Коллектив авторов - Читаем дома с мамой. Для детей 2-3 лет
– Эй, старикан! Ну-ка, научи меня музыке!
Но мудрец решил сначала поучить его вежливости. Он вывел аиста за порог, постучал в дверь и сказал:
– Надо делать вот так.
– Все ясно! – обрадовался аист. – Это и есть музыка? – и улетел, чтобы удивить мир своим искусством.
Соловей на маленьких крыльях прилетел позже. Он робко постучал в дверь, поздоровался, попросил прощения за беспокойство и сказал, что ему очень хочется учиться музыке.
Мудрецу понравилась приветливая птица. И он учил соловья всему, что знал сам. С тех пор скромный соловей стал лучшим в мире певцом.
А чудак аист умеет только стучать клювом. Да ещё хвалится и учит других птиц:
– Эй, слышите? Надо делать вот так, вот так! Это и есть настоящая музыка! Если не верите, спросите старого мудреца.
Честное гусеничное
Гусеница считала себя очень красивой и не пропускала ни одной капли росы, чтобы в неё не посмотреться.
– До чего ж я хороша! – радовалась Гусеница, с удовольствием разглядывая свою плоскую рожицу и выгибая мохнатую спинку, чтобы увидеть на ней две золотые полоски. – Жаль, что никто-никто этого не замечает.
Но однажды ей повезло. По лугу ходила девочка и собирала цветы. Гусеница взобралась на самый красивый цветок и стала ждать. А девочка увидела её и сказала:
– Какая гадость! Даже смотреть на тебя противно!
– Ах так! – рассердилась Гусеница. – Тогда я даю честное гусеничное слово, что никто, никогда, нигде, ни за что и нипочём, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах больше меня не увидит! Дал слово – нужно его держать, даже если ты Гусеница. И Гусеница поползла на дерево. Со ствола на сук, с сука на ветку, с ветки на веточку, с веточки на сучок, с сучка на листок. Вынула из брюшка шёлковую ниточку и стала ею обматываться. Трудилась она долго и, наконец, сделала кокон.
– Уф, как я устала! – вздохнула Гусеница. – Совершенно замоталась. В коконе было тепло и темно, делать больше было нечего, и Гусеница уснула. Проснулась она оттого, что у неё ужасно чесалась спина. Тогда Гусеница стала тереться о стенки кокона. Тёрлась, тёрлась, протёрла их насквозь и вывалилась. Но падала она как-то странно – не вниз, а вверх.
И тут Гусеница на том же самом лугу увидела ту же самую девочку. «Какой ужас! – подумала Гусеница. – Пусть я не красива, это не моя вина, но теперь все узнают, что я ещё и обманщица. Дала честное гусеничное, что никто меня не увидит, и не сдержала его. Позор!» И Гусеница упала в траву.
А девочка увидела её и сказала:
– Какая красивая!
– Вот и верь людям, – ворчала Гусеница. – Сегодня они говорят одно, а завтра – совсем другое.
На всякий случай она погляделась в каплю росы. Что такое? Перед ней – незнакомое лицо с длинными-предлинными усами. Гусеница попробовала выгнуть спинку и увидела, что на спинке у неё появились большие разноцветные крылья.
– Ах вот что! – догадалась она. – Со мной произошло чудо. Самое обыкновенное чудо: я стала Бабочкой! Это бывает.
И она весело закружилась над лугом, потому что честного бабочкиного слова, что её никто не увидит, она не давала.
Борис Житков
Вечер
Идёт корова Маша искать сына своего, телёнка Алёшку. Не видать его нигде. Куда он запропастился? Домой уж пора.
А телёнок Алёшка набегался, устал, лёг в траву. Трава высокая – Алёшку и не видать. Испугалась корова Маша, что пропал её сын Алёшка, да как замычит что есть силы:
– Му-у!
Услыхал Алёшка мамин голос, вскочил на ноги и во весь дух домой. Дома Машу подоили, надоили целое ведро парного молока. Налили Алёшке в плошку:
– На, пей, Алёшка.
Обрадовался Алёшка – давно молока хотел, – всё до дна выпил и плошку языком вылизал.
Напился Алёшка, захотелось ему по двору пробежаться. Только он побежал, вдруг из будки выскочил щенок – и ну лаять на Алёшку. Испугался Алёшка: это, верно, страшный зверь, коли так лает громко. И бросился бежать. Убежал Алёшка, и щенок больше лаять не стал. Тихо стало кругом.
Посмотрел Алёшка – никого нет, все спать пошли. И самому спать захотелось. Лёг и заснул во дворе. Заснула и корова Маша на мягкой траве. Заснул и щенок у своей будки – устал, весь день лаял. Заснул и мальчик Петя в своей кроватке – устал, весь день бегал. А птичка давно уж заснула. Заснула на ветке и головку под крыло спрятала, чтоб теплей было спать. Тоже устала. Весь день летала, мошек ловила. Все заснули, все спят. Не спит только ветер ночной. Он в траве шуршит и в кустах шелестит.
Сергей Козлов
Чёрный омут. Сказки про зайцев
Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, – боялся. Пришёл Заяц к Чёрному Омуту.
– Чёрный Омут, – говорит, – я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!
– Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!
– Как это?
– А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди – и не бойся!
Пошёл Заяц по дороге, встретил Волка.
– Вот кого я сейчас съем! – обрадовался Волк.
А Заяц идёт себе, посвистывает.
– Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? – зарычал Волк.
– А чего мне тебя бояться? Я у Чёрного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.
– А-а-а!.. – разулыбалась Лиса. – Парная зайчатинка топает! Иди-ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошёл, даже головы не повернул:
– Я у Чёрного Омута был, серого Волка не испугался, – уж не тебя ли мне, рыжая, бояться.
Свечерело. Сидит Заяц на пеньке посреди поляны, пришёл к нему важный Филин в меховых сапожках.
– Сидишь? – спросил Филин.
– Сижу, – сказал Заяц.
– Не боишься сидеть?
– Боялся бы – не сидел.
– А что ты такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
– Я у Чёрною Омута был, серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошёл – не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
– Ты уходи из нашего леса, Заяц, – подумав, сказал Филин, – глядя на тебя все зайцы такими станут.
– Не станут, – сказал Заяц. – Все-то…
Пришла осень. Листья сыплются. Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает: «Волка серого не боюсь, Лисы красной – ни капельки, Филина мохноногого – и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются – страшно мне…». Пришёл к Чёрному Омуту, спросил:
– Почему когда листья сыплются, страшно мне?
– Это не листья сыплются – это время шуршит, – сказал Чёрный Омут, – а мы – слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.
Николай Сладков
Неслух
Медведицы – строгие матери. А медвежата – неслухи. Пока ещё сосут – сами сзади бегают, в ногах путаются. А подрастут – беда!
Медведицы любят в холодке подремать. А весело ли медвежатам слушать их сонное сопенье, когда кругом столько заманчивых шорохов, писков, песен! От цветка к кусту, от куста к дереву – и забредут…
Вот такого неслуха, удравшего от матери, я однажды и встретил в лесу. Я сидел у ручья и макал сухарь в воду. Был я голодный, а сухарь был жёсткий – потому трудился я над ним очень долго. Так долго, что лесным жителям надоело ждать, пока я уйду, и они стали вылезать из своих тайничков. Вот вылезли на пень два зверька – полчка. В камнях запищали мыши – видно, подрались.
И вдруг на полянку выскочил медвежонок. Медвежонок как медвежонок: головастый, губастый, неловкий. Увидел медвежонок пень, взбрыкнул курдючком – и боком, с подскоком прямо к нему. Полчки – в норку, да что за беда! Медвежонок хорошо помнил, какими вкусными вещами угощала его мать у каждого такого пня. Успевай только облизываться. Обошёл мишка пень слева – никого нет. Заглянул справа – никого. Сунул нос в щель – полчками пахнет. Влез на пень, поцарапал пень лапой. Пень как пень. Растерялся мишка, притих. Оглянулся кругом. А кругом лес. Густой, тёмный. В лесу шорохи. Слез мишка с пня и потрусил дальше.
На пути – камень. Повеселел мишка – дело знакомое! Подсунул лапу под камень, упёрся, нажал плечом. Подался камень, пискнули под ним испуганные мышата. Бросил мишка камень да обеими лапами под него. Поторопился: камень упал и придавил мишке лапу. Взвыл мишка, затряс больной лапой. Потом полизал, полизал её, да и похромал дальше. Плетётся, по сторонам больше не глазеет – под ноги смотрит. И видит: гриб. Пуглив стал мишка. Обошёл гриб кругом. Глазами видит: гриб, можно съесть. А носом чует: плохой гриб, нельзя есть! А есть хочется. Рассердился мишка да как треснет по грибу здоровой лапой! Лопнул гриб. Пыль из него фонтаном, жёлтая, едкая, прямо мишке в нос. Это был гриб-пыхтун. Зачихал мишка, закашлял. Потом протёр глаза, сел на задок и завыл тихо-тихонечко. А кто услышит? Кругом лес. Густой, тёмный. В лесу шорохи. И вдруг – плюх! Лягушка! Мишка правой лапой – лягушка влево. Мишка левой лапой – лягушка вправо. Нацелился мишка, рванулся вперёд и подмял лягушку под себя. Зацепил лапой, вытащил из-под брюха. Тут бы ему и съесть с аппетитом лягушку – первую свою добычу. А ему, дурачку, только бы играть.
