Маргарита Фадеева - И солнце снова в небе
В комнате стукнуло окно. Видно, Речка проводила своего дядю и опять прожурчала:
— Прилетай ко мне почаще. А то скучно мне здесь.
День начинал мясник Туктук с посещения Речки. Я ставил на стол завтрак и слушал его очередное увещевание:
— Выходи за меня замуж, — говорил Туктук. — Чем я тебе не нравлюсь? Я богат и красив. Я уже глава города, и ты вместе со мной будешь управлять им.
— Нет, — отвечала Речка. — Не нравится мне твой город.
— Чем же плох наш город? — Мясник подходил к окну и подводил к нему Речку. — Смотри: и улицы есть, и мостовые есть, и трубы дымят…
— Солнца нет в небе, — говорила Речка. — Зелени нет, цветов, не шумит трава, не качаются деревья.
— Ах, ты хочешь, чтоб у меня в городе цвели цветы, шумели травы и качались на ветру деревья. Будет сделано. Для меня твое желание — закон.
На следующий день, когда мы зашли к Речке, она уже стояла у окна. Я подошел к ней и тоже посмотрел в окно. Ровной белоствольной шеренгой шагали вдоль улицы стройные березки. Около их гладких стволов привстали низенькие кудрявые елочки. Прямо под окном вдоль всей улицы образовались клумбы, на которых распустились розовые мальвы, алые маки, желтые и оранжевые тюльпаны.
— Любуешься? — Подошел к окну Туктук и отшвырнул меня от Речки подальше. — Вчера еще ничего не было, а сегодня по твоему желанию, как по щучьему велению, все исполнилось.
— Зеленый город — это очень хорошо. Мне очень нравится, — сказала Речка и распахнула окно.
Выглянув из-за ее спины, я заметил что-то странное. Над клумбами не вились шмели и пчелы. Сюда, в комнату, не доносились «и запахи гвоздики и резеды, ни аромат белого табака. Березки тоже мне показались какими-то грустными, ветки у них печально опустились, и листочки были словно неживые.
«Что за обман устроил Туктук? — размышлял я. — Ведь не мог же он в самом деле за одни сутки вырастить березовые аллеи, насадить ели и разбить такие большие клумбы?»
— Теперь выйдешь замуж? Видишь, что я все для тебя могу сделать.
— Верно, — ответила Речка, — да только мало для счастья посадить цветы, вырастить деревья. Нужно солнце на небе. Нужно, чтоб дома у людей были удобные, теплые, просторные, чтоб все были сытые, веселые.
— Хорошо, — опять покорно согласился Туктук. — Выполню я твое желание. Будут у меня в городе красивые дома, будут у людей сыры и колбасы, будут все сыты, здоровы и веселы.
«Что еще придумал этот хитрый Туктук? — забеспокоился я. — Как выполнит эти желания Речки?» Но выбраться из дома, чтоб посмотреть, что делается на улице, мне так и не пришлось. Замучил меня мясник работой…
Наутро, как всегда, явились мы снова к Речке. Я с завтраком. Туктук с приветом.
— Ешь, — сказал он, — да пойдем. Полюбуешься, какие дома у жителей. Каковы у них запасы.
Речка и есть не стала, так захотелось ей прогуляться.
— Пойдем, — говорит.
Пошли они по улице. Впереди идут, рядышком. С боков четыре солдата санитарной армии топают. Никому близко к Речке подходить не дают. За ними я следую. За мной целая толпа жителей. Всем интересно на Речку посмотреть.
Взглянул я на город и не узнал сразу. Что же здесь изменилось? Прямо передо мной дома стоят светлые, высокие. Стены у них голубой, розовой и желтой краской выкрашены. На коньках крыш резные петушки и вертушки крутятся. Между ними заборы из теса свежего. Что такое? Неужели Туктук волшебник какой?
Улучил я минуту. Шагнул в сторону и дотронулся прежде всего до березки, что печальнее других мне показалась, и листья сильнее, чем у других, пожелтели, нагнул ее, а она и упала. Батюшки! Да ее в лесу недавно срубили. Привезли в город и воткнули в землю. Пусть красуется для вида. Подошел к клумбе и тоже удивился. Трава и цветы из бумаги вырезаны. А дома-то, дома… Ну и хитрец Туктук! Фасады приказал из картона вырезать, раскрасить и перед домами поставить. Даже и о занавесках подумал — на каждом окне приказал нарисовать где тюлевую, где ситцевую, цветастую. А бедная Речка идет, любуется и не чувствует, что все сделано для вида. А Туктук ну прямо соловьем перед ней заливается:
— Я город озеленил. Дома просторные построил. Люди будут счастливы и довольны. А лавки посмотри какие… Колбасы висят в них круглые. Окорока розовым жиром отсвечивают. Сыры плачут слезами прозрачными. Не житье у нас — рай…
А я дотронулся до такой витрины: и сыры, и колбасы, и окорока на тех же кусках картона нарисованы разноцветными красками.
И тут подошел я к Речке сзади и шепнул:
— Не верь. Здесь все для вида. Ничего настоящего нет. Цветы — бумажные. Фасады домов — картонные, и сыры тоже.
— Спасибо, Петрушка, — тихо ответила мне Речка и громко обратилась к мяснику: — А можно мне в дом к кому-нибудь зайти? Посмотреть, как живут люди в счастье, довольстве и радости.
— Устала ты, Речка, устала. Домой скорее пойдем, — сказал Туктук. — В следующий раз…
И увел скорее Речку обратно в дом.
СНОВА АНГИНА
Ты знаешь, Кудряш, Речка любит тебя больше всего на свете: и во сне, и наяву она думает только о тебе, — сказал мясник Кудряшу.
Тот стоял, прислонившись к двери. Вызвавший его мясник, важно подбоченившись, исподлобья смотрел на Кудряша и продолжал:
— А Речка должна любить только самого лучшего человека, самого храброго, самого достойного; и ты должен стать самым храбрым, самым достойным.
Кудряш, не шевелился и не перебивал мясника. Я тоже слушал и не мог понять: к чему клонит мясник? А тот говорил:
— Чтоб стать самым достойным, ты должен совершить героический подвиг. Ты пойдешь на болото и уничтожишь его жителей.
— Я? — Спина Кудряша отделилась от двери, и он как-то подался вперед. — Я не справлюсь с болезнями. Я один ничего не сделаю. Я не пойду.
— Ты должен пойти. Это твой долг. Ты покажешь этим любовь к своему городу. И все жители будут чтить тебя как героя, а Речка станет твоей женой.
— Я не пойду, — отрезал Кудряш. — Я сказал, что не справлюсь, и не приставайте ко мне.
— Ах, ты не пойдешь! — Голос мясника грозно загремел:- Стража! — Мясник топнул ногой — три солдата санитарной армии тотчас явились на его зов.
— Возьмите его. Бросьте на болото.
— Я пойду с ним, — подошел я к мяснику. — Болезни его одолеют, и он ничего не сделает…
— Прочь! — мясник отшвырнул меня в сторону.
Солдаты санитарной армии взяли упирающегося Кудряша за руки и увели.
— Он погибнет! — крикнул я.
— Туда ему и дорога, — ответил мне мясник. — Тогда Речка полюбит меня и станет моей женой, а я буду не только главой города, но и родственником морского царя.
— Это подло… послать человека на гибель!
— Молчи! — остановил меня Туктук. — Будешь шуметь, разрежу на куски и выброшу.
* * *
Я мыл посуду и, чтобы не было скучно, пел:
Я Петрушка-не игрушка,
Меня сшил отец Трофим,
Я его веселый сын.
И каждый раз, когда повторялось слово «Петрушка», я подбрасывал вверх то вилки, то ложки, а иногда, поглядывая по сторонам, и алюминиевые тарелки. Они весело звенели, и это тоже забавляло меня. Но тут в этот знакомый звон вплелся новый звук: кто-то как будто стучал палкой по крыльцу. Потом на улице зашумели. Я выглянул в окно. Что там такое?
Три солдата санитарной армии, которые день и ночь несли караул у дома мясника Туктук, загородили дорогу старой женщине. Она постукивала батогом по крыльцу и, подняв к двери безбровое лицо, гнусавила:
— Пропустите меня к главе города. Я хочу его просить о помощи.
— Кто ты такая? Куда идешь? — удерживали ее солдаты санитарной армии. — Может быть, ты жительница болот?
— Что вы? Что вы? Смеетесь над жалкой старухой. Я слепа. Дочь у меня больная. Нам есть нечего. Я пришла к главе города за милостью.
Мне показался знакомым этот хриплый дребезжащий голос и безжизненное круглое лицо без бровей. Но кто она, я так и не мог вспомнить.
— Иди, иди сюда, бабушка. Дай я тебя проведу к главе города. А вы пропустите ее, — бросил я солдатам санитарной армии.
Постукивая батожком, опустив голову, просительница в длинном черном платье и в сером шарфе вошла за мной в прихожую.
— Сюда, бабушка. Сюда. — И я открыл перед ней дверь в горницу.
Посреди горницы перед зеркалом любовался своей особой мясник Туктук. Он примерял новый костюм, проверял лацканы пиджака, разглаживал широкие вразлет брови, подкручивал усы и улыбался сам себе. Но вот в зеркале рядом с его лицом появилось изображение просительницы, и тотчас слетела с лица мясника самодовольная улыбка, в глазах отразился испуг, а усы сами собой поникли.
«Чего он испугался? — промелькнуло у меня в голове. — Старушки этой, что ли?» А Туктук повернулся к женщине и выставил вперед руки, как будто защищаясь от нее. И старуха на моих глазах преобразилась. Она швырнула в сторону батог, выпрямилась, открыла покрасневшие глаза и ехидно спросила:
— Что, не узнаешь? Или забыл меня?
