огонька. Страшно. Вдруг чувствует Даша, кто-то о ноги её трется. Ласковый такой, но не Снежок, он ведь дома остался. Совсем жутко ей стало, стоит не шелохнется. Вдруг слышит тоненький голосок:
– Не плачь, Дашенька. Я помогу тебе.
Открыла она один глазок и присмотрелась. А это поземка, самая младшая из ветреных сестриц. Росточка маленького, да нрава кроткого, у самой земли всегда стелется. Её и не видать почти.
– Прости моих сестриц, Дашенька. – говорит она – Сами не знают, что делают. Как расшалятся, то сладу с ними ни какого нет. Ни Ветер, батюшка, ни Зима, матушка, угомонить не могут. Только и бояться что Мороза Трескучего. Да он за Голубым озером живет. Далеко это. Я и дороги туда не знаю.
– Что же нам делать? Ведь Новый год прийти должен. А он, наверное, заблудится в такую непогодь.
– Нужно позвать Мороз Трескучий. Он сестриц утихомирит, порядок наведет. Тогда и Новый год вовремя наступит.
– Да как же мы его позовем. Это же за Голубое озеро идти надо.
Вдруг кто-то рядом с ними замурлыкал. Это Снежок не испугался и на голос их прибежал. Вместе не так страшно идти будет, да и дорога дальняя короче кажется. Решились они втроём пойти, и Мороз Трескучий о помощи просить. Ведь Новый год без них не придет в маленький город. Не близкая дорога предстоит через Голубое озеро, да делать нечего. Никого больше нет. Бежит поземка впереди, за ней Даша идет, а из-за пазухи Снежок вперед смотрит. Он в темноте хорошо видит и дорогу подсказывает. Долго ли коротко пробирались они по Голубому озеру, но дошли до его дальнего берега. А там действительно Мороз Трескучий живет. Холодно вокруг, даже поземка и то замерзла. А Снежок калачиком у Даши под шубкой свернулся, урчит и греет её.
– Эй, Мороз Трескучий, за нос щипучий, – позвала Даша.
Затрещало всё вокруг, застонало. Это Мороз проснулся и давай всё вокруг морозить. Лёд от стужи на озере ещё голубе стал, а деревья так и застонали. Позёмка испугалась, за Дашины валенки спряталась и притихла. Даша глаза зажмурила, запахнула шубейку поплотнее и говорит:
– Не морозь нас Мороз Трескучий, а лучше выслушай.
Удивился Мороз, что его тоненький детский голосок разбудил. Раньше перед его приходом не только детвора, взрослые прятались. А тут на тебе. Стоит девчушка – пичужка перед ним. Глаза от страха зажмурила, но молвит слово, не боится.
– Ну, сказывай, отважное маленькое сердце. Зачем пришла?
Рассказала ему Даша все, как есть. И про метель, и про Старый год, и про время, и про то, как поземка со Снежком дорогу найти помогли.
– Знаю я твоих сестриц озорных, – заулыбался Мороз Трескучий – Любят они пошалить. На то она и зима, чтоб снегу много было. А вот с Новым годом нехорошо получилось. Непорядок. Надо, чтоб всё вовремя было. Садитесь-ка в мои сани ледяные. Сейчас мы всё уладим.
Не успел он слово последнее сказать, как сани из темноты выкатились и перед Дашей остановились. Села она на скамейку ледяную, Снежка прижала бережно, а поземка ей ноги укрыла. Мороз трескучий на облучок вскочил, будто и не дед вовсе, да как свистнет… Сани ледяные так и понеслись. Только лед потрескивает. Что и говорить, быстро домчались в маленький город, что не берегу Голубого озера стоит. Стоило Морозу Трескучему прокатиться по улицам, как метель, вьюга, да пурга разом утихли да за Лысую гору скрылись. Небо прояснилось. Солнце выглянуло. Всё сразу на свои места стало. Время побежало в нужную сторону. Часы застучали. Трамваи, позванивая, по маршрутам поехали. Народ на улицы вывалил и давай снег лопатами убирать.
А Мороз Трескучий Дашу к самому дому подвез, да по дороге бутылочку молока для Снежка прихватил. Она едва успела ему на прощание варежкой помахать, как санки его ледяные за поворотом скрылись. Поземка вокруг неё неслышно обернулась, да понеслась вдогонку за сестрицами старшими. Только хихикнула. А Даша неслышно домой вошла, шубейку скинула, и пошла Снежку молоко в блюдце наливать.
– Где же ты была, доченька, – спрашивает её отец. – Снежку молоко наливала, – отвечает.
– Ох, и умница ты у меня. Скоро совсем взрослой станешь.
Не стала Дашенька ничего рассказывать, только слушала, как Снежок урчал от удовольствия, лакая молоко из маленького блюдечка. А вот Старый год с тех пор каждый раз, когда приходил конец декабря, заботился о приходе Нового года и рассказывал маленьким девочкам и мальчикам Дашину сказку.
Сказка о нежности
Давным-давно, в некотором царстве, некотором государстве жила-была Нежность. Её всегда можно было встретить в домах, где появлялись новорожденные или новобрачные. Она дружила с влюбленными, гуляющими по цветущим садам и зеленым полям, подолгу засиживалась в гостях у романтиков и поэтов, и могла до утренней зари задержаться в комнате у маленькой девочки, мечтающей о сказочном принце. Но постепенно ей пришлось прятаться в потаённых уголках чьей-нибудь души от ежедневной суеты и жизненных неурядиц. Как редкий цветок кактуса она появлялась и расцветала только в исключительных случаях.
Грубость, лицемерие, а то – и предательство покрывали души плотными слоями раскаленного песка, иссушая на корню все порывы этого необычного растения пробиться наружу. Со временем многие даже забывали о её существовании, и учились кататься на лыжах по песчаным склонам барханов исковерканной души, получая удовольствие от лихих виражей и головокружительных прыжков. Души в этом государстве всё больше походили друг на друга, потому что выстраивались в длинную очередь, названную служебной лестницей. Многие старались проскочить вперед раньше других и для этого рыли ямы, делали ловушки, да и сами попадали в них.
Даже служебные романы появлялись и исчезали в зыбучих песках по какому-то расписанию, согласно неписаным правилам, когда песочные часы с тонкой талией переворачивались, и начинался отчет в обратную сторону. Не было маятника, мерно раскачивающегося в тишине и напоминающего о скоротечности жизни низким, густым боем напольных часов, проникающих глубоко внутрь до самого сердца. Стараясь овладеть временем, песок запаивали в стеклянные колбы, чтобы даже его шорох не тревожил воображение. Песчаные бури и пустыни отвоёвывали всё новые территории, но исковерканные души волновал только золотой песок, который имел свойство редко задерживаться в одних руках и зачастую струился сквозь пальцы.
