Якоб и Вильгельм Гримм - Немецкие народные сказки
– За деньги нет, – ответила та. – Но если мне будет позволено пробыть первую ночь у дверей, где будет спать жених, тогда я согласна платье отдать.
Невеста не могла сдержать своего желания и согласилась; но она подмешала сонного зелья в вино, которое поднесли жениху на ночь, и он погрузился в глубокий сон. Когда все в доме утихло, королевна присела на корточки перед дверью опочивальни, приоткрыла ее немного и сказала так:
Слушай меня, барабанщик,
Неужели меня позабыл?
На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил.
А не я ли тебя от злой ведьмы спасала?
И не ты ли мне верность навек обещал?
Слушай, слушай меня, барабанщик!
Но все было напрасно, – барабанщик не проснулся, и когда наступило утро, королевне пришлось уйти ни с чем. На другой вечер повернула королевна свое волшебное кольцо и сказала:
«Хочу платье серебряное, как луна». И вот она явилась на праздник в платье, что было такое нежное, как лунное сияние, и невесте снова захотелось его иметь, и она отдала ей платье за то, что та позволила провести ей у двери опочивальни и вторую ночь. И молвила королевна в ночной тишине:
Слушай меня, барабанщик,
Неужели меня позабыл?
На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил.
А не я ли тебя от злой ведьмы спасала?
И не ты ли мне верность навек обещал?
Слушай, слушай меня, барабанщик!
Но добудиться барабанщика, одурманенного сонным зельем, было невозможно. Опечаленная вернулась королевна поутру назад в свою лесную избушку. Но люди в доме слыхали жалобу девушки-незнакомки и рассказали о том жениху; рассказали они и о том, что он и не мог бы ничего услышать, потому что подсыпали ему в вино сонного зелья.
На третий вечер повернула королевна волшебное кольцо и молвила: «Хочу платье, сверкающее, как звезды». Когда она показалась в нем на свадебном пиру, невеста была вне себя от великолепия этого платья, что превосходило все остальные, и сказала: «Я должна во что бы то ни стало им обладать». Девушка отдала его, как и первые два платья, за позволение провести ночь у дверей жениха. Но не выпил жених вина, поданного ему на ночь, а выплеснул его за кровать. И когда в доме все утихло, он услыхал голос, который его окликнул:
Слушай меня, барабанщик,
Неужели меня позабыл?
На Стеклянной горе ты ведь долгое время прожил.
А не я ли тебя от злой ведьмы спасала?
И не ты ли мне верность навек обещал?
Слушай, слушай меня, барабанщик!
И вдруг к нему вернулась память. «Ах, – воскликнул он, – как я мог поступить так неверно? Но виною всему то, что на радостях я от всего сердца поцеловал родителей в правую щеку, и это помрачило мне память». Он вскочил, взял королевну за руку и привел ее к постели своих родителей.
– Вот она, моя настоящая невеста, – сказал он, – если бы я женился на другой, я совершил бы большую несправедливость.
Когда родители узнали, как все это случилось, они дали свое согласие. И были опять зажжены в зале огни, принесены литавры и барабаны и приглашены друзья и родные; и была отпразднована в великой радости настоящая свадьба. А первая невеста получила в возмещение за это прекрасные платья и была этим довольна.
195. Могильный холм
Однажды стоял крестьянин-богач у себя во дворе и смотрел на свои поля и сады. Хлеба выросли густые, а деревья были полны плодов. Зерно прошлого урожая хранилось еще до сих пор в таких огромных кучах в амбаре, что закрома чуть не ломились под его тяжестью. Потом он направился на скотный двор, – там стояли откормленные быки, жирные коровы и блистающие, как золото, лошади. Наконец богач вернулся к себе в комнату и окинул взором железные сундуки, в которых хранились у него деньги. Он стоял так, разглядывая свои богатства, и вдруг кто-то громко к нему постучался. Но это был стук не в дверь его комнаты, а в дверь его сердца. Она открылась, и он услыхал голос, который ему сказал:
– Делал ли ты добро своим ближним? Замечал ли ты нужду бедняков? Делился ли ты своим хлебом с голодными? Был ли ты доволен тем, что у тебя есть, или ты желал иметь еще больше? – И сердце не замедлило ответить:
– Я было жестоким и надменным и ни разу не сделало добра ближним. Если приходил бедняк, я от него отворачивалось. Я не думало о Боге, а думало лишь о том, чтоб увеличить свои богатства. Если бы даже мне принадлежало все, что находится на земле, то и тогда бы этого было мне мало.
Услыхал он такой ответ и сильно испугался; у него задрожали колени, и ему пришлось сесть. Вот постучался кто-то опять, но теперь постучались в дверь его комнаты. Это был его сосед-бедняк, у которого была целая куча детей, а кормить их ему было нечем. «Я знаю, – подумал бедняк, – мой сосед насколько богат, настолько и жесток. Я не верю, что он мне поможет, но дети мои кричат и плачут, прося хлеба, уж попробую я, попытаюсь». И он сказал богачу:
– Вы неохотно делитесь своим добром, но я стою перед вами, как человек, которому хоть в воду бросайся: мои дети голодают, одолжите мне четыре меры зерна.
Долго смотрел на него богач, и вот под первым солнечным лучом щедрости растаяла на льду его жестокости первая капля.
– Четыре меры я одолжить тебе не смогу, – ответил он, – а подарю тебе восемь мер, но ты должен будешь выполнить одно условие.
– Что же надо мне сделать? – спросил бедняк.
– Когда я умру, ты должен будешь провести три ночи у меня на могиле.
Стало бедняку от такого условия как-то не по себе, но по нужде, в которой он находился, он пошел на все, – он согласился и отнес зерно домой.
Богач будто предвидел, что случится: спустя три дня он упал вдруг мертвый наземь. Так и не доведались люди, отчего это произошло, но никто о нем не печалился. Когда его похоронили, бедняк вспомнил про свое обещанье; ему хотелось бы от него избавиться, но он подумал: «Ведь все ж таки он меня пожалел, и я смог накормить детей хлебом; но даже если бы этого и не было, я дал обещанье и должен его выполнить». Пошел он с наступлением ночи на кладбище и сел на могиле. Все вокруг было тихо, только сияла над могильным холмом луна, да пролетала иной раз сова, и слышался ее жалобный крик.
Когда поднялось солнце, бедняк вернулся благополучно домой, и так же спокойно прошла и вторая ночь. На третью ночь почувствовал крестьянин какой-то необычайный страх, ему казалось, что должно что-то случиться. Выйдя, он увидел у кладбищенской ограды человека, которого он до этого ни разу не видел. Был тот человек немолод, на лице у него были шрамы, глаза были у него острые и горящие. Он был укутан в старый плащ, и виднелись только его высокие ботфорты.
– Что вы тут ищете? – обратился к нему крестьянин. – Разве вам на этом пустынном кладбище не боязно?
– Я ничего не ищу, – ответил человек, – но и ничего не боюсь. Я как тот парень, что ходил страху учиться и понапрасну старался, но добыл себе зато в жены королевну, а с ней вместе и большие сокровища, а я так бедняком и остался. Я всего лишь отставной солдат, собираюсь здесь ночевать – другого пристанища у меня нету.
– Если вы не боитесь, – сказал крестьянин, – то оставайтесь вместе со мной и поможете мне сторожить могилу.
– Стоять на посту – дело солдатское, – ответил тот, – а что с нами случится, хорошее или плохое, перенесем вместе.
Крестьянин на это согласился, и вот уселись они вдвоем на могиле.
До полуночи все было тихо, но вдруг раздался в воздухе свист, и оба сторожа увидели черта, – он стоял перед ними живой.
– Прочь, мерзавцы, отсюда! – закричал он на них. – Тот, кто лежит в могиле, принадлежит мне – я его заберу. А если вы отсюда не уберетесь, я вам шею сверну.
– Послушайте, сударь с красным пером, – сказал солдат, – вы мне не начальник, я подчиняться вам не обязан, а страху я пока не научился. Ступайте своей дорогой, а мы уж останемся сидеть здесь.
Черт подумал: «Этих оборванцев лучше всего соблазнить золотом», – и он натянул самые нежные струны своего голоса и спросил по-дружески, не согласятся ли они-де взять кошелек с золотом, а затем убраться с ним восвояси.
– Вот это дело подходящее, – ответил солдат, – но одного кошелька с золотом нам будет маловато. Если отсыплете золота столько, сколько влезет в один из моих сапогов, то позицию мы сдадим и отступим.
– Столько у меня при себе нету, – сказал черт, – но я сейчас принесу; живет в соседнем городе один меняла, мой закадычный друг, он мне охотно даст сколько потребуется.
Только черт исчез, снял солдат с левой ноги сапог и говорит:
– Мы уж этого чумазого проведем! Дайте-ка мне, братец, свой нож.
И он срезал с сапога подошву и поставил его у могилы в густую траву – на самом краю полузаросшей ямы.
– Так-то оно будет все в порядке, – сказал солдат, – пускай теперь этот трубочист является.
