Диана Джонс - Дорога ветров
Хадд держался так, будто ничего не случилось. Как только бунтовщик скрылся из виду, граф пошел вперед, словно происшедшее не заслуживало даже минутных размышлений. Хильди невольно им восхитилась.
Именно так и должен вести себя граф! Хадд держался так властно, что Хильди и все остальные вскоре уже стали смотреть, как процессия расхаживает вдоль причалов под бой барабанов, завывание труб и визг смычков — словно мальчишки с бомбой никогда и не было.
Митт стоял в толпе прямо под окном Хильди. Он заметил, что на нем все еще остались красный и желтый рукава. Они ему мешали — и он снял их и бросил на землю. Шапку он, похоже, потерял. Он стоял в своей выношенной нижней рубахе и надеялся, что солдаты опознают его по двухцветным штанам. Но его окружали высокие горожане, так что никто его не замечал. Сквозь шум процессии он слышал, как по узкому переулку топают солдатские сапоги.
«До чего же некоторые люди глупы! — подумал Митт.— Надо мне им показаться».
Он стал пробираться вдоль раскрашенной стены дома, пока не дошел до его парадной двери. К ней вели шесть ступенек — большинство домов Холанда строили на высоких фундаментах, чтобы не залило во время наводнения. Люди толпились на ступеньках, глядя в сторону гавани. Митт забрался наверх и протиснулся между ними. Его было бы легко заметить, если бы кто-нибудь смотрел в его сторону. Но все наблюдали за праздничной процессией.
Участники шествия выстроились на причале, Хадд и Навис — в центре. Головы на шестах опустили. Гирлянды сняли. Все стали махать ими, делая вид, будто бьют по воде. На самом деле вода была слишком далеко внизу и они до нее не доставали, но фестиваль уходил к тем временам, когда гавань Холанда была всего лишь узким кругом камней, и с тех пор никаких изменений в церемонию не вносили. Произносились все те же старинные слова:
К бегущему теченью и волнам вздымающимся,
Теперь иди и вернись семикратно.
По морям прошли они, по дороге ветров —
Теперь иди и вернись семикратно.
К хранящим гаваням и растящим землям.
Теперь иди и вернись семикратно.
Эти слова трижды повторили все участники процессии, составив рычащий нестройный хор. И все же к третьему повтору руки Хильди покрылись мурашками от настоящего трепета, причины которого она сама не понимала. Митт, как всегда, невольно насторожился — и рассердился на себя за то, что на него производит впечатление такая устаревшая чушь. А потом музыканты взяли низкий стонущий аккорд. Хадд поднял Старину Аммета над головой и приготовился бросить его в гавань.
На секунду на одном из кораблей, стоявших у края гавани, расцвела маленькая звездочка пламени. Хадд дернулся, наполовину повернулся — и тихо упал на землю. Поначалу могло показаться, что он вдруг решил аккуратно положить Аммета к ногам Нависа. А потом раздался слабый далекий щелчок.
Секунду никто не понимал, что случилось. Одна из кузин Хильди рассмеялась.
Но вдруг кто-то из женщин завизжал. В толпе поднялся крик. К нему присоединился и голос Митта:
— Горелый Аммет! Меня обставили!
Толстуха, стоявшая рядом с ним, повторяла снова и снова:
— Ах, как плохо! Ах, до чего это плохо!
Митт не знал, имеет ли она в виду, что плохо Хадду или всему Холанду. Где-то наверху рыдали нарядные девицы. Митт прижался головой к раскрашенной парадной двери и начал сыпать проклятьями. Он мог думать только об одном: неизвестный стрелок его ограбил.
— Половина моей жизни — и все впустую! — говорил он. — Впустую. Потрачена зря!
Наверху кузины цеплялись за Хильди и друг за друга, скуля и плача. Хильди вдруг заметила, что твердит:
— О боги, о боги, о боги!
Солдат в комнате за ними крикнул:
— Он на том корабле — на «Благородном Аммете»! Бегите — мы его схватим!
— Им нельзя уходить! Мы в опасности! — завопила Харилла.
Но солдаты уже убежали. Дверь за спиной Митта распахнулась — и солдаты выскочили на крыльцо. Всех, стоявших на ступенях, оттолкнули так, что они полетели в разные стороны. Толстуха повалилась на Митта и сбила его с ног. Когда он поднялся на ноги и помог встать ей, солдаты уже умчались.
— Заткнись! — прикрикнула на Хариллу Хильди.
Она пыталась увидеть, что происходит на берегу.
Навис склонился над Хаддом, а остальные участники процессии толпились вокруг них. Солдаты бежали к гавани. Люди, составлявшие толпу, подавались вперед, чтобы рассмотреть, что происходит. Дядя Харчад, предусмотрительно державшийся в толпе, тоже куда-то бежал. Хильди увидела, как ее отец выпрямился и указал на корабль, с которого был сделан выстрел, махнул рукой солдатам и сделал толпе знак отступить. А потом он наклонился и снова встал во весь рост, держа Старину Аммета. Он повернулся в разные стороны, показывая людям, что делает, а потом с традиционным возгласом бросил чучело в воду. Затем он взял Либби Бражку и швырнул ее следом.
Хильди почувствовала смесь гордости и страшного смущения. Она поняла, что ее отец пытается показать горожанам, что случившееся не принесет сплошных несчастий. Однако она сомневалась в том, что кто-то это заметил. Люди бестолково метались по берегу. Солдаты бежали к «Благородному Аммету» по изогнутому молу. Крики и вопли заглушили голос Нависа. Тем не менее остальные участники процессии последовали его примеру. Нестройно и неубедительно гирлянды начали свешиваться с причала и лететь в воду. К этому моменту дядя Харчад уже добрался до берега.
Хильди смотрела, как он и Навис становятся на колени рядом с ее дедом, а вокруг них летят в воду красные и желтые гирлянды, так что вскоре гавань наполнилась плодами, покачивающимися на волнах, и мокрыми цветами. Хильди пыталась угадать, что чувствуют ее отец и дядя. Она видела, что Хадд мертв, но сама она не испытывала по этому поводу совершенно никаких чувств.
8
Толстуха была очень благодарна Митту. Она вцепилась в него, так что ему пришлось отвести ее на улицу за домом.
— Ты такой милый мальчик, — все повторяла она. — Пойдем к лоткам, и я что-нибудь тебе куплю.
Митт отказался. Ему необходимо было попасть туда, где есть солдаты. Другого выхода у него не оставалось. Половину его жизни перечеркнула чужая пуля. «Будь прокляты эти "Руки, протянутые на Север!"» — думал Митт и понимал, что теперь уже не сможет отомстить Хадду.
Но у него осталось еще одно дело. Нужно, чтобы его поймали и допросили, и тогда он крайне неохотно признается, что бомбу ему поручили бросить Сириоль, Хам и Дидео. И как только он избавился от толстухи, снова вернулся на берег.
К тому времени все внимание уже отвлек на себя второй убийца. Солдаты кричали, чтобы люди расходились по домам, а другие солдаты пытались проложить путь остаткам процессии, которая теперь несла тело Хадда. Еще какие-то солдаты заходили в дом, где сидели визжащие девчонки, и выбегали оттуда. Множество людей в мундирах, в праздничных костюмах или нарядной одежде очень деловито сновали в разные стороны. Так что на улицах царила полная неразбериха. Единственное, чего не происходило, с горечью понял Митт, — это революции, которую с такой уверенностью ожидали вольные холандцы после убийства Хадда.
Митт пожал плечами. Не имея лучшего плана, он поступил так, как делал три года назад, и присоединился к группе совершенно незнакомых людей. Вместе с ними он позволил оттеснить себя вдоль берега к противоположной части гавани. «А когда мы там окажемся, — подумал он, — то готов спорить, что нас заставят поспешить обратно, откуда мы пришли».
Он оказался прав. Около мола их остановил какой-то офицер:
— Дальше могут проходить только те, у кого есть разрешение.
Группа Митта послушно повернула обратно.
— Значит, Алхам пошел к рыбному рынку, — проговорил кто-то озабоченно, и все двинулись в противоположном направлении.
Митт приотстал и дал им уйти. Отсюда ему видны были мачты небольших яхт: они качались, когда тяжелые солдаты перепрыгивали с одного судна на другое, разыскивая убийцу. Даже мачты крупных кораблей чуть покачивались, так много солдат вели на них обыск. Группу матросов с кораблей вели по молу, бесцеремонно подталкивая в спины.
«Его-то они поймают!» — обиженно думал Митт.
Возле него внезапно образовалась новая группа людей. Эти люди явно были влиятельными: офицеры с золотыми галунами, упитанные мужчины в добротной одежде. А в центре их группы стоял высокий худой человек с бледным резким профилем. Одежда этого мужчины была на удивление сурово-роскошной. Митт разглядел гладкий отблеск бархата, мех и неяркие искры драгоценных камней, надетых неприметно, — этот человек настолько привык к роскоши, что и не думал выставлять ее напоказ. Митт узнал его бледное угловатое лицо, хотя видел впервые в жизни. Оно обладало такими же злобными чертами, что и лицо Хадда. И нос был такой же, как тот, под которым он раскрутил свою трещотку. Это мог быть только Харчад!
